Следуя старой структуралистской традиции выделять схожие структуры в различных системах, мы можем исследовать группу, или, если воспользоваться терминологией, более принятой в психоанализе, массу, как «чудище обло» — одну большую интегральную личность.
Эта личность, как макросистема, обладает структурой, топикой и прочими параметрами, такими же, как и личность индивидуальная, то есть микросистема: массовым сознанием, массовым бессознательным, массовыми Эго, Ид, Супер-Эго, идентичностью, отношением к объектам и самостью (self).
Согласно с таким подходом, примененным еще Фрейдом, (1) (Freud, S. Group psychology and the analysis of ego. (1921)Standard Edition vol. 18, pp. 65-143) я предлагаю рассмотреть бессознательное сопротивление идентичности в массовых (групповых) процессах, как аналогичное описанному Эриком Эриксоном сопротивлению идентичности пациента в ходе клинического персонального анализа. Чтобы не было путаницы, хочу уточнить, что группой я, для краткости, стану называть то, что в социальной психологии принято называть малой группой – относительно немногочисленную общность людей, находящихся между собой в непосредственном личном общении и взаимодействии. Термином же масса я, вслед за Ле Боном и Фрейдом в наших классических переводах, стану пользоваться, когда речь пойдет о большой группе.
Ныне аналитики различных школ независимо друг от друга приписывают сопротивлению и защитным процессам функцию саморегуляции и поддержания психического гомеостаза.
Джозеф Сандлер подчинил принцип удовольствия принципу безопасности. (2) (Сандлер, Дж. Внутреннее чувство безопасности и его значение. (1960) Антология современного психоанализа. Москва: издательство «Институт психологии РАН», 2000, стр. 336-342)
В психологии самости (self-psychology) Хайнца Когута удовлетворение инстинктов подчинено самостно-объектным потребностям – грандиозно-эксгибиционистской, в идеализации и близнецовой (twinship) и носит вид защитный либо компенсаторный. (3) (Когут, Х. Восстановление самости. (1977) Москва: «Когито-Центр», 2002, стр. 17-18)
В сопротивлении идентичности Эриксона наиболее важным психическим регулятором является идентичность. Эриксон пишет: «Сопротивление идентичности в своей наиболее мягкой и самой обычной форме — это страх пациента, что аналитик в силу своей особой личности, своей биографии или философии может по неосторожности или намеренно разрушить слабую сердцевину идентичности пациента и вместо нее вложить свою собственную… В таких случаях анализанд может сопротивляться в течение всего курса анализа любому возможному посягательству ценностей аналитика на его идентичность… или пациент может вобрать в себя идентичность аналитика в большей степени, чем может переработать имеющимися у него средствами; или он может прекратить анализ, навсегда сохранив в себе ощущение, что аналитик не дал ему нечто важное, что он должен был дать… В случаях острой диффузии идентичности сопротивление идентичности становится центральной проблемой терапевтических отношений». (4) (Эриксон, Э. Идентичность в юности и кризисы. (1968) Цит. по: Томэ, Х., Кэхеле, Х. Современный психоанализ. Москва. Издательская группа «Прогресс» — «Литера», Издательство Агентства «Яхтсмен», 1996. Том 1, стр. 202)
В сопоставлении с фрейдовской классификацией сопротивлений, сопротивление идентичности можно рассматривать как Эго-сопротивление, то есть источником его, исходя из структурной модели, является Эго.
Оно связано с угрозой для поддержания константности Эго и соотнесенности субъекта с определенной сексуальной, экзистенциальной и социальной роли
Наиболее рельефно сопротивление идентичности выступает при анализе пациентов с проблемами полоролевой идентификации и нарциссических, преэдипальных пациентов. Почти всегда оно формируется при работе с подростками – согласно эриксоновской концепции эпигенеза идентичности в подростковом возрасте решается задача интеграции разнообразных социальных ролей в зрелую идентичность. Я не стану приводить примеры случаев из клинической практики в качестве иллюстрации, но сразу обращусь к анализу сопротивлений идентичности в массовых процессах.
Настало время применить обещанный структуралистский кунштюк, экстраполировав представления о сопротивлении идентичности на массовые процессы. Следует оговориться, что проблема применимости терминов сопротивления, переноса и контрпереноса вне рамок клинического психоанализа дискутируется уже давно.
Свои аргументы в пользу такого использования этих понятий я уже приводил в моей книге, посвященной психоанализу педагогического процесса (5) (Благовещенский, Н.А. Учитель и ученик между Эросом и Танатосом. Психоанализ педагогического процесса, Санкт-Петербург: «Символ Плюс», 2000) и не стану их повторять. В качестве дополнительного обоснования своего мнения укажу на то лишь, что большинство психоаналитиков, даже концептуально не согласных со мной, в быту трактуют эти термины весьма широко, выводя их далеко за рамки терапевтической ситуации. Так, можно часто услышать из их уст, что необходимость какого-либо действия или какое-либо воздействие вызывает у них сопротивление. То есть внутренне они готовы признать мою правоту и не делают этого, вероятно, только для того, чтобы укрепить собственную корпоративную идентичность практикующих психоаналитиков, использующих свой эксклюзивный язык.
Таким образом, если признать, что психоаналитическая ситуация не обладает магическими свойствами, то следует согласиться и с тем, что она не порождает таинственным способом каких-то особых, отличных от обыденной жизни психических процессов, а лишь вносит в них свою специфику. И тогда можно дать сопротивлению такое общее определение: сопротивление – это универсальный бессознательный психический процесс, проявляющийся в противодействии индивида или группы какому-либо воздействию или необходимости действовать, возникающий вопреки сознательным установкам и пользующийся бессознательными защитными механизмами.
Причины, вызывающие сопротивления, могут быть разными, но все они гнездятся в бессознательном.
И все сопротивления имеют одну общую родовую черту — они иррациональны и являются первичными процессами во фрейдовском понимании, т.е. управляются принципом удовольствия-неудовольствия, но не принципом реальности.
В качестве примера группового сопротивления идентичности я позволю себе привести педагогическую ситуацию. О сопротивлениях в педагогическом процессе я писал уже не раз, и сейчас лишь разовью эту тему.
Сопротивление идентичности, как и любое другое, применительно к педагогическому процессу может быть как индивидуальным, так и групповым, когда происходит взаимоидентификация членов группы и индуцирование психических процессов друг в друге.
Можно сказать, что реакции отдельных членов группы складываются не аддитивно, но как бы интерферируют. Это проявляется в том, что происходит перераспределение интенсивности реакции, и у одних членов группы, наиболее конформных и обладающих диффузной идентичностью, сопротивление идентичности значительно усиливается.
У других же, напротив, ослабевает, так как у них вызывает сопротивление суггестивное воздействие группы, а их собственная идентичность достаточно сформирована.
Обычно сопротивление идентичности в педагогическом процессе возникает тогда, когда педагог является достаточно сильной и яркой личностью. Так, мне пришлось как-то наблюдать ситуацию, вызвавшую у меня первоначально недоумение. Учительница в школе для одаренных подростков вела уроки по некоему предмету в классе, по которому этот класс и специализировался. Учительница была преподавателем университета и прекрасно знала предмет, отлично учила детей, была эрудированным, ярким и интересным человеком. Все, чем она занималась, она делала увлеченно и с полной самоотдачей. Дети с первого урока в нее просто влюблялись, что казалось естественным, и заслуженным результатом ее усилий.
Однако спустя какое-то время некоторых из учеников она начинала раздражать. Все, что она предлагала, вызывало у них протест и несогласие, хотя преклонение остальных учеников со временем только возрастало.
Я был в курсе событий, так как работал в этой школе психологом, и регулярно выслушивал как претензии и жалобы на учительницу представителей одной группы класса, так и восторженные отзывы другой. Любовь этой половины доходила порой до степеней чрезмерных. Но вернемся к тем учащимся, у кого учительница вызывала негативную реакцию. Эту реакцию можно интерпретировать как сопротивление идентичности. Возникновение сопротивления идентичности у людей связано, в первую очередь, с их идентификационными проблемами.
Как показали исследования Дмитрия Гребенкина из Удмуртского государственного университета, существует корреляция между предметом, которым интересуется учащийся и его личностными особенностями и проблемами. Предмет, который преподавала учительница, был химией. Гребенкин, основываясь на своих исследованиях при помощи теста Сонди студентов, изучающих химию, утверждает следующее: “Общая картина корреляционных связей и их интерпретация позволяет сделать вывод о связи затруднений в изучении химии с такими качествами как закрытость, подавлением агрессивных импульсов, а также усилением защитных механизмов в форме проекции. В основе испытываемых студентами личностных затруднений лежит усиление феминных черт и сложности самоопределения при высоком уровне субъективного контроля.” (6) (Гребенкин, Д.Ю. Обучение как разрушение объектности: к вопросу о дидактической идентичности. Материалы конференции: Толерантность и проблема идентичности. Ежегодник Российского психологического общества. Т.9, вып.5, Москва-Ижевск, 2002, стр. 157) Учащиеся, изучающие химию и интересующиеся ею, как следует из этих исследований, склонны испытывать проблемы, связанные с формированием идентичности и самости (“усиление феминных черт”, “сложности самоопределения”), поэтому они, очевидно, могут неосознанно опасаться за свою идентичнеость и подвержены переживанию сопротивления идентичности.
Интерполируя процитированный выше текст, можно сказать, что интерес к химии начинает закладываться в предпубертатном возрасте и связан с проекцией аутоагрессивных импульсов и недовольства собой (желания измениться) вовне: страстью к поджиганию, взрыванию, метаморфозам — превращениям одного вещества в другое. Как правило, традиционное систематическое изучение химии как учебного предмета не удовлетворяет эти интересы и вызывает разочарование – на уроках поджигают и взрывают редко, а, в основном, заучивают, какой атомный вес и валентность у какого элемента периодической таблицы Менделеева.
В результате часто эти неудовлетворенность и разочарование вытесняются в бессознательное и в дальнейшем препятствуют самоидентификации учащихся, в особенности, если они начинают специализироваться в области химии. Таким образом, учительница, обладающая к тому же, по выражению Эриксона, “особой личностью”, несла угрозу идентичности учащихся, у которых она была слабой и нестабильной, что и вызвало в итоге сопротивление, усиливающееся в результате взаимоидентификации учащихся между собой. В качестве защиты сопротивление использовало механизм рационализации, сознательными дерриватами которого являлись утверждения о том, что учительница слишком требовательна как к себе, так и к своим ученикам, поэтому безопаснее держаться от нее подальше. Обсуждения с учащимися конфликта между ними и учительницей становились возможными лишь при безоговорочном признании психоаналитиком-консультантом факта ее чрезмерной требовательности.
Более подробно обсудить проблемы сопротивления идентичности применительно к педагогической ситуации я предполагаю в отдельном исследовании, а сейчас хочу обратиться к массовым процессам в сфере рекламного бизнеса.
О сопротивлении идентичности масс можно говорить в первую очередь тогда, когда индуктором рекламного послания является человек или антропоморфный объект (например, героем «ролика» может быть человек, животное с человеческими чертами, кукла, робот etc), обладающий явно выраженной идентичностью. Мы знаем, что одно из основных требований к рекламе, будь то коммерческая или политическая реклама — это адресность.
Поэтому, когда индуктором рекламного послания, месседжа становится хорошо одетый, на шикарной машине, уверенный в себе человек, следует отдавать себе отчет в том, что подавляющему большинству потребителей телерекламы он (или она) демонстрирует «инаковость» идентичности, сильной, но чуждой. И у этого большинства он вызовет сопротивление идентичности.
Видимо, это хорошо понимают многие производители рекламной продукции — отсюда засилье на нашем рекламном поле характерных персонажей, настойчиво вопрошающих: «Скока вешать?», радостно кричащих: «Сюрпрайз!», собирающихся «отшмурыгать пузечко», приглашающих «оттянуться со вкусом» и т.д. Одним из первых в этой плеяде был, разумеется, незабвенный Леня Голубков.
Эти персонажи на сознательном уровне вызывают оторопь и недоумение, однако на бессознательном — не нарушают принцип безопасности, описанный Сандлером, (7) (Сандлер, Дж. Внутреннее чувство безопасности и его значение. (1960) Антология современного психоанализа. Москва: издательство «Институт психологии РАН», 2000, стр. 336-342) не несут угрозы идентичности и не провоцируют сильного массового сопротивления идентичности.
Можно предположить, что обычно залогом снижения уровня сопротивления становится «снижение» индуктора рекламного месседжа, его глуповатость, простоватость, комичность. Он должен быть ярким, запоминающимся, но не «великим и ужасным», как волшебник Гудвин, а смешным.
Идея сопротивления идентичности может быть плодотворно распространена и на область политики, в частности — имиджмейкерства. Борис Вышеславцев в «Этике преображенного Эроса» отмечал, что больше всего в постоянном внушении, в том, чтобы постоянно, по выражению Никколо Макиавелли, «поражать воображение» нуждается власть, (8) (Вышеславцев, Б.П. Этика преображенного Эроса. (1931), Москва, 1994, стр. 77) но, чем сильнее это внушение, тем сильнее противодействие ему.
Он писал, апеллируя к Святому Писанию, что «это противодействие тем сильнее, чем больше усилие воли, желающее исполнить императив. Таково изумительное свойство сознательного волевого усилия в отношении к подсознательному миру, которое открыто современными исследователями подсознательной сферы и формулировано, как loi de l’effort converty.» (9) (Вышеславцев, Б.П. Этика преображенного Эроса. (1931), Москва, 1994, стр. 43) В массовых процессах одним из источников противодействия усилиям власти может быть массовое сопротивление идентичности. Чем выше «особость личности» того, кто осуществляет интервенцию в массовое сознание, тем, исходя из принципа безопасности, сильнее массовое бессознательное сопротивление такой интервенции.
Этот факт, полагаю, следует особо учитывать в сложившейся ныне политической ситуации. Сейчас мы имеем сильного, явно обладающего высоким личностным престижем президента. Но то, к чему он призывает общество, наталкивается на глухую стену сопротивления масс.
Как писал граф Салтыков-Щедрин в «Истории одного города», «глуповцы тоже были себе на уме. Энергии действия они с большою находчивостью противопоставили энергию бездействия». (10)(Салтыков-Щедрин, М.Е. История одного города. Москва: «Художественная литература», 1982, стр.75)
Президент Путин несет в массы имидж европейски корректного и демократичного политика и призывает к построению современного либерального гражданского общества, а массы сознательно обожают его (что отражается в неизменно высоких рейтингах), но, бессознательно опасаясь потери хоть плохонькой, да своей идентичности, отвечают хамской льстивостью и желанием в едином порыве отдаться на волю «доброго царя».
Парадоксальным кажется то, что первый российский президент, обладая меньшей личной популярностью, что отражается в рейтингах и результатах выборов, сделал именно для становления гражданского общества больше – СМИ были более независимы, партии и общественные движения более свободны etc. Сейчас их тоже вроде бы никто особенно не притесняет, но складывается ощущение, что они сами стремятся соборно выстроится в единую колонну. И вообще слово «единство» стало чуть ли ни обсессивным ритуальным заклинанием, обладающим маной, особой магической силой. Такая разница в восприятии президентов Ельцина и Путина объясняется довольно просто – наш первый президент, при всем несоответствии его нововведений российской ментальности, сам угрозы массовой идентичности не нес. Президент Ельцин был свой, «нашенский» — мог и ляпнуть нелепое что-либо, и прием в Дублине проспать, и станцевать в присядку, и оркестром в Берлине продирижировать. Нынешний наш президент не таков — в нем не достает «свойскости», одновременно он обладает и «особостью личности» — источает силу и уверенность в себе – и поэтому несет угрозу диффузной массовой идентичности. И в массовом сопротивлении идентичности, как я полагаю, одна из причин того, что наши реформы идут не так споро, как хотелось бы.
Возникает извечный российский вопрос: что делать? Как практикующий психоаналитик могу ответить: или интерпретировать сопротивление или применять технику присоединения. Харольд Стерн пишет, применительно к клиническому психоанализу: «Классический аналитик разрешает сопротивление с помощью интерпретации.
Современный аналитик разрешает их путем использования многих альтернативных форм вербальной коммуникации, таких как присоединение, отзеркаливание и отражение». (11) (Харольд Стерн. Кушетка. Ее использование и значение в психотерапии. (1974) Санкт-Петербург: Издательство ВЕИП, 2002, стр. 204) Интерпретация в исследуемой нами политической ситуации означает регулярное разъяснение через средства массовой информации бессознательных психических процессов, сопровождающих процессы политические.
Технику присоединения наглядно продемонстрировал президент Владимир Путин в период предвыборных баталий, пообещав «мочить боевиков в сортире» и сразу повысив этим свой рейтинг. Путин присоединился к чувствам, испытываемым широкими народными массами россиян.
Неприятность заключается лишь в том, что техника интерпретирования, применяемая к невротикам в классическом психоанализе, часто вызывает агрессию и раздражение, будучи примененной к нарциссическим, преэдипальным пациентам.
И наоборот, техника присоединения, разработанная для пациентов с серьезными нарушениями, если ее применять в работе с невротиками, обычно вызывает подозрение, что аналитик просто глумится и, соответственно, тоже агрессию.
Применительно к рассматриваемой нами ситуации можно предположить, что восприятие техники может стать одним из диагностических критериев: ту часть массы, которая с раздражением воспринимает разъяснения и комментарии политологов и с пониманием относится к высказываниям о сортире, следует определить как нарциссическую массу с ослабленными самостью и идентичностью.
Та же часть, которая испытывает противоположные переживания, является более зрелой и здоровой. Действующим же политикам, имиджмейкерам и консультантам по связям с общественностью нужно учитывать, что первая часть массы в нашей стране (а скорее всего, и не только в нашей), к сожалению, по-видимому, гораздо многочисленнее.
Возможно, специалисты других психологических или политологических направлений дадут иные, более действенные в сложившейся ситуации рекомендации. Я же хочу привести еще лишь одну цитату из графа Салтыкова-Щедрина, несколько категоричную, но показывающую его истинным инженером человеческих душ и тонким знатоком глубинной психологии и российской ментальности:
“Несмотря на непреоборимую твердость, глуповцы – народ изнеженный и до крайности набалованный. Они любят, чтоб у начальника на лице играла приветливая улыбка, чтобы из уст его, по временам, исходили любезные прибаутки, и недоумевают, когда уста эти только фыркают или издают загадочные звуки. Начальник может совершать всякие мероприятия, он может даже никаких мероприятий не совершать, но ежели он не будет при этом калякать, то имя его никогда не сделается популярным.” (12) (Салтыков-Щедрин, М.Е. История одного города. Москва: «Художественная литература», 1982, стр. 18-19)
Во всех трех рассмотренных примерах — педагогическом, рекламном и политологическом — наиболее действенной кажется техника присоединения, в различных ее модификациях. В первом случае она отразилась в поведении консультанта — присоединении к чувствам учащихся, во втором — в присоединении «героя» рекламного ролика к фобийным объектам масс, объектам агрессии масс, т.е. — к объектам насмешки, в третьем случае — в присоединении политика к массовым агрессивным импульсам, причем — в идентичной массам форме. Но в каждом случае для правильной интерпретации или выбора верной интервенции полезным оказывается учитывать результаты анализа массового сопротивления идентичности.