Именно по этой, выявленной нами логике, действовали мы и наши коллеги в первой половине 90-х годов, «прикладывая» классический фрейдизм к самой болевой точке тогдашнего кризиса отечественной системы властвования — к проблеме адекватности нового типа лидерства (персонифицированной властвующей воли) бессознательным ожиданиям отечественной массы, живущим в ней и оживляющим ее социальным мифам. В том его виде российский прикладной психоанализ не справился с взятыми на себя обязательствами и не прижился в сфере принятия властных решений, как мне кажется, по двум причинам.
Во-первых, он сам к тому времени не сложился ни концептуально, ни корпоративно. Он не выработал единой объяснительной модели и не определил, кто именно ее будет олицетворять и озвучивать. В то время знатоком психоанализа по отношению к неофиту выступал каждый, кто прочитал и частично понял некий минимальный объем доступных русскоязычному читателю классических текстов. Сотни людей, привлеченных сладким ядом «знания о бессознательном» в новоявленные психоаналитические институты, открыто и не скрываясь решали свои собственные невротические проблемы и даже не помышляли о том, что отыгрывание этих проблем возможно не только в пассивном режиме (на кушетке и за партой), но и в режиме активной профессиональной деятельности. Практически мы имели дело с наследием «научного атеизма», поколениями отвращавшего наших соотечественников от естественного, т.е. религиозного, способа получения духовной поддержки в период мировоззренческого кризиса. Людей, искавших в психоанализе духовного попечения и пастырской заботы, мы по ошибке приняли за когорту единомышленников, готовых решать профессиональные задачи, заблудших овечек, отбившихся от паствы, приняли за потенциальных пастырей.
Во-вторых, очень быстро обнаружилось, что прикладной психоанализ вообще пригоден лишь для содержательного наполнения властных технологий. Форма же их реализации должна была привноситься аппаратным опытом, т.е. традиционной организацией функционирования т.н. «дисциплинарных пространств». Каким бы живительным и бодрящим не было новое вино, при отсутствии старых мехов, в которые его можно влить, оно растечется по земле и пропадет втуне. Особенностью же ситуации начала 90-х годов как раз и была кардинальная ломка традиционных моделей властвования (той самой «командно-административной системы», которую мы теперь с такими усилиями и с такими издержками восстанавливаем). Олицетворением вакуума «технологичности» принятия и реализации властных решений стал тогдашний госсекретарь Геннадий Бурбулис и его политика «аппаратного волюнтаризма». Именно он, кстати говоря, был в числе ряда высших руководителей нашего государства, попытавшихся тогда мобилизовать прикладные потенции психоанализа на службу Родине1. Но ничего путного из этого не вышло. Лишенный формальной «технологичности» (внешне организованного «прикладного сеттинга») психоанализ либо переводит ситуацию властвования в более привычный для себя терапевтический вариант, переориентируя свои коррекционные усилия на фигуру самого властвующего субъекта того или иного уровня; либо — очень быстро деградирует до уровня тривиальных метафор, связанных с эдипальной проблематикой и генитальной символикой.
Теперь, задним числом, мы все это прекрасно понимаем и готовы открыто признать свои былые заблуждения. Но тогда у нас просто не было другого выбора. Отечественный психоанализ, занесенный в нашу страну ветрами перемен в самом конце 80-х годов и пытавшийся запустить свои тогда еще чахлые корни в отечественную культурную почву, в отечественное образование и сферу психотерапевтической помощи населению, выжил и закрепился в ней именно потому, что нахально предложил себя властвующей элите в качестве универсального метода концептуального моделирования и манипулятивного контроля над разбуянившейся массой. Напоминаю, что нечто подобное, под перспективным именем «фрейдизма», российский психоанализ уже декларировал в середине 20-х годов, пытаясь помериться идеологической мощью с самим марксизмом. Тогдашняя попытка завершилась полным крахом, но тем охотнее и естественнее, движимый неявной логикой болезненной сверхкомпенсации, психоанализ попытался прийти в России на смену марксизму после духовной смерти последнего. Отечественная элита, даже в ее относительно новой генерации, была настолько пропитана идеологией тоталитарного контроля, густо замешанной на смеси идей Платона, Спинозы, Гегеля и Ницше, известной нам под именем «марксизма-ленинизма», с готовностью сменило облик божества: на смену тотальной власти «диалектики производительных сил и производственных отношений» пришел тотальный контроль, абсолютная власть «бессознательного».
Самое смешное, что в условиях идеологического вакуума и полной гуманитарной безграмотности тогдашней элиты и ее «серых кардиналов», новоявленных политологов, поголовно вышедших из лона т.н. «научного коммунизма», наши старания восприняли вполне серьезно. Психоаналитически ориентированные консультанты и целые аналитические группы работали при Администрации Президента России, в аппарате Вице-президента Руцкого, Председателя Совета Федерации Шумейко, консультировали избирательные штабы ряда политических партий (в частности — ЛДПР и лично В.Жириновского). Чем все это закончилось, вы все прекрасно помните, а почему — я уже попытался объяснить.
Правда, кое-каких успехов мы все же добились (например — в проведении референдума 1993 года и федеральных выборов 1996 года, где активно работали психоаналитически ориентированные группы консультантов), но не благодаря психоанализу, а чуть ли не вопреки ему. Сработали примитивные методы массированной пропаганды, подкрепленные опять же простейшими приемами психологического кодирования («ДА-ДА-НЕТ-ДА!») и якорения («Голосуй, или проиграешь!»). Сработали топорно выстроенные «отстрелы злодеев» и фобийные проекции на конкурентов. Сработали искусно сфабрикованные фантазмы об антидемократических заговорах и военных путчах, сработали филигранно отрабатываемые слухи и информационные артефакты (типа утечек о заказах на сотни тысяч наручников и сотнях тысяч километров колючей проволоки, уже поступивших от кругов, близких к коммунистам, и пр.). Сработало все, кроме самого психоанализа, который, как нам тогда показалось, в данной сфере вообще не работает. Или же мы просто не смогли тогда его правильно применить.
Все, что осталось от того времени — пресловутый президентский Указ № 1044 «О возрождении и развитии философского, клинического и прикладного психоанализа», да толстые папки в наших личных архивах со статьями, записками, отчетами и прочими псевдоаналитическими материалами2.
Сегодня мы можем признаться в том, что все мы были тогда в той или иной степени авантюристами. Меньшая часть «прикладников» первого призыва осталась в границах данной профессиональной ориентации, временно отступив в тень для накопления практического опыта и систематизации теоретического багажа, для написания книг и обучения студентов. Большинство же коллег либо вернулись в «клинический бизнес», дающий гораздо меньшие, но зато стабильные доходы, либо же перенесли свои манипулятивные таланты в смежные области. И те, и другие представители этого большинства научились многому в тот бурный период нашей истории, обросли связями и в итоге создали вокруг себя некое подобие полусектантских организаций, выстроенных по принципу финансовых пирамид.
Ну да Бог с ними!
Печалит другое — непрофессионализм и однобокое понимание прикладных психоаналитических методов исследования и коррекционного воздействия, продемонстрированные нами во время нашего постперестроечного «явления народу», начали размывать изначальное доверие к прикладному психоанализу как таковому, что привело к его дискредитации, изгнанию из структур, идеологически обслуживающих основные центры принятия властных решений. Пустующую же нишу рядом с стимульно-рефлекторно ориентированными традиционалистами («научными» коммунистами) на время заняли психотехнологи, ориентированные на приемы оперативного кодирования массы (типа НЛП) и квазипсихоаналитические методики работы с элитой (типа пресловутого «коучинга»).
