Михаилов И. Христианство и психоанализ: будущее одного конфликта

 

ВСТУПЛЕНИЕ

О сущности нашего подхода

Перед тем как приступить к изложению всего материала, нам хотелось бы кратко обозначить суть темы. Прежде всего предупредим, что в силу сложившейся стереотипности психологического подхода к религиозным феноменам у читателя может возникнуть ожидание очередной попытки интерпретации “христианского мифа” на основе психоаналитических взглядов. Эти ожидания не оправдаются, и более того, мы хотели бы обосновать вообще ненужность такого рода исследований. Следующий анекдот-притча лучше всего иллюстрирует наше мнение по этому поводу.

Некий мудрец века сего пришел к старцу. Увидев, что у того нет ничего, кроме Библии, он подарил ему свой собственный библейский комментарий. Через год он снова пришел к старцу и спросил:

— Отче, помогла тебе моя книга лучше понимать Библию?

— Напротив, — отвечал старец, — мне пришлось обращаться к Библии, чтобы понимать твою книгу.[16].

Подобно этой истории попробуем взглянуть на психоанализ с христианской, библейской позиции. Попытаемся избежать при этом каких бы то ни было бездоказательных суждений и необоснованной критики, чтобы по возможности не нарушать старое доброе наставление: “…не многие делайтесь учителями, зная, что мы подвергнемся большему осуждению, ибо все мы согрешаем.”(Иак.3:1-2). Психоанализ неоднозначен в любом из своих аспектов, так попробуем посмотреть просто на саму эту неоднозначность и посмотрим на нее прежде всего глазами христианина, и уж потом – психоаналитика.

Другая специфическая черта дальнейших рассуждений состоит в их непрактичности, в обычном понимании этого слова. Кто-то из читателей может оказаться разочарованным, обнаружив, что средств достижения психологического комфорта или социального благополучия в данной работе не больше, чем в ветхозаветной “Книге Иову”. Христианство – единственная религия, земная история которой оканчивается полным поражением – “И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец.”(Мф.24:14). Однако, психоанализ по сути также – идейное направление, для которого типично признание невозможности полного исцеления души, обретения абсолютной личностной зрелости. Поэтому тема психического страдания человека скорее всего будет выглядеть центральной, а следующие слова Христа максимально точно и лаконично обозначат нашу позицию в этом плане – “В мире будете иметь скорбь, но мужайтесь: Я победил мир.”(Ин.16:33).

Существует множество различных мнений о том, в какой степени христианство “принуждает” человека к страданию, и нет смысла в самом начале погружаться дискуссию по поводу того, что за этим стоит. Просто нам кажется, что слова Евангелия от Иоанна говорят сами за себя, и тот, кто по каким-либо причинам принципиально с ними не согласен вряд ли сможет быть нашим единомышленником. Однако, это только положенное для вступления предположение, и нам бы не хотелось, чтобы оно прозвучало отталкивающе. Для большей ясности приведем здесь замечательные, на наш взгляд, слова современного православного афонского монаха архимандрита Софрония:

“Кто познал на опыте величие и трудность христианского пути, тот раздирается двумя чувствами: одно из них – горячее желание всем познания истинного Бога и света вечного бытия; другое – страх, а что если призываемые не понесут тяготы испытаний? Вот почему он в большей мере обращается к Богу с молитвою о спасении всех и каждого, чем к проповеди. Истинное христианство в мире почти не проповедуется, потому что проповедь сия превосходит силы человека. … Чрез всю историю христианства можно проследить великую осторожность святых подвижников, когда казалось бы, надлежало поведать откровенно об опыте, им данном. Эта осторожность вызвана, с одной стороны, сознанием, что если бы люди, которые вообще боятся страданий и малодушно идут даже на малый подвиг, услышали о понесенных ими трудах и скорбях, то просто отшатнулись бы от христианства. С другой стороны, Святые Отцы знали, что когда Бог призывает на этот подвиг Своею благодатью, тогда то, что не познавшим любви Божией кажется не сносимым, предстает совсем в ином образе. … Путь христианина вообще есть мученичество; и кто проходит его должным образом, с трудом решается на проповедь. Душа его полна желания видеть брата своего причастным вечного света, но страдания хочет понести лишь он сам, и потому прежде всего и больше всего обращается он к молитве за мир. … Он [Бог] воспитывает душу человека не тем, что отстраняет его от встречи со злом, а тем, что дает ему силы на преодоление всякого зла.”[19].

О главных сторонах конфликта

В настоящее время в России наблюдается острый конфликт между православной церковью и психоанализом, в связи с чем предлагаемую нами позицию можно рассматривать также в качестве шага на пути к его разрешению. Популярная православная литература уже переполнена критическими суждениями в адрес психоанализа примерно следующего характера.

“Вопрос: Можно ли лечиться от невроза методом психоанализа Фрейда?

Ответ: Лечиться Фрейдовским психоанализом нельзя. В психоаналитической теории человек воспринимается как необузданная высокоорганизованная особь, у которой доминируют идеи сексуальности и агрессивности. Эти идеи формируют поведение человека, мотивируют поступки. Вытесненные сексуальность и агрессивность приводят к болезням, неврозам. Осознать их – значит решить все проблемы. А за осознанием Фрейд одобрял и соответствующие действия. … Современная “либерализация” секса открыла дорогу темным противоестественным извращениям. Это не только следствие “гуманистической терпимости”, но и продукт влияния психоаналитических доктрин. … Напомню, что Зигмунд Фрейд был воинствующим атеистом, утверждавшим, что “религия – это массовое безумие”. И вот к такому человеку, точнее, к его “научному наследию” обратили умы тысячи людей. Среди них в первую очередь психологи, философы, психиатры, психотерапевты, студенчество. Созданы психоаналитические ассоциации, издаются специальные журналы, выходят книги и статьи. Прискорбно, что и в России ширится число последователей Фрейда.”[1].

Сказанное православным автором крайне значимо и для тех, кто уже работает в психоанализе и кто только собирается “подняться на гребне психоаналитической волны”, для священников и их прихожан, а также для необозримой массы действительных и потенциальных “невротиков”. Всем известно, что “весь мир лежит во зле”(1Ин.5:19) и что “все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская”(1Ин.2:16) — в принципе с этим согласен каждый, но все же большинству психоаналитиков, искренне стремящихся помочь человеку в его страдании (все-таки, не только заработать деньги) знать, что в лице всей православной церкви они являются в сущности “слугами дьявола”, наверно может быть просто обидно и больно. При этом каждый студент-психолог хорошо понимает, что обидно и больно бывает тогда, когда что-то не понимаешь, не можешь принять или вместить в себя. Так что по всей видимости, психоанализ еще не готов к проведению серьезной “супервизии” на духовно-мировоззренческом уровне, и аналитики предпочитают пока просто “заниматься своим делом”, внутренне выстраивая психологические защиты типа отрицания или дезактуализации, поскольку привыкли рассматривать критику церкви в свой адрес с достаточно высокомерной позиции — как примитивно-поверхностную и потому не заслуживающую внимания.

Интересно, что такого рода глобальный конфликт между даже не крупными социальными структурами, а скорее, между церковью и обществом мирян в целом, редко затрагивается и потому никак не разрешается. Может быть все же стоит попытаться отыскать в нем что-то имеющее смысл, действительно значимое, объясняющее порой просто аффективные нападки верующих людей, но в то же время требующее болезненного осознания ошибок и соответствующего изменения поведения?

По нашему мнению, психоанализ нуждается не в ликвидации, а в покаянии на действительной глубинно-религиозной основе по причинам гораздо более существенным, чем вызванная им (а может вовсе и не им) “либерализация секса”. Мы уверены, что как бы ни показалось с первого взгляда, но критика церкви не может быть связана с духом соперничества и должна рассматриваться как убеждение, основанное на в высшей мере этических, тайно-символических и очевидно духовных корнях. Главным образом, нам бы очень хотелось, чтобы психоанализ не принял в словах соломоновой мудрости роль кощунника и нечестивого: “Поучающий кощунника наживет себе бесславие, и обличающий нечестивого – пятно себе. Не обличай кощунника, чтобы он не возненавидел тебя; обличай мудрого, и он возлюбит тебя; дай наставление мудрому, и он будет еще мудрее; научи правдивого, и он приумножит знание.”(Пр.9:7-9).