И все же опыт начала 90-х годов принес российскому прикладному психоанализу не только разочарования, но и весьма позитивные уроки, позволяющие ему надеяться на неповторение в будущем совершенных тогда ошибок:
* Проявилось явное отторжение заказчиками традиционной психоаналитической терминологии, основанной на клиническом опыте. Употреблять клинические термины при общении с представителями нынешней правящей элиты — это все равно, что в доме повешенного говорить о веревке. А завуалированное их употребление также не имеет под собой ни малейшего основания, поскольку даже в сфере чистой (т.е. не обремененной практическими задачами) интерпретации традиционные теории коллективной невротичности и инфантильной регрессии массы оказались абсолютно неэвристичными. А вот другой теоретической базы и новой терминологии в то время под рукой не оказалось. На какое-то время мы спрятались под названием «глубинная психология»3 и это время пришлось потратить на зализывание ран (т.е. на концептуальное и терминологическое перевооружение). Теперь пришла пора предъявить наш новый арсенал и опробовать его в деле. Но об этом чуть позже.
* Выход из тогдашнего затруднения был, естественно, найден — с объекта новоявленные прикладники переключились на субъект властвования, пытаясь работать на иллюзиях и комплексах, страхах и слабостях т.н. «первых лиц». Т.е. неумение организовать исполнение договорных манипулятивных работ в области массовой психологии и социальной терапии естественным образом подвигло нас на применение индивидуальной манипуляции, навыки которой есть у каждого (даже самого «дикого») психоаналитика. Так родился на свет психоаналитический консалтинг (ПК). На первых порах его «дикость» превзошла все опасения; порою складывалось впечатление, что ПК — это клинический психоанализ, сбросивший с себя все наработанные десятилетиями этические и корпоративные запреты. И тем не менее это «дитя порока» живет и будет жить дальше. Его просто следует воспитать и образовать — и тогда, поверьте, мы еще будем им гордиться. На сегодняшний же день ПК — это наш тыл, наш гарантированный кусок хлеба, наша возможность перехватить кое-что в качестве «сына лейтенанта Шмидта» тогда, когда мы не имеем возможности преуспеть в организации какого-нибудь массового «Дня жаворонка».
* Лишь сегодня, спустя почти десятилетие после описываемых мною событий, мы можем оценить тот ущерб, который нанес психоанализу в нашей стране популярный тогда лозунг о его реабилитации как репрессированной науки (типа генетики или кибернетики). И дело даже не в том, что выдвинут этот лозунг был людьми некомпетентными в области истории российского психоанализа. История как таковая тут вообще была не при чем. Речь шла об отыгрывании традиционного для психоанализа мифа о его гонимости и непризнанности. Но отыгрывание это, вопреки обыкновению, было организовано не в пределах решения задач по формированию и поддержанию корпоративной идеологии, а на пространстве «коридоров власти», на уровне принятия общегосударственных решений. В результате чего нас здорово потеснили на обоих фронтах борьбы за выживание. Властвующая элита навсегда зафиксировала психоанализ в позиции униженного просителя, послушного и по гроб жизни ей обязанного исполнителя любых ее сомнительных поручений; а сама ситуация обращения на нас внимания власти при полном игнорировании ею всех иных форм и разновидностей гуманитарного знания и производных от него технологий решения значимых для страны задач переместила психоанализ на маргинальную позицию гуманитарного поля, сделала его изгоем, подвергаемым тотальному институциональному бойкоту. Отсюда урок — не верь, не бойся, не проси!
Раз уж мы заговорили о неких уроках прошлого, то стоит припомнить и более давние уроки, связанные с трагичной для судеб психоанализа в нашей стране неудачей попытки его срастания с политической и идеологической элитой Советской России в середине 20-х годов прошлого века:
* Непосредственный союз психоанализа и власти обречен на саморазрушение. Психоанализ — это и есть воплощенная власть над сферой глубинных мотиваций всего спектра психической активности другого человека и других людей. Он на этом построен и не может идти на компромиссы. Поскольку же еще со времен Платона претензии глубинных психологов на непосредственный социальный контроль не вызывали у власть имущих ничего, кроме возмущенного и весьма агрессивного сопротивления, социально-ориентированный психоанализ должен избрать для доминирования сферу исключительно духовной жизни общества. Взлет и падение Льва Троцкого, как мне кажется, должны навеки отучить нас заигрывать с властителями и ставить себя в зависимость от их должностного статуса. Короче: «Богу — Богово, а кесарю — кесарево!».
* Для того же, чтобы быть услышанными и понятыми массой и ее лидерами нам следует не только терминологически, но и по сути избавиться от родимых пятен своего клинического происхождения. Пребывая в рамках обобщения болезненных фантазий наших пациентов мы вместе с ними откатываемся на обочину социо-культурного поля и превращаемся в интеллектуальных и культурных маргиналов. Причем маргиналы эти подают себя в качестве духовных учителей, не менее того, не имея даже возможности заметить, насколько они при этом смешны. Время в XX веке изменило свой ход и «медленное чудо» клинической трансформации просто незаметно на фоне динамики существования жителя современного мегаполиса. Только в клинической ситуации мы можем замедлять течение личного времени клиента, продавая ему свое время для того, чтобы он мог остановиться, прилечь и на часок стать самим собой. В прикладной же сфере нам нужны быстрые чудеса — это сфера PR, рекламы, манипулирования общественным мнением, политического и бизнесконсалтинга. Помните идущую по экранам рекламу «Билайн-GSM» — «До выборов пять дней! Он профессионал, он все исправит!». Это должно говориться именно о нас (и только о нас).
* Ни в коем случае не стоит идти на поводу у запроса властителей любого ранга, желающих получить от нас некий эффективный и универсальный рычаг реализации любых своих решений и замыслов. Такие рычаги действительно существуют в области сублиминального (подпорогового) воздействия на массу и ритуализации ее ответных реакций, но монополию на их применение и контроль над ним нужно удерживать за собою любой ценой. Это вопрос жизни и смерти нашей профессии. Именно поэтому выходить на рынок консалтинговых и манипулятивных услуг мы должны только корпоративно. Именно этот аспект имел в виду Фрейд, когда говорил о нас как о «светской Церкви». Значительная (и все более увеличивающаяся) часть нашего концептуального и методического багажа должна быть закрыта от постороннего взгляда. Каким же образом это может быть организовано — решает контекст культурного поля, которое мы окучиваем. Диапазон здесь весьма широк — от квазинаучной зауми до эзотерики «культа бессознательного» (чего-то вроде неоплатонического «непосредственного общения с божеством»).
* И еще одну опасность открывает нам история изначального развертывания в России прикладных психоаналитических проектов. Прикладной психоанализ живет и воспроизводится до тех пор, пока сохраняет интеллектуальную привлекательность, открывает новые границы миропонимания и самопознания. Для сохранения же этой его гедонистической эвристичности нам стоит иногда забывать о том, что он нас кормит и делать его предметом игры, того самого «веселого хоровода», в который некогда звал всех нас К.Г.Юнг. Вокруг элиты профессионалов должен методично наращиваться «амортизационный слой» любителей и дилетантствующих энтузиастов. В 20-е годы это были работники народного просвещения и партийные пропагандисты, т.е. люди, занимавшиеся оперативной идеологической работой и видевшие в психоанализе перспективный метод понимания и совершенствования своей профессиональной деятельности. Сегодня этот слой должны составить журналисты, юристы, пиарщики, теле- и радиоведущие, рекламщики, практические психологи и прочие коллеги, занимающиеся оперативным манипулированием. Только таким образом мы сможем вернуть в употребление наше главное оружие, при помощи которого психоанализ вообще выжил, окреп и превратился в мощную общественную силу. Я имею в виду отнюдь не его косвенный контроль над социальными процессами посредством выстраивания симбиотических отношений с пациентами, цензовый отбор которых гарантирует их принадлежность к имущественной, а потому — властвующей элите. Речь идет о другом — об очаровании интерпретаций, о виртуозно сплетенном кружеве парадоксальных объяснительных моделей, которые в привычном обнаруживают необычное, в обыденном опыте открывают бездонную глубину, таят в себе и очарование тайны и коварство интеллектуальной западни.
Авантюрность и итоговый крах претензий отечественного психоанализа на духовную власть и в 20-е, и в 90-е годы имели одну и ту же причину.
Подобно сказочному дракону, она имеет три головы, растущих на одном теле. Вот они, эти головы, выросшие на теле весьма своеобразного типа теоретической и практической подготовки специалистов-психоаналитиков, пытавшихся в разное время браться за решение задач по манипулятивному контролю над массой:
1) Инокультурность психоанализа, причем манифестируемая в качестве главного и единственного его преимущества. Речь идет и о корпоративной позиции большинства российских психоаналитиков, до сих пор позиционирующих себя как неразумных недорослей, готовых внимать каждому слову иностранного специалиста; и о явной тенденциозности в издании профессиональной литературы, среди сотен наименований которой скромно затерялась единственная «Антология российского психоанализа»; и о иноязычности понятийного аппарата и профессионального жаргона; и о многом другом, что в нашей стране рано или поздно должно привести к культурному отторжению чужака. В начале века эта инокультурность хоть как-то оправдывалась той зарубежной подготовкой, которую (и только которую) получали первые отечественные психоаналитики. Неприязнь же нынешнего поколения российских психоаналитиков к любого рода «почвенническим» настроениям, ставшим ведущей тенденцией эволюции общественных настроений в современной России, является странной и в буквальном смысле самоубийственной тенденцией.4
2) Терапевтическая нагруженность психоанализа, неспособность оторваться от своих психотерапевтических корней. Тут все обстоит еще сложнее, поскольку и сам З.Фрейд, призвав в 1926 году психоаналитическое сообщество сменить практические ориентиры и приступить к решению социальных задач («сотни врачей должны быть заменены на сотни тысяч социальных работников»), так и не смог полностью избавиться от терминологического и мировоззренческого медикоцентризма. Совершенно не задумываясь о последствиях (а возможно — желая найти компромисс с коллегами-врачами, составлявшими большинство тогдашнего психоаналитического сообщества), он сформулировал психоаналитические методики контроля над массовой психикой и управления ее динамикой в виде теории «терапии культурных сообществ». Каков результат? Хочу поделиться собственным опытом следования его заветам. В своей недавней публикации «Русскость на кушетке», посвященной исследованию глубинно-психологических основ российской ментальности, я сделал попытку приложить фрейдовскую методологию «социальной терапии» к отечественной культуре и предложил в связи с этим вариант соответствующей диагностической модели и стратегии культуральной психокоррекции. И что же? Единственная более или менее содержательная рецензия на эту публикацию («Независимая Газета», 15.08.2002 г.) называлась «Русский, а не лечится!» и содержала, кроме всего прочего, следующий пассаж: «Автор исследования отмечает, что, работая с русским пациентом Сергеем Панкеевым, Фрейд очень тонко и точно вскрыл психологические основания «русскости», поставив, таким образом, неутешительный диагноз целому народу. Здесь вам и скрытая вечная женственность Родины-матери, и патологическая от нее зависимость, идея избранности народа и связанная с ним жертвенность и мазохистичность, и роевой тип психики. Здесь, пожалуй, остановимся, так как дальнейшее погружение в патологические глубины русской идентичности возмутит читателя с обостренным чувством национального достоинства». Этот пример очень показателен в плане демонстрации явного и манифестируемого отторжения терапевтически ориентированных интерпретаций, предъявляемых нами во внеклиническом контексте.
3) Разрозненность усилий специалистов по прикладным психоаналитическим технологиям (отсутствие команды, профессиональной корпорации). Любого рода участие в проекте прикладного характера (рекламной или политической кампании, модельном исследовании или же коррекционном групповом тренинге) неизменно воспринимается отечественными психоаналитиками как неизбежное зло, как нечто вынужденное и постыдное, о чем не принято говорить открыто. Имена коллег, профессионально посвятивших себя прикладной тематике, навсегда вычеркиваются из корпоративных списков и рейтингов, их работа полностью игнорируется отечественными психоаналитическими изданиями. До последнего времени (до появления Всероссийской ассоциации прикладного психоанализа) психоаналитик-прикладник не мог даже претендовать на членство в профессиональных психоаналитических организациях, полноценное членство в которых обуславливается количеством часов проведенных и отсупервизированных терапевтических сессий. В этих условиях психоаналитик, профессионально решающий задачи прикладного характера, принудительно вытеснялся из сферы корпоративной поддержки и ставился в позицию маргинала-одиночки, работающего на свой страх и риск, изобретающего на каждом шагу велосипед и живущего в профессии подобно Робинзону на необитаемом острове. А ведь психоаналитическое движение всегда было ценно другим: умением накапливать знание и практические методики, а также — безусловной корпоративной поддержкой коллегами друг друга.
И сегодня «прикладным» психоаналитикам, стремящимся к консолидации и пытающимся превратить свою деятельность из «единичного негативного явления» в явление сугубо позитивное, носящее коллективный, а в перспективе — в массовый характер, стоит быть готовыми к подобного рода проблемам. Быть готовыми к тому, что решаемые нами насущные задачи реанимации и социальной реабилитации прикладного психоанализа (а по большому счету — психоанализа как такового) будут восприниматься большинством коллег-клиницистов сугубо негативно.
Почему же, при всеобщем понимании насущности стоящих перед обществом проблем и благородности выставляемых прикладным психоанализом целей, он вновь, как и во времена Фрейда, встречает самое яростное сопротивление в собственной колыбели — в профессионально организованном сообществе коллег, занимающихся в России психоаналитически ориентированной психотерапией?
Если оставить в стороне чисто личностные, субъективные, причины происходящего, то честный и вразумительный ответ на этот вопрос я слышал лишь раз: прикладной психоанализ отторгаем профессионально ориентированными специалистами именно потому, что он не является профессией, накопленное им знание методически не приспособлено для решения договорных задач, это некая игра ума, способная прокормить лишь горстку талантливых лекторов, умело возбуждающих интерес аудитории и эксплуатирующих его, но не дающих слушателям ни малейших шансов практически применить услышанное.
В этом упреке есть доля истины, и довольно-таки значительная. Прикладной психоанализ действительно несколько расслабился и слегка деградировал, попав в руки медикоцентристски ориентированных специалистов и превратившись (и то в лучшем случае) в средство обкатки интепретационных навыков у кандидатов, готовящихся к терапевтической карьере. В том виде, в котором мы сегодня предъявляем публике свой прикладной психоанализ, он выглядит не очень-то солидно. Его теоретическая база невнятна и расплывчата, изобилует метафорами и малообоснованными аналогиями, не опирается ни на что, кроме «сдержанного благорасположения к своим собственным интуитивным озарениям»5. Предлагаемые им истолкования реальных процессов, происходящих в человеке, обществе и в мире, зачастую весьма схематичны и сводятся к заполнению реальными событиями набора готовых схем, сформулированных в сфере психотерапевтической работы десятилетия тому назад. Его практические рекомендации порою достойны пера сатирика по уровню претенциозности высосанного из пальца и слабо систематизированного бреда, а чаще всего — не выходят на рамки навязчивого воспроизведения давно приевшейся смеси из оральных, анальных и генитальных фиксаций, зависти к пенису и эдипального родителеубийства.
Таким образом, наложив новые ошибки на уже ставшие традиционными слабые места российского психоанализа, мы опять стоим в самом начале пути. Прошлые попытки институализации российского прикладного психоанализа оказались неудачными. Это не наша вина, но исправлять положение нужно нам с вами. Во-первых, больше просто некому. А во-вторых — не сделав успешной новую попытку реанимировать древние технологии скрытого управления именно на психоаналитической основе, мы будем вынуждены просто уйти, оставив родной психоанализ «грызущей критике мышей». Как ушли когда-то из него А.Лурия и Л.Выготский, М.Нечкина и О.Шмидт, и многие другие талантливейшие люди. Они ушли из психоанализа, поскольку так и не смогли в его границах найти возможности для практического применения полученного ими от него творческого потенциала. А в тех областях, где такие возможности были, от них потребовали отречения от психоанализа. И они отреклись от него, подобно тому, как ребенок, вырастая и начиная работать, отрекается от мира своих детских игрушек, как бы он их не любил. Отреклись, подобно апостолу Петру, т.е. отреклись от Учителя во имя реализации его учения. Зарекаться от такого отречения мы сегодня не будем, но постараемся сделать все от нас зависящее для того, чтобы его не допустить.
Механизм формирования и оживления (т.е. воскрешения) очередной реинкарнации прикладного психоанализа в нашей стране в принципе понятен и прост. Нужно только, ничего не боясь и не торопясь сорвать незрелые еще плоды, спокойно работать по следующим главнейшим направлениям:
1) Нам нужна новая экспериментальная база, новый опыт творения чудес и наработки (отбора) манипулятивных методик; причем речь уже явно идет не о клинической практике: А о чем же? Попробуем это понять.
2) Нам нужна перестройка концептуальной базы прикладного психоанализа; мы слишком долго довольствовались клиническими аналогиями. Но чем мы их можем заменить?
3) Нам следует незамедлительно начать решение назревших задач по подготовки специалистов-прикладников новой формации и объединения их в профессиональную корпорацию; но вот что они должны знать и уметь? Как их готовить? И кому?
4) Нам нужен выход на уровень принятия властных решений для решения задач выживания и социума, а — в конечном счете — самих себя. Тут подход также предельно прост — легче всех может обезвредить бомбу то, кто ее установил; противоядие есть прежде всего у того, что распространил заразу, и т.д. Все это так, но где взять бациллы новой чумы, и есть ли у нас от нее панацея?
Итак, как же можно исправить сложившееся положение? Какие предварительные ответы можем мы дать на сформулированные вопросы?
1 В предельно ригористичном виде этот призыв был выражен в названии интервью тогдашнего председателя Совета Федерации В.Шумейко журналу «Архетип»: «Каждый политик должен быть психоаналитиком!».
2 Не желая ни в малейшей степени бросать тень на имена коллег, с которыми вместе работал в то непростое время, и оставляя за ними право на собственную оценку смысла и результатов нашей тогдашней деятельности, я приведу здесь в качестве примера подобного рода «псевдопсихоаналитического материала» одну из собственных предвыборных аналитических записок тех лет — «Анализ структур коллективного бессознательного современного российского общества применительно к институту президентской власти» (электронная публикация: http://vapp.ru/document/medvedev-va-analiz-struktur-kollektivnogo-bessoz… ). Подобного рода оценка мною своей давней работы отнюдь не означает отречения от нее. Нет, там все вполне пристойно и очень «психоаналитично». И устарела она не так уж кардинально. Но вот что следует из всего этого нагромождения метафор и терминов, как это все можно было практически развернуть и где, — все это даже для меня самого до сих пор покрыто абсолютным мраком.
3 Применение этого термина психоаналитиками по отношению к собственному концептуальному багажу иногда оспаривается коллегами, ссылающимися на традицию его юнгианского употребления. По этому поводу стоит напомнить, что именно З.Фрейд в 1926 году настоял на его использовании для обозначения теории бессознательных процессов: «Как глубинная психология, теория психического бессознательного (психоанализ) может быть незаменимой для всех наук, связанных с эволюцией человеческой цивилизации… Использование же анализа для лечения неврозов — лишь одно из его применений. Будущее, возможно, покажет, что не самое важное…».
4 Для того чтобы было понятно, что я здесь имею в виду, приведу небольшую цитату из доклада Президента Национальной (!) Федерации Психоанализа на Международном Конгрессе, посвященном 10-летию новейшего российского психоанализа (май 2001 г.). Вот его слова: «Другим (хотя и единично представленным негативным явлением) является попытка отдельных лиц пересмотреть методологию психоанализа, появление идей некоего «русского психоанализа»… Мы противодействовали и будем противодействовать этому всеми силами нашего психоаналитического сообщества, в том числе — используя весь свой моральный и властный ресурс». Комментарии тут явно излишни. Так и хочется спросить — а на какую нацию ориентируют эту «национальную» Федерацию ее лидеры, проявляющие столь явную русофобию?
5 Напоминаю тем, кто забыл, что именно этой фразой Фрейд определил в 1923 году единственно возможный критерий истинности в психоанализе.