Наконец, при обсуждении спорных вопросов в “боевом порыве” борьбы с неправдой нельзя забывать о тех сторонах проблемы, на основе которых возможно примирение, ведь все-таки “Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.”(Мф.5:9). Противостояние церкви и психоанализа может в значительной мере видоизмениться перед лицом такой серьезной опасности как оккультизм. Враги мирятся, когда появляется третий общий для них враг. Церковь изначально противостоит всем магическим и эзотерическим культам, ставящим своей целью своевольное раскрытие и корыстное использование духовных законов. Классический фрейдовский психоанализ, как известно, также в свое время нанес значительный удар по распространенным в обществе суевериям и авторитету народных целителей, колдунов и магов. Таким образом, категоричная и непреклонная ко всякого рода нематериальным причинным факторам страдания строго научная позиция Фрейда имела и свои плюсы, которые явно отсутствуют у современных медико-психологических направлений. Любая дисциплина, претендующая на оказание помощи человеку в его страдании может иметь либо научный, либо религиозный, либо оккультный характер. Однако, для всех очевидно, что практическая психотерапия и медицина сейчас явно не удерживаются в рамках одного научного подхода и к сожалению, или даже лучше сказать, к несчастью все больше “сползают” именно в оккультную сферу. Типично языческие ритуалы, шаманизм, трансы, активизирующие архаичные слои бессознательного, преподносятся не где-нибудь, а в современных клиниках в качестве “ноу-хау”, христианство же при этом расценивается как “тормозящий свободное развитие разума свод бессмысленных догм и запретов”. По нашему мнению, сколь бы ни был тяжел идеологический грех психоанализа, он может быть искуплен искренним стремлением к единству с христианской религией на основе взаимного осознания того, что “…наша брань не против плоти и крови, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных.”(Ефес.6:12).

ЧАСТЬ I

Вера и знание в обществе

О духе антихриста в психоанализе

Обсудим ряд наиболее очевидных причин неприятия психоанализа церковью. Прежде всего бросается в глаза то, что аналитически ориентированные терапевты используют для обработки бессознательного материала множество интерпретационных моделей – индивидуальный травматический опыт (Фрейд), символико-мифологический материал (Юнг), перинатальные воспоминания (Грофф), телесные сенсации (Райх) и т.п.. Таким образом психоанализ охватил практически все сферы человеческого поведения и ментальности, почему-то упустив только Библию. Максимум на что иногда решаются – это интерпретировать ее символический материал на основе психоаналитических моделей, но никак не наоборот. Никому не придет в голову анализировать, например фрейдовским методом, мифологические сюжеты — наоборот, мифы используют для структурирования бессознательного, а также для иллюстрации и подтверждения основных психоаналитических концепций, например таких, как Эдипов комплекс.

С Библией по совершенно необъяснимым причинам все обстоит совершенно противоположным образом. В качестве исходной объяснительной модели ее никто кроме церкви не использует, а вот подвергнуть анализу ее содержание пытаются многие. Если бы психоанализ использовал библейскую символику и упоминал бы библейских героев хотя бы с той же частотой, с какой он задействует мифолого-языческие схемы — архетипы коллективного бессознательного — то уважения к нему со стороны верующих наверняка было бы больше. Да и не только уважения, но и обращений за консультациями, и интересного общения. Священное Писание может стать некоей суверенной основой, на которой конфликт с христианством гораздо менее вероятен.

Если встать на позицию церкви и ее нерушимых – в хорошем смысле слова – догматов, то опасения искренне верующих людей по поводу истинности психоаналитической теории вполне понятны. Христианская вера имеет ряд идейных положений, рамки которых ясно очерчены в Новом Завете и не могут быть нарушены ни при каких условиях, примерно также как запрет на всякого рода гипноз в психоанализе. Вот один из способных иллюстрировать вышесказанное постулат веры: “…не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире. Духа Божия и духа заблуждения узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога; а всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста, о котором вы слышали, что он придет и теперь уже есть в мире.”(1Ин.4:1-3).

Общий пророческий тон Иоанна – “он придет и теперь уже есть в мире” – способен настроить верующего достаточно конкретно. Психоанализ не дает ни малейшего повода к тому, чтобы думать, что в нем искренне исповедуют Христа, а раз так, значит всякий психоаналитик так или иначе ближе к антихристу – самому непривлекательному для церкви образу, поскольку ее члены имеют ясное предупреждение о том, что если “кто приходит к вам и не приносит сего [Христова] учения, того не принимайте в дом и не приветствуйте его. Ибо приветствующий его участвует в злых делах его.”(2Ин.1:10-11). В этом смысле одно из выражений апостола Павла звучит с непередаваемо меткой и глубокой иронией: “Ибо есть много и непокорных, пустословов и обманщиков, особенно из обрезанных, каковым должно заграждать уста: они развращают целые домы, уча, чему не должно из постыдной корысти. … Свидетельство это справедливо. По сей причине обличай их строго, дабы они были здравы в вере, не внимая Иудейским басням и постановлениям людей, отвращающихся от истины. Для чистых все чисто; а для оскверненных и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть. Они говорят, что знают Бога, а делами отрекаются, будучи гнусны и непокорны и не способны ни к какому доброму делу.”(Тит.1:10-16).

Здесь присутствует целый набор фраз, которые у современного психоаналитика скорее всего просто вызовут улыбку – из всей массы родоначальников психоанализа, пожалуй только Юнг не был “иудеем” и “обрезанным”, а спровоцированная популяризаторами психоанализа сексуальная революция действительно “развратила целые домы”, да и огромные состояния практикующих аналитиков по всему миру вплоть до последнего времени – разве в таком контексте это не “постыдная корысть”? Представление же о Боге как о поддающейся анализу совокупности родительских проекций и целенаправленное стремление преодолеть Его морализующий гнет в образе Super-Ego – все это разве не соответствует словам “они говорят, что знают Бога, а делами отрекаются”? Что же это простое “веселое” совпадение или все-таки пророчество? Очевидно церковь не виновата в том, что дела обстоят подобным образом. В психоанализе есть нечто, идущее вразрез с христианством, и если на это не обратить пристального внимания, то такой “разрез” может стать очень болезненным.

О противоположности феноменов знания и веры

Обсуждение в рамках психоанализа темы, затрагивающей Бога, на первый взгляд кажется делом абсурдным, попыткой совместить несовместимое. Как можно говорить о Боге, находясь на атеистической платформе, как можно обсуждать реальность того, о чем заранее договорились говорить лишь как о символе? Ортодоксальный психоаналитик фактически не может не быть атеистом, иначе он будет не в полной мере психоаналитиком – он не будет последователем Фрейда. Однако, дело даже не в том, что Фрейд заменял действительную реальность Бога пониманием Его как совокупности инфантильных отцовских проекций, — Юнг, например, этого не делал, при этом его также нельзя назвать верующим в точном христианском смысле этого слова. Несмотря на все его внимание к христианской символике и мистике, он до конца жизни оставался исследователем, ученым, врачом, философом – кем угодно, но только не просто верующим. Верующий определяется не тем, признает ли он существование Бога как независимого от него Существа, а тем, в каких отношениях он с Ним находится, какой способ контакта избирает и испытывает ли он вообще потребность в этом контакте.

Итак, верующий “верующему” – рознь. Определяющий фактор здесь достаточно банален – это факт наличия веры как особенного внутрипсихического действия, посредством которого устанавливается связь с Богом. Психоаналитик может быть сколько угодно верующим, но при этом всегда остается существовать нечто значительное, что не позволяет ему назвать себя хотя бы метафорически священником. Этим значительным является знание.

Любой человек, будь то психоаналитик, философ или врач, который полагается на знание, уже не может претендовать на статус “имеющего веру”, поскольку по большому счету сообщение ‘я’ человека с внешней и внутренней реальностью возможно с позиций лишь двух основ – знания и веры. Вера представляет собой основанную на нерациональной сфере связь человека с окружающими его процессами и явлениями, которая всегда искренна, пассивна, эмоциональна и созерцательна — “Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие вера, кротость, воздержание.”(Гал.5:22). Знание – это информация сугубо рационального, логического плана, использование которой, с точки зрения сознания, позволяет активно влиять на ход событий, а иррациональные, не основанные на фактах убеждения являются для этого типичными препятствиями. Таким образом, по-настоящему верующий будет стремиться подавить в себе всякое стремление полагаться на знание, чтобы не пошатнулась вера, а полагающийся на знание скорее всего отвергнет принцип веры как иллюзию или наивность, чтобы знание не обесценилось.

Когда священник или тот, кто ставит перед собой задачи священника стал полагаться на знание вместо веры, он стал психоаналитиком. Если психоаналитик решит, не меняя целей своей деятельности, полагаться на веру, он неизбежно окажется ни кем иным как настоящим священником. В результате, мы имеем в обществе две непримиримых категории людей, представители одной из которых полагаются на веру, другой — на знание. Первые – священники, вторые – психоаналитики. Пытаться доказывать первым приоритет знания также недопустимо, как вторым – приоритет веры.

Абсолютно ли непроницаема эта стена? Язык верующего предполагает действие сил конкретных духовных сущностей, и психологические законы для него в лучшем случае — пустая абстракция, в худшем – происки лукавого. Язык психолога-материалиста в свою очередь не имеет в себе аналогов духовных обозначений. Для психоаналитика Бог – это слово иноязычного происхождения, не имеющее эквивалента из родного языка и поскольку оно непереводимо, постольку не стоит его и употреблять. Однако, в данном случае обойтись без одного слова можно, а вот — без его значения, без того, Что за ним стоит – навряд ли. Даже юнговское понятие архетипа Бога оказывается в этом плане совершенно неподходящим, поскольку для истинно верующего было бы просто кощунственным использование каких-либо дополнительных слов и обозначений, когда речь идет о живом Боге: “…Он есть Бог живой и присносущий, и царство Его несокрушимо, и владычество Его бесконечно. Он избавляет и спасает, и совершает чудеса и знамения на небе и на земле…”(Дан.6:26-27). Весь смысл религии Нового Завета состоит в том, что люди “…обратились к Богу от идолов, чтобы служить Богу живому и истинному и ожидать с небес Сына Его…”(1Фес.1:90).

При взгляде на создавшуюся ситуацию начинает казаться, что стоит попытаться составить нечто вроде “психолого-священнического словаря”, чтобы те, чья деятельность касается человеческой души, могли хотя бы в главном понимать друг друга. Пожалуй, среди всех специальностей, профессий, призваний и увлечений нигде претензия на мудрость и понимание человеческой сути не бывает большей, чем у духовенства и психологов-психоаналитиков. Тогда кажется просто странным, что эти-то “мудрецы” не могут избежать брани, да еще вовлекают в значительнейший внутридушевный конфликт массу ни о чем не подозревающих простых мирян и верующих. Таким образом, необходимость установления взаимопонимания между священниками и психоаналитиками очевидна, и нам бы очень хотелось способствовать примирению враждующих, но при этом объединенных сходными целями сторон, какие бы категорические меры для этого ни потребовались.

О проявлениях Бога в душе и в Библии

Итак, как можно представить Бога нерелигиозному человеку, как указать на Него, как определить Его? Используем текст Библии. Евангелие от Иоанна содержит описание одного из самых “невозможных” чудес, совершенных Христом – воскрешение Лазаря. Выбор для обсуждения именно этого события обоснован тем, что в нем божественное действие должно быть явлено в максимальной степени, поскольку власть над биологической жизнью и смертью имеет лишь Тот, Кто то и другое создал. Если, в конце концов, для очищения от язв или обретения зрения, не говоря о символическом смысле этих событий, вроде бы не обязательно задействование всего беспредельного могущества Бога, то в случае воскресения мертвого — это так. Таким образом, можно считать, что в случае, описанном Иоанном, божественная природа Христа явлена очевидно, и мы можем определить ее как раз на примере этого описания.

“Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею Иудеев плачущих, Сам восскорбел духом (!) и возмутился и сказал: где вы положили его? Говорят Ему: Господи! пойди и посмотри. Иисус прослезился (!). Тогда иудеи говорили: смотри как Он любил его (!). А некоторые из них сказали: не мог ли Сей, отверзший очи слепому, сделать, чтобы и этот не умер? Иисус же опять скорбя внутренно (!), приходит ко гробу…”. (Ин.11:33-38).

На первый взгляд кажется неожиданным, что именно в этом, как ни в каком другом месте Библии, описаны многообразие, глубина и искренность чувств Христа – именно типично человеческих чувств! Иоанн никак не подчеркивает ни глубокий молитвенный настрой, не указывает ни на какие трансовые состояния или магически-ритуальные действия – вовсе нет – максимум духовной силы оказывается сопряжен ни с чем иным, как с обычным человеческим эмоциональным переживанием. Главная характеристика этого переживания одна – его абсолютная искренность. Воскрешение Лазаря – пример действия Бога и одновременно – человеческой искренности. Естественным подтверждением сказанного может служить известная заповедь из Нагорной проповеди – “Блаженны чистые сердцем, ибо они увидят Бога.”(Матф.5:8). Опять перед нами пример чувственной натуральности, правдивости – чистое сердце. Есть и еще примеры, указывающие на этот же “феномен искренности”: “Мы знаем, что, если Он будет явлен, мы будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он и есть. И всякий, кто имеет эту надежду на Него, очищает себя, как и Он чист.” (1Ин. 3:2-3). Другими словами, “мы сможем познать представшего нам Бога, только если будем подобны Ему — наше восприятие должно соответствовать воспринимаемому. Поэтому всякий кто надеется узнать Бога в своей жизни должен стремиться к такой внутренней чистоте и искренности, какой обладает Бог”.

Таким образом, можно с определенностью констатировать – в Новом Завете божественность и искренность внутренних побуждений практически совпадают. Идеалом же такого рода совпадения как раз и является богочеловеческая природа Христа. Поэтому, мы можем сказать неверующему или “иноязычному” психологу: Бог по Библии – это искреннее (первичное, чистое, естественное, правдивое, натуральное, доброе и т.п.) душевное переживание.

Понимая Бога как изначальную искренность чувств, естественно понять и то, почему противоположная Ему духовная сущность именуется лукавым [бесом]. Действительно, противопоставление здесь определяется тем, что “лукавость” – это как раз неискренность, это действие в угоду интеллекта, разума, рационального смысла, но не естественно присутствующего состояния. Лукавя, человек идет против своей внутренней сути, то есть против Бога, против Его Царства, которое, как утверждает Евангелие “внутрь вас есть”(Лк.17:21). Это становится еще более очевидным из другого места Библии: “…всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа [Святого] не простится человекам…”(Мф.12:31). Иисус говорит эти слова в ответ на утверждение фарисеев, что “…Он изгоняет бесов не иначе, как силою вельзевула, князя бесовского…”(Мф.12:24). Поэтому под хулой на Духа Святого обычно понимают осуждение (хуление) какого-либо безусловно чистого своей искренностью, доброго побуждения со стороны другого человека, или — ложь, очернение, клевету в отношении чьих-то явно благих (нравственных) действий, мыслей или переживаний. Хула на Духа Святого, таким образом, является отрицанием правды искренности, противлением божественному и духовному в другом человеке или в себе самом. Это есть ни что иное как подрыв самих основ бытия по причине лишения себя возможности покаяния, которое как известно может быть только искренним, а значит и перспективы всех позитивных внутриличностных изменений.

Главным видимым проявлением искренности является вера — о вере, доверии говорят тогда, когда человек полагается не на рациональный, “подходящий” в данной ситуации довод, а на искреннее, то есть непосредственное восприятие событий – это и есть полагание или упование на Бога. Суждение о будущем у верующего также строится не на разумном прогнозировании, а на первичном естественном восприятии происходящего. Поэтому Библия и утверждает, что, во-первых, “Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом”(Евр.11:1), а во-вторых, что “…без веры угодить Богу невозможно.”(Евр.11:6). Еще одним самым известным примером идеальной духовности является обыкновенный, естественный в своем восприятии себя и других, аутентично созерцающий мир ребенок: “Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам: если не обратитесь и не будете как дети не войдете в Царство Небесное…”(Мф.18:2-3).

О вере в воскресение

Говоря о христианской вере, невозможно обойти тему спасения. Спасение в жизнь вечную, достижение Царства Божиего – это главная и можно сказать даже единственная цель христианина – “Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все [то, в чем нуждаются телесно] приложится вам.”(Мф.6:33). Вера в спасение – это не только та сила, которая укрепляла христианских мучеников в невообразимых современному человеку физических страданиях, но также и та идея, благодаря которой человечество в большинстве своем восприняло христианскую религию со всей преданностью и осознанием ее ценности – “…Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни, и мы уверовали и познали, что Ты Христос, Сын Бога живого.”(Ин.6:68-69).

Итак, христианство – это прежде всего путь к спасению и уж потом все остальное: мистика церковных таинств, мораль, нравственность, взаимная любовь и поддержка и т.д.. В соответствии с христианским учением существует нечто, без чего спасение невозможно, а именно — это необходимость наличия искренней веры, непоколебимой внутренней убежденности в том, что Христос воскрес, и соответственно, абсолютно полное отсутствие с чем бы то ни было связанных сомнений относительно этого. Данный принцип основан прежде всего на словах апостола Павла — “…если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще во грехах ваших.”(1Кор.15:17). Так можно ошибочно подумать, будто Павел имеет в виду, что если Христос не воскрес, то все христианство как путь спасения не имеет смысла. Павел говорит вовсе не об этом! Он вообще не обсуждает факт воскресения Христа в плане его объективной, физической реальности или нереальности, возможности или невозможности! Апостол говорит только о соотношении воскресения и веры, и не больше того. Он не говорит: “если вы думаете, что человек не может воскреснуть и что Христос не воскрес, то вы не христиане и вы не спасетесь”. Он не вступает в логически аргументированный спор о том, воскрес ли на самом деле Христос, он говорит именно, что “…если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна…”, он использует возможность воскресения или не воскресения Христа как критерий наличия веры. Он не говорит, что если Христос не воскрес, то никто не воскреснет и никто не спасется, — он говорит лишь о том, что в таком случае мы “еще во грехах наших”, чем подразумевает, что эта ситуация вполне может измениться в будущем.

Мы здесь уделяем так много внимание словам апостола, потому что считаем, что понимание их действительного смысла крайне важно для всех предыдущих и последующих рассуждений. Итак, Библия не обращается к человеку с вопросом: “воскрес ли на самом деле Христос?”, она обращается с вопросом: “способен ли ты поверить, что Христос воскрес?”, если не способен, то ты не христианин, причем христианином ты не можешь называться только потому, что ты не расстался с идеалами грешной жизни, и возможность твоего спасения пока под вопросом. Павел не говорит – “я вам сейчас приведу неопровержимые доказательства воскресения Христа, и тогда вас никто не сможет переубедить в обратном, у вас не возникнет никаких сомнений, и вы обязательно спасетесь”, он говорит другое — “…если устами твоими будешь исповедывать Иисуса Господом и сердцем твоим веровать, что Бог воскресил Его из мертвых, то спасешься.”(Рим.10:9). Таким образом, в Библии акцент всегда делается на том, способен ли человек подчинить логические доводы искренней вере в воскресение. Если человек имеет такой дар искренней веры, то Христос для него воскрес и никакие доказательства обратного ничего сделать не смогут, поскольку все они будут обращены к лишенному своего приоритета рациональному разуму. В обратном случае, если психика не способна на такую смену приоритета, то это значит, что рациональный лукавый разум, еще в силе – “вы еще во грехах ваших”, значит для этого человека Христос не воскрес, значит “вера тщетна”, а без последнего никакие другие средства спасения не действуют, поскольку, как уже подчеркивалось, “…без веры угодить Богу невозможно…”(Евр.11:6) и “…по вере вашей да будет вам.”(Мф.9:29).

Воскресение Христа – это центральное духовное событие, которое всегда исключительно субъективно и не может рассматриваться с объективно рациональной точки зрения. Именно поэтому никакая внешняя сила не сможет забрать у души ее Бога, не сможет лишить ее надежды на спасение – никакая такого рода сила просто не достигнет своей точки приложения, “ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем.”(Рим.8:38-39)! Если бы для спасения души имели значения факты, доказывающие возможность физического воскресения, то они были бы предоставлены в необозримом и неопровержимом виде! Бог бы позаботился об этом. Но вот в том то и все дело, что это вовсе не нужно, а лишь “…должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную.”(Ин.3:15).

Итак, спор о том воскресал Христос или нет не имеет смысла – для верующего Он воскрес безусловно и безотносительно, для неверующего – Он при всех условиях не может воскреснуть. Действительность или недействительность воскресения определяет лишь установку психики на веру или на разум, и спасение зависит от этой установки. Бог дал психике максимально точный и простой критерий для того, чтобы она могла определить эту установку безошибочно как в двоичной системе компьютера – или 0 или 1 – воскрес или не воскрес – другого не дано, все строится на этом. Если воскрес, то и ты воскреснешь, если нет, то и ты нет, поскольку “еще во грехах”, но раз еще, значит надежда остается.

Разум как система внутреннего восприятия может иметь только одну из двух установок – на рациональность или на искренность, то есть он может быть или божественным или лукавым – третьего не дано. Первый всегда апеллирует ко внутреннему миру, любви и терпению. Второй же – к внешним фактам и властной активности, основывающихся на объективных законах, всяческой “логической выверенности”, “трезвой расчетливости” и даже – “опытности” и “разумной справедливости”. Он воистину как лукавый бес, осознаем мы это или нет, будет при каждой возможности твердить что-то вроде “этого не может быть…, это просто наивно, это примитивная вера…, всецело в это может верить только необразованный человек…, мои элементарные знания биологии жизни не позволят мне буквально принять возможность воскресения…, я принимаю воскресение Христа как весьма значимый для души символ обновления, но буквально в природе такое невозможно…” и т.п.. В Ветхом Завете Исаия ясно свидетельствует о таком важном различии между верой и лукавой стремящейся только к удовлетворению запросов Эго логикой: “Мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших и мысли Мои выше мыслей ваших.”(Ис.55:8-9). Так, божественный путь веры не есть земной путь разума и для того, чтобы встать на путь к Богу нужно суметь сойти с предыдущего пути мирской логики, что и является в истинном смысле покаянием. Всякое лукавое, то есть “логичное” сомнение, все, что нарушает искренность души, должно в идеале полностью исчезнуть “…дабы испытанная вера ваша оказалась драгоценнее гибнущего, хотя и огнем испытываемого золота, к похвале и чести и славе в явление Иисуса Христа, Которого не видев, любите, и Которого доселе не видя, но веруя в Него, радуетесь радостью неизреченную и преславною, достигая наконец верою вашею спасение душ.”(1Пет.1:7-9).

Итак, для того, чтобы действительно обрести необходимую для спасения искреннюю чувственную установку сознания, то есть веру, нужно, чтобы рациональный разум полностью утратил свой приоритет. Когда победа над умозаключениями типа “что разумно, а что не разумно” относительно случившегося со Христом одержана, то это и есть полная победа над рациональным разумом, над змием, над смертью! Тогда можно со всей уверенностью сказать, что установившаяся таким образом вера, действительно уже сама по себе достаточна для спасения – “Верующий в Него [Христа] не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия.”(Ин.3:18). Разумность вообще необходима лишь в тех вопросах, которые касаются осознания своей духовной поврежденности – греховной неискренности, разумения правоты своих действий, истинности или не истинности своих внутренних побуждений.

Об оккультных ритуалах

Развитие цивилизации во всех отношениях способствует приоритету научного рационального знания, всякая установка на чувственную веру чем дальше, тем больше просто осмеивается. По Библии в этом проявляется очевидный признак последних времен: “Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам-обольстителям и учениям бесовским…”(1Тим.4:1).

На основе представления о лукавстве гипертрофированной логики и искренности чувственной веры оказывается возможным также понять, почему оккультизм и магия отчетливо оппозиционны христианству – “…не научись делать мерзости, которые делали народы сии: не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых; ибо мерзок перед Господом всякий, делающий это, и за сии-то мерзости Господь Бог твой изгоняет их от лица твоего…”(Втор.18:9-13).

Дело в том, что магия основана на логически четко выверенных ритуалах, а главной целью оккультных наук является ничто иное как постижение тайного знания, раскрытие и рациональная формулировка законов жизни и мироздания. Да, предметом рассмотрения оккультизма является духовный мир невидимого, но постижение его предполагает использование почти исключительно рационального разума, в то время как христианство с необходимостью полагается на чувственную веру. Невозможно даже представить, чтобы возможность совершения церковного таинства зависела от того, насколько технически правильно обставлен ритуал. Превращение, например, хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы в принципе не зависит ни от чего, кроме искренней веры участников Евхаристии. Благодатность литургии не определяется тем, совершается ли она в условиях гонений где-нибудь в темноте катакомб при отсутствии даже элементарных ритуальных принадлежностей или в современном изысканно и даже сверх меры оснащенном храме. Малограмотный, искренне любящий Христа праведник будет лучшим священником, чем отдалившийся от церковной жизни доктор богословия. Только благодаря чувственной вере прихожан Святой Дух действует в литургическом таинстве. “По вере вашей да будет вам”(Мф.9:29) – один из основных принципов христианства; никогда и нигде Бог не требует от человека логических знаний, основанных на действии интеллекта, и даже гораздо более того, “потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков… Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное…”(1Кор.1:25,27).

Великие чудеса совершали малообразованные святые, Сам Иисус был не более, чем плотником, что однако никак не умаляло Его Божественной сути. В оккультизме же всем известно, что для того, чтобы совершить магический ритуал, нужна вовсе не вера, а знание как этот ритуал надлежит совершать, необходимо обладать тайным алгоритмом последовательности действий, совершаемых почти с математической точностью. “Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них”(Мф.18-20) – говорит Христос, и больше никаких условий для сошествия Святого Духа не требуется, в магии же все обстоит совершенно противоположным образом – горделивый колдун-одиночка, одержимый идеей всемогущества, не взирая на свою чувственную окаменелость, пытается холодным разумом вникнуть в существо сложных схем и нагромождений символических формул. И христианский подвижник, и оккультист стремятся к богоподобию, но пути их совершенно различны и потому диаметрально противоположно направлены. Первый жаждет беспредельной жертвенной Божией любви, второй – беспредельной силы и власти; первый в смиренном ожидании чает прощения и благодати духа святости, дарящей ни с чем ни сравнимые радость и покой – “…не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его.”(1Кор.2:9), второй в безудержном мысленном экстазе пытает божественные тайны, имея лишь одну цель – обрести могущество и власть подобные Божиим. Первый полагается на веру, второй — на знание!

О фантастических биороботах

Говорят, что в жанре научной фантастики часто бывает выражена некая интуитивно воспринятая действительная тенденция развития человечества, которая позднее находит свое воплощение в реальности в форме, более или менее точно соответствующей фантастическому сюжету. В контексте наших рассуждений о приоритетах веры и знания рассмотрим крайне распространенный в настоящее время, например в кинематографе, сюжет о том, что человечество создало цивилизацию роботов-компьютеров, которые затем “восстали” и при помощи данного им искусственного интеллекта уничтожили или собираются уничтожить своего создателя (“Терминатор-2”, “Матрица” и др.). Мы предполагаем, что это очень похоже на то, что действительно может произойти, но только с одним значимым уточнением. Эта важная деталь состоит в следующем.

Человек не создаст монстр-биокомпьютер, который его уничтожит – нет, он сам превратится в него, то есть создаст на базе себя самого этот биокомпьютер, в результате чего поставит под угрозу свое существование. Биокомпьютер действительно существует — и не только “в голове” писателя-фантаста, но и в голове любого другого человека. Фантастический робот, созданный человеком и наделенный искусственным интеллектом, уничтожит его в той мере, в какой рациональный разум возобладает над искренней нерациональной верой. Развитие мировоззрения, основанного на принципах нейро-лингвистического программирования, нейропсихологии и нейроанатомии, сформирует представление о человеке как о кибернетическом аппарате, лишенном каких бы то ни было иных духовных составляющих. Прогресс технической медицины обеспечит всецелое упование человека на конкретные алгоритмы и стратегии, основанные на рациональном знании о функционировании тела. Совершенство и полная доступность для каждого психотерапевтических процедур, наркотиков и психотропных средств с антидепрессивным и транквилизирующим эффектом, а также социальных мероприятий провоцирующих регрессивные способы отреагирования конфликтов, скорее всего полностью нивелируют феномен страдания как единственный и последний путь реализации нерациональной духовности. Таким образом, внутрипсихический процесс в виде тотального приоритета логики над искренним чувством приведет к элементарному превращению человека в биокомпьютер.

Наиболее показательной иллюстрацией всего этого может стать повсеместный ажиотаж в отношении методик, направленных на раннее развитие детского интеллекта. Техники усвоения логической информации, основанные на тонком импринтинговом механизме, применяемые буквально с первых дней жизни ребенка, вышли за пределы исследовательских лабораторий и активно рекламируются врачами-педиатрами в качестве ультрасовременного средства прямо на поликлиническом приеме. Представление о необходимости для ребенка на первом году жизни элементарной любви и эмоционального тепла считается у такого рода “специалистов” просто отсталым, ведь “технический прогресс предъявляет все большие и большие требования именно к интеллекту”. Какие-либо возражения по этому поводу полностью отметаются по той причине, что “ребенок, воспитывающийся без использования современных средств развития интеллекта в среде нового сверх информированного поколения окажется просто олигофреном”. Мы не можем с этим спорить, поскольку сами понимаем, что так действительно будет – “наука нас не обманывает”, мы хотим лишь еще раз напомнить, что это самое новое поколение не олигофренов окажется ничем иным, как тем, что фантасты вкладывают в образ “цивилизации биороботов, наделенных искусственным интеллектом и уничтоживших своего создателя”.

Что же советует в этом случае Библия? — “Здесь терпение и вера святых, соблюдающих заповеди Божии и веру в Иисуса.”(Откр.14:12). Действительно, что еще остается делать живущему верой “олигофрену” среди толпы “совершенных” двуногих биокомпьютеров? Ничего — остается только терпение и вера, впрочем, это как раз то, что абсолютно недоступно всем другим интеллектуальным монстрам, безусловно преданным тому, чтобы “всегда действовать”, причем по принципу – “нажми на кнопку – получишь результат” и если уж верить, то только в разум и “здравый смысл”. Собственно, высокая встречаемость таких черт личности человека будущего не осталась не замеченной для психоаналитиков и психосоматологов – понятия интернала и коронарного типа “А” уже давно широко используются. Еще одна привлекающая внимание черта, а точнее аномалия современного человека – это алекситимия, как известно проявляющаяся невозможностью достаточного вербального выражения эмоций по причине неразвитости дифференцированного восприятия любых субъективных чувств и переживаний, а также низкой способностью к символизации, бедностью воображения, отсутствием творческого самовыражения, крайней экстравертированностью, социальной гиперактивностью. Такая устойчивая картина личности есть ни что иное, как ориентация на видимый мир, неспособность придать значение духовной сфере. Одновременно и в психоанализе алекситимия, как невнимание к бессознательным психическим процессам, является одним из основных препятствий на пути терапии. Причем в большинстве случаев об алекситимии говорят как о конституционально заданном феномене, в то время как ее преодоление необходимо для достижения элементарной эмоциональной зрелости, личностной интеграции, психосоматической целостности и т.п., что образно вполне может напоминать также картину духовно зрелой личности. Таким образом, в психологии алекситимиком фактически оказывается человек, неспособный верить в силу недосягаемости для ‘я’ искренних составляющих души, что ведет не просто к обесцениванию всех религиозных феноменов, но даже к невозможности вообще распознать духовное, или хотя бы элементарно придать значение внутрипсихическому содержанию. В последние времена у человека -“биоробота” алекситимия скорее всего примет характер просто атимии – “вербально выражать” будет уже нечего.

Остановка технического прогресса по всей видимости не предполагается, а раз так, то цивилизация будет требовать — совершенно правы современные психологи-педиатры — все большего приоритета рационально-интеллектуальных функций над иррационально-эмоциональными. Первый и последний биоробот, добившийся этого приоритета всецело и абсолютно, и таким образом обожествивший свой логический разум, будет антихристом. Ведь никто не умаляет могущества развитого интеллекта, поэтому он “…и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми. И чудесами … он обольщает живущих на земле…”(Откр.13:13-14). По всей видимости, в результате такого обольщения на почве триумфа науки действительно “…восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных.”(Мф.24:24). Есть все основания полагать, что так будет, и потому ангел говорит Иоанну: “…не запечатывай слов пророчества книги сей; ибо время близко. Неправедный пусть еще делает неправду, нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святой да освящается еще.”(Откр.22:10-11).

Об отношении к страху смерти

Попробуем использовать представление о сущности знания и веры для сопоставления позиций христианства и психоанализа в отношении такого значимого феномена как смерть. Одной из главных выдвигаемых психологами причин неизменного существования в истории человечества систем вероисповедания является наличие у людей страха смерти. Так, якобы в попытке побороть этот страх, сформировать у себя иллюзию бессмертия, человек создает (именно сам создает, а не получает иррациональным путем свыше) систему веры, то есть ту или иную религию. С точки зрения психологии, это обычный и нормальный факт использования бессознательной психикой сложного набора психологических защит для удерживания в вытесненном состоянии крайне негативного аффекта, в данном случае — страха.

Забудем на время о науке и посмотрим на все это, исходя из самой первичной основы — простого искреннего переживания человека, неискушенного разного рода знаниями. Впрочем, любому человеку хотя бы раз в жизни, хотя бы в детстве приходилось переживать острый, ни с чем не сравнимый страх смерти — страх небытия, вечного не существования, неизбежно ожидающей неспособности видеть, слышать, чувствовать, переживать. Это может быть не обязательно страх “геенны огненной” или чего-то ей подобного, а простое следствие вдумчивого размышления о бесконечности времени и пространства, и в то же время, о своей собственной телесной ограниченности и бытийной конечности. Думая о величии Вселенной, человек неизбежно переживает свою ничтожность и какой-то вечный космический холод, в котором предстоит раствориться. Так или иначе, все выливается в страх и, очень мягко говоря, нежелание умирать. Этот страх и ужас есть то искреннее внутреннее переживание, которое всегда будет сильнее любой логики. Перед нами на первый взгляд безумное, патологическое по своему аффективному заряду внутреннее чувство (вроде известного психиатрам мегаломанического бреда Котара), но перед ним все остальное делается еще безумнее. В таком контексте становится понятным, почему Христос говорит, что “кто же скажет брату своему: “рака” [пустой человек], подлежит синедриону [верховному судилищу]; а кто скажет “безумный”, подлежит геенне огненной.”(Мф.5:22). Потому что такое “безумство” заставляет пожертвовать любой логикой и дает ясно понять, что эта логика как раз и есть тот лукавый рациональный разум, который противостоит искренней вере — та мудрость мира сего, о которой ясно говорится в Новом Завете: “Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их.”(1Кор.3:18-19).

“Не устремляй свои помыслы во вне, истина находится внутри нас.” – говорит древняя латинская мудрость, “Царствие Божие внутрь вас есть”(Лк.17:21) – утверждает Библия. Бог и Истина проявлены прежде всего во внутреннем мире человека — насколько он честен сам перед собой, насколько он доверяет своему естественному переживанию, а не логике, настолько в нем есть истина, настолько он близок Богу. Внутридушевная искренность – это та духовная правда, которая заставляет искать бессмертия, требует не подавлять ощущение страха логическим рассуждением, не замещать его временной страстью, а скорее благодарить за его присутствие, за то, что этот ужас толкает дух как шпора коня к поиску бессмертия. Влекомый этим страхом, человек действительно становимся “безумным в веке сем”, но тут оказывается, что как раз и нужно стать “безумным, чтобы быть мудрым”. Это безумие искренности в своих переживаниях, это безумие перед сознательной логикой и перед разного рода порождаемыми ею психологиями, это безумие перед теми, кто боится своего страха и бежит от самого себя – все это одновременно есть духовная и божественная мудрость, единственно возможный фундамент и основа веры. Искренность перед собой в своих чувствах, способность принять себя в любых своих проявлениях, умение находить безусловную полезность в любом происходящем в сердце событии – это первейшая и необходимая основа веры. Уже на этой основе у верующего будут развиваться и любовь, и христианская добродетель, и всемогущество во Христе, и мистическое восприятие, и спокойствие за свою жизнь, и многое, многое другое. Ветхий Завет дает яркую иллюстрацию сказанному — “начало мудрости — страх Господень”(Притч.1:7): имеющий такой страх действительно может побежать от всего, что связано с приоритетом разума и знания “как бес от ладана”, он не позволит рационализировать и интеллектуализировать свой внутренний мир и душу, он сохранит их в святости, он переживет боязнь выглядеть безумным перед мирской наукой, но он приобретет нечто, что совершенно и неизмеримо ценнее – то, что никогда не сможет дать наука, он приобретет бессмертие.

Так став на позицию верующего, можно увидеть насколько значительным может быть расхождение принципов духовного восприятия и сознательной логики, а соответственно им – христианства и психоанализа.

О библейской символике

Вернемся к обсуждению возможности использовать Библию для лучшего понимания тех процессов психического развития и функционирования, которые обычно принято рассматривать с точки зрения классической психологии и психоанализа. Даже если относиться к сюжетам Святого Писания только как к символам, на что мы совершенно не настроены, то все равно символизм Библии, особенно Нового Завета, очевидно свят и по определению носит божественный характер, в то время как привычная аналитикам-юнгианцам архетипика мифов строится прежде всего на языческой и соответственно, демонической основе. Таким образом, если бы церковь обратила свою критику на то, что психоанализ в своих исследованиях практически замкнулся на царстве тьмы, что “декларировал” еще сам Фрейд эпиграфом к “Толкованию сновидений” – “Не преклоню я Всевышних, но Ахеронт всколыхну”, то попадание в цель было бы еще большим, чем в случае с его пансексуализмом. По-видимому, Фрейд действительно, как минимум сознательно “не преклонял Всевышних”, а вот Юнг пошел в этом смысле гораздо дальше, предприняв достаточно гордую попытку рационально психологического познания христианства — “Я со всей серьезностью задаюсь вопросом, не оказались бы христианские символы в гораздо большей опасности, если бы они укрывались в неприкосновенной области непостижимого и были недоступны интеллектуальному пониманию. Слишком уж легко они могут настолько от нас отдалиться, что иррациональность их обратится в шокирующую бессмыслицу.”[29]. (Если для кого-то эти слова звучат слишком убедительно, то можно вспомнить исконно христианский тертулиановский принцип – “верую, ибо абсурдно”. Да и честно признаться, мы бы скорее всего не решились на такой отзыв о Юнге, если бы он “вдруг” не стал одним из кумиров и “учителей” современной оккультной теософии и психологом наступающей “Эры Водолея” — по-библейски, последних времен.)

Таким образом, в силу всего вышесказанного о рациональном разуме и искренней вере мы не будем пытаться вслед за Юнгом сделать “христианские символы доступными интеллектуальному пониманию” – нет, мы попытаемся лишь порассуждать на, надеемся, понятном психоаналитикам языке о самом обыкновенном мистическом, то есть нерациональном аспекте Библии.

Любому по-настоящему верующему, да и просто здравомыслящему человеку понятно, что Библия, а также сложнейшие церковные ритуалы содержит в себе бесконечное разнообразие подтекстов и глубинных, до конца вообще непостигаемых смыслов. Представим ряд примеров того, каким образом психоанализ мог бы их использовать для объяснения многих психических феноменов. Русский православный мистико-ориентированный богослов начала ХХ века В.Н.Лосский максимально четко формулирует принцип, соответствующий нашим дальнейшем целям:

“… Библия – это глубина; древнейшие ее части, и, прежде всего, книга Бытия, развертываются по законам той логики, которая не отделяет конкретного от абстрактного, образа от идеи, символа от символизируемой реальности. Возможно, это логика поэтическая или сакраментальная, но примитивность ее – только кажущаяся… Поэтому если современный человек хочет истолковать Библию, он должен иметь мужество мыслить, ибо нельзя же безнаказанно играть в младенца; отказываясь абстрагировать глубину, мы, уже в силу самого того языка, которым пользуемся, тем не менее абстрагируем, — но уже одну только поверхность, что приводит нас не к детски восхищенному изумлению древнего автора, а к инфантильности. ”[8].

(Интуитивно нам кажется, что хотя внешнее сходство и присутствует, но в основе высказываний Лосского и Юнга все же лежит разный внутренний настрой: Лосский хочет восхититься тайным, Юнг – раскрыть тайное.)

ЧАСТЬ II

Вера и знание в Библии

Об утрате искренней чувственности

Покажем каким образом систему последовательного расположения основных сюжетов Библии можно рассматривать применительно к развитию души (психики) от младенчества до полной духовной зрелости.

Родившийся ребенок с неразвитыми функциями сознания явно подобен человеку в раю до грехопадения. Известно, насколько широко в народе распространено представление о том, что дети чисты и святы “как ангелы”, что до определенного возраста они не могут грешить. Действительно, грудной ребенок полностью подчинен условиям своей внутренней и внешней жизни, он не отличает себя от всего, что его окружает и поэтому как бы находится в неразрывном единстве с Богом. Он всецело ведом своим положением и абсолютно зависим, так как не имеет еще сознания, служащего источником всякого выбора и всякой воли. Таким образом, младенец никак не противопоставляет себя реальности, он абсолютно гармоничен с ней по той причине, что не имеет своего ‘я’, не имеет самоосознания своей отдельности, уникальности, индивидуальности. Ребенок чувствует и переживает то, что происходит, не разделяя источники чувств на внешние и внутренние, он не способен выстраивать даже элементарную “стратегию поведения”, чтобы противостоять изменениям окружающего, он может только всецело следовать за окружающим, он всецело ему подчинен.

Это естественное по своей природе полное принятие своего положения, эта гармония с миром есть ни что иное, как идеал христианского смирения, основанного на пребывании в благодати Божией. Эгоизм отсутствует в раннем возрасте буквально по анатомо-физиологическим причинам – не развилась кора больших полушарий головного мозга, не сформировалась та область, благодаря которой человек может думать САМ. В нем отсутствует это “сам” вообще, поэтому он не принадлежит себе – он всецело принадлежит Богу, и Бог всецело пребывает с ним. Будучи в гармонии с окружающим, он не ставится перед выбором, потому что из-за своего возраста просто не способен к сознательному выбору. Когда же нет поставленности перед выбором, то нет и внутренней борьбы, нет страдания – это истинный рай. Психологу очевидно, что страдание души (невроз, психосоматика) происходит от внутренней противоречивости, от разлада с самим собой, или от несоответствия внешней ситуации внутреннему представлению о том, какой она должна быть, от расхождения реальных образов и собственных представлений. Однако, если нет даже ‘я’, нет осознания самого себя, то о каком разногласии, о каком страдании может идти речь?! Когда нет я, есть только то состояние, которое называется в одном случае доэдипальным блаженством, а в другом – благодатью Божьего присутствия.

Таким образом, начало книги Бытия в символической форме дает представление о состоянии души ребенка в самом раннем периоде развития, о времени ее фактически райского существования. Только очень приблизительно можно сказать, что этот период оказывается аналогичен оральной фазе развития либидо по Фрейду.

Дальше следует грехопадение. В самом центре райского сада человек находит дерево познания добра и зла – сформировавшийся зачаток сознания, готовый начать критическую оценку реальности – “…но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло”(Быт.3:5). От Бога, то есть от мира непосредственных переживаний, от спонтанной искренности ребенок обращается к змию, то есть к праву иметь свое собственное мнение, к возможности оценивать внешнюю ситуацию, различать для себя ее “плохость” или “хорошесть” – “И увидела жена, что дерево хорошо для пищи и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание…”(Быт.3:6).

Так, ребенок приобретает способность к осознанию происходящего, он может теперь критически оценивать свое положение, проявлять по отношению к окружающему свою собственную сознательную волю. Об этом Библия просто говорит, что он таким образом приступил к формированию рациональных суждений о плохом и хорошем, верном и неверном, полезном и неполезном, истинном и неистинном – вкусил с древа познания добра и зла и с этого момента начал страдать; страдать от расхождения усвоенного логикой Эго представления о том, какой должна быть реальность с тем, какая она на самом деле есть.

На протяжении всего предшествующего периода ребенок просто был и действительно не мог различать — в смысле не мог сознательно оценивать окружающий мир, который просто был таким, каким он был. Какой бы ни была ситуация, она просто была – более комфортной или менее комфортной – от этого она не становилась лучше или хуже. Только тогда, когда душа стала познавать мир в его лучших или худших проявлениях, то есть в понятиях добра и зла, тогда этот мир изменился. Из него ушла гармония, ушло блаженство и покой, ушла абсолютная любовь, Бог стал недоступен, а точнее сам ребенок ушел от всего этого к критической оценке, к собственному волеизъявлению и к так называемому дифференцированному познанию, — к познанию на основе представлений о добре и зле. – “И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, … и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая.”(Быт.3:7-8).

Мозг обрел сознание, сформировалась логическая функция, рациональный разум, который для верующего человека и есть змий. С точки зрения искреннего чувства этот рациональный разум, искушая и маня знанием, на протяжении всей последующей жизни старается отвлечь человека, от якобы абсурдной, ни на чем не основанной веры, от Бога. В этом контексте многие принципы психоанализа, как впрочем и всей научной психологии, будучи ориентированы на познание, представленное в качестве панацеи от беды, могут легко приобрести демонический оттенок. Для души, ориентрованной на чувственную веру, любой взятый в отдельности логический принцип, например, психоаналитический – это некая мертвая, противопоставленная живому Богу субстанция, это настоящий эдемский змий, противник всякого искреннего чувства, всякого чистого – ни плохого, ни хорошего – переживания. Это действительно бес-клеветник, постоянно твердящий о разумности, логичности, правильности, здравомыслии и трезвом понимании. Суть же обмана состоит в том, что человек не может полагаться на спонтанную искренность, не может верить своим переживаниям, а лишь знает, что все это есть детская сказка, “святая наивность”, мечта, не заслуживающая внимания. Говоря языком церкви, — это то же самое, что не давать душе веры, простой искренней веры в Бога, не позволять внимать Ему и полагаться на Него, не доверять Богу, который просто пребывает в сердце, просто любит и просто ждет к Себе внимания.

Так в психике развивающегося ребенка устанавливается приоритет использования рационального суждения о реальности над искренне субъективными представлениями о ней. Ребенок научается проявлять свою личную волю вместо того, чтобы пребывать в гармоничной подчиненности миру, он начинает испытывать дискомфорт от того, что эта воля не может удовлетворить всех потребностей его утверждающегося Эго – все это в Библии символически представлено вкушением с древа познания добра и зла, отпадением от Бога, началом страданий.

По-видимому, этап изгнания из рая может символически соответствовать периоду, который Фрейд обозначил как переходный от оральной к анально-садистической фазе. Это подтверждается тем, что непосредственно за изгнанием Адама, Библия предоставляет нам и первый пример зарождающегося сугубо сознательного активно-агрессивного поведения, – “…восстал Каин на Авеля, брата своего и убил его.”(Быт.4:8). После обретения самоосознания душа начинает воспринимать свою отделенность, свою индивидуальность и, соответственно, свою конечность, то есть смертность, поэтому символически грехопадение связано также с тем, что человек стал смертным. Возможно, что как раз эти внутрипсихические процессы определяют первый детский страх перед умонепостигаемой бесконечностью пространства и времени, страх невозможности вернуться в младенческий Едем, а также тот момент, когда ребенок задает свой первый недетский вопрос – “А я тоже когда-нибудь умру?” – “И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. … И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни.”(Быт.3:22,24).

Далее Книга Бытия сравнительно коротко повествует о предшествующем Потопу периоде в образах, напоминающих фрейдовское описание всплеска инфантильного либидо с сопутствующей психической травматизацией перед латентным периодом – “…тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал… И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время.”(Быт.6:2,5). Данное описание метафорически подходит к тому, в чем психоанализ видит первые проявления сексуальности, самостоятельности, сознательной агрессии, а также начало объектных отношений – “В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди.”(Быт.6:4).

Оказывается, что все это не может долго продолжаться как в индивидульном развитии ребенка, так и, согласно Библии, в истории всего человечества, только в одном случае расцвет страстной чувственности переходит в латентный период, в другом – скрывается под водами Великого Потопа: “…земля растлилась пред лицом Божиим, и наполнилась земля злодеяниями. И воззрел Бог на землю, и вот она растленна, ибо всякая плоть извратила путь свой на земле. И сказал Бог Ною: конец всякой плоти пришел пред лицо Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот Я истреблю их с земли. … Я наведу на землю потоп водный, чтоб истребить всякую плоть, в которой есть дух жизни, под небесами; все, что есть на земле, лишится жизни.”(Быт.6:11,12,17).

Однако, следует подчеркнуть, что нашей целью не является установление четких соответствий между развитием событий в Ветхом Завете и динамикой фаз развития либидо по Фрейду – важно не пытаться рационально-логически “понять Библию” на основе придуманных самим собой или другими умозрительных научных концепций, а наоборот, — созерцательно искать всеобъемлющую целостность Библии, как в полной мере Богодухновенного текста, включающего в себя всевозможные концепции.

О становлении Эго, или “Комплекс Иакова”

В продолжении начатого разбора динамики психического развития ребенка обратим внимание на один из самых ярких по своей смысловой насыщенности и многоплановости среди сюжетов Ветхого Завета – “борьбу Иакова с Богом”:

“И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; И увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал ему: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твое? Он сказал: Иаков. И сказал: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь. Спросил и Иаков, говоря: скажи имя Твое. И он сказал: на что ты спрашиваешь о имени Моем? И благословил его там. И нарек Иаков имя месту тому: Пенуэл; ибо, говорил он, я видел Бога лицом к лицу, и сохранилась душа моя. И взошло солнце, когда он проходил Пенуэл; и хромал он на бедро свое. Поэтому и доныне сыны Израилевы не едят жилы, которая на составе бедра, потому что Боровшийся коснулся жилы на составе бедра Иакова.”(Быт.32:24-32).

По нашему мнению, этот эпизод очень точно подходит для метафорического описания периода непосредственного становления ‘я’ ребенка. Начнем с того, что несмотря на то, что смирение, терпение, ощущение своей малости, “тварности” перед Богом и т.п. являются необходимыми качествами духовно зрелой личности, в детстве они еще не своевременны. Ребенок должен сформировать свою индивидуальность, осознать свои возможности и способности, обрести свободу воли и научиться сознательно выбирать. В ребенке невозможно воспитать идеальное христианское смирение с ранних лет, не дав ему сначала почувствовать свои собственные силы, иначе из него вырастет не духовный подвижник, а неврастеник с идеями самоуничижения и комплексом недостаточности. Также и в истории всех людей, лишь “…когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего…”(Гал.4:4) на землю, то есть не раньше, чем человечество, народ Божий, прошел весь ветхозаветный этап своего развития: не раньше, чем закончилось египетское пленение, был Исход и завоевание земли обетованной, не раньше, чем спел свои псалмы Давид, построил храм Соломон, и до Израиля дошло слово великих иудейских пророков — Исаии, Иеримии, Давида, Даниила…. В любом из этих событий каждый читающий Библию может найти и эмоционально отреагировать аналогичный этап своего индивидуального развития, жизненный случай или период обычно в рамках приблизительно подросткового возраста и начала молодости, но только при искренне сопереживательном восприятии текста как самой правдивой реальности. “Буква убивает, а Дух животворит.”(2Кор.3:6) – рационально рассудочный анализ, невозможность с детской “наивной” искренностью принять историчность сюжетов Библии обратится такой же невозможностью оживить всецело соответствующую ей психическую реальность собственного опыта. Неискренность по отношению к Священному Писанию неизбежно обернется неискренностью к своей душе, поскольку наполняющие их образы в своей глубинной духовной основе полностью аналогичны.

Итак, если бы человек не покинул однажды рая естественных переживаний, то все вышеперечисленное ему, в принципе, было бы не нужно, но поскольку грехопадение произошло, поскольку плод был вкушен, поскольку ставка на рациональный разум была сделана (наступил ветхозаветный этап развития), то душа должна по нему пройти, должна усвоить вкушенный плод, должна научиться использовать свое сознание и логику. Душа должна все это сделать для того, чтобы в конце концов, осознав факт своего грехопадения, величие утраченного и смысл духовных приоритетов, придти к покаянию и принести все в жертву, став на открытый Христом путь Спасения — подойти к новозаветному этапу развития. На раннем этапе развития ребенок учится использовать свой логический разум, противопоставляя его нерациональной искренности восприятия, он начинает разграничивать эти сферы, а главное — обнаруживает превосходство сознательных рациональных внутренних сил над “святой наивностью”. Обнаружение этого превосходства – есть то благословение, которое Иаков получил от Бога в результате борьбы с Ним. (Если кто-то из верующих станет возражать, что такого рода благословение от Бога невозможно, то мы поясним, что речь идет о домоисеевых временах, относительно которых четко выразился апостол Павел: “…как одним человеком [Адамом] грех вошел в мир, и грехом – смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили. Ибо и до закона грех был в мире; но грех не вменяется, когда нет закона.”(Рим.5:12-13).)

Важно заметить, что библейский герой не победил Бога, а именно получил Его благословение, а также — телесную травму. Точно также и ребенок на этапе становления своего ‘я’ не уничтожает искренность и естественность, а просто научается (получает благословение) использовать еще также и рациональный разум с его волей и способностью к сознательному выбору. Именно в этот период приобретается масса психических травм, — когда душа впервые узнает, что такое внутренняя борьба. Таким образом, борьба Иакова с Богом – это символ первого душевного противоречия между волевым рациональным разумом и пассивно-созерцательным нерациональным (в последствии – мистическим!) восприятием, символ внутренней борьбы, в которой нет победителей, а есть благословение на дальнейшее использование логики и воли и душевная боль, травма от вынужденного ущемления душевной искренности. Полученную Иаковым травму бедра можно понимать не только как приобретенную ребенком в этот период душевную (инфантильную) травму, но и как глубинную основу всякого телесного заболевания, особенно в тех случаях, когда речь идет о психосоматической патологии.

Таким образом, фактически любое телесное заболевание, как известно имеющее в своей психологической основе алекситимию (“чувственную безграмотность”) — это затянувшаяся борьба Иакова с Богом. Типичная же психосоматическая личность с алекситимным невниманием к своему внутреннему миру и устойчивой склонностью к экстраверсии – это травмированный Ангелом Иаков, то есть человек, особенно ярко противопоставивший свой логический разум, свое эгоистическое решение, свои сознательные потребности внутреннему искреннему чувству, святому душевному переживанию – Богу. С одной стороны такое противопоставление неизбежно, с другой – оно должно иметь свои границы. Иаков не имел целью победить Бога, он боролся с ним, чтобы получить благословение. Болеющий телесно человек также когда-то начинает борьбу за благословение своего разума, но затем он как бы забывает с Кем он борется, а разум, скоро становясь лукавым, теперь уже толкает душу на то, чтобы полностью избавиться от Того, творением Кого она является; теперь человек не просто в конфликте с собой — он в конфликте с Богом, Который внутри, в душе, в сердце. Такой человек подобно Иакову неизбежно получает свою телесную травму. Борясь с Богом, то есть со своей искренней сутью, человек усиливает первородный грех, чем усугубляет происходящее от него страдание, в данном случае, страдание телесное.

В окончательном варианте символика данного сюжета состоит в следующем. Иаков – логический разум, позволяющий осуществлять сознательный выбор, проявлять собственную решимость, волю, иметь свое мнение; Ангел (Бог) – внутренняя естественная чистота, святость, доброе искреннее переживание; борьба с Богом – процесс становления сознательного ‘я’ у ребенка, первое внутридушевное противоречие; полученное Иаковым благословение от Бога – обретение ребенком возможности полагаться на рациональный разум в дополнение к поступкам на основе искренности; полученная Иаковым телесная травма – неизбежное страдание, возникающее от противопоставления разума искренности души и одновременно — основа всякого психосоматического заболевания, возникающего в результате алекситимии, то есть вследствие неприятия Бога внутри себя; получивший благословение, но хромающий Иаков – ребенок, научившийся использовать рациональное сознание, обладающий собственной волей, но заложивший тем самым основу для душевного и телесного, одним словом, плотского страдания. Психосоматическую личность в целом, поэтому, можно назвать личностью с комплексом Иакова.

В заключение этих рассуждений очень важно подчеркнуть, что существующий в период становления Эго приоритет рационального разума возможен только по той причине, что, как уже говорилось, “грех не вменяется, когда нет закона”(Рим.5:13) – гордый эгоизм и иллюзия неограниченности своих возможностей позволительна только ребенку. В последующем такая инфантильно тщеславная позиция психики становится самым настоящим преступлением, которое уже вовсе не благословляется – “Закон же пришел после, и таким образом умножилось преступление…”(Рим.5:20).

О кризисе рационального разума

Несмотря на развитие рационального разума в период ветхозаветного развития, его приоритет никогда не поощряется Богом, наоборот, по мере приближения к эпохе Иисуса Христа можно наблюдать явное усиление призывов к покаянию, “Ибо как непослушанием одного человека [Адама] сделались многие грешными, так и послушанием одного [Христа] сделаются праведными многие. Закон же пришел после, и таким образом умножилось преступление. А когда умножился грех, стала изобиловать благодать, дабы, как грех царствовал к смерти, так и благодать воцарилась через праведность к жизни вечной Иисусом Христом, Господом нашим.”(Рим.5:19-21). Показательным здесь будет следующий отрывок, иллюстрирующий эту общую тенденцию к покаянию:

“Так говорит Господь: проклят человек, который надеется на человека и плоть делает своею опорою и которого сердце удаляется от Господа. Он будет как вереск в пустыне, и не увидит, когда придет доброе, и поселится в местах знойных в степи, на земле бесплодной необитаемой. Благословен человек, который надеется на Господа и которого упование – Господь. Ибо он будет как дерево, посаженное при водах и пускающее корни свои у потока; не знает оно, когда приходит зной; лист его зелен, и во время засухи оно не боится и не перестает приносить плод.”(Иер.17:5-8).

Слова “плоть делает своею опорою” в рассматриваемом контексте звучат почти однозначно как “разум (логику) делает своею опорою”. К чему это может привести, видно из этого завораживающего ветхозаветного текста – “он будет как вереск в пустыне, и не увидит, когда придет доброе” – речь идет о кризисе. В данном примере мы можем увидеть картину трех видов кризиса: исторически-общечеловеческого, современного религиозного и пубертатного.

Об исторически-общечеловеческом кризисе повествует Библия в своем явном содержании – это собственно переходный кризис от ветхозаветного периода к новозаветному. Народ Божий пребывает в состоянии своеобразного проклятия в связи с общим упадком веры – “проклят человек, который… удаляется от Господа”. Призывы пророков звучат убедительно, но слышат их далеко не все, необходимое покаяние совершенно неспособно охватить и одухотворить массу, поэтому так или иначе возникает необходимость пришествия Мессии – Сам Бог оказывается вынужден “привести в чувство” (в данном случае эта поговорка звучит буквально) человечество, обожествившее рациональное Эго. Это Ему удается лишь ценой крестных страданий – так обретается путь ко Спасению, так обнаруживается выход из кризиса. Данный коллективный аспект традиционен и любой богослов расскажет о нем гораздо яснее и больше, нас же интересуют преимущественно два других варианта кризиса.

Под “современным” религиозным кризисом мы понимаем период становления психоанализа – начало XX века. Эпоха Фрейда – это эпоха триумфа науки, и даже говорят, что в конце жизни “он [Фрейд] понял, что его призывы к науке, как панацеи от страхов, от различного рода форм агрессии, социальных катаклизмов, были основаны на том, что просто люди того времени верили в науку, что главная проблема заключалась в вызывании самого феномена веры…”[10]. Цивилизованный человек переполняется идеей знания, идеей своего совершенства как познающего существа, идеей возможности узнать все обо всем, объяснить любую тайну мира, решить любую проблему, и если что-то не удается прямо сейчас, то несомненно будет достигнуто путем разумных усилий через время. Так человек начинает верить в себя, так он наделяет божественными способностями свой рациональный разум, так знание ставится превыше веры, так мир становится ценнее и первостепенней неба. И не только первостепенней: божественное нерациональное знание и его глубинная символика больше не воспринимаются и не переживаются – отвергается все, что не укладывается в рамки логики и мирского понимания; основополагающие принципы веры обозначаются как религиозные догмы, имеющие не более чем познавательно-историческую ценность; искренне чувственное представление о ходившем по земле Боге – Иисусе Христе, носящее характер живого воспоминания, заменяется понятием “мифа о Христе”, подлежащим научному исследованию и имеющим максимум культурологическое значение. Так человек “поселяется в местах знойных в степи, на земле бесплодной необитаемой”.

Наконец оказывается, что третий из разбираемых нами видов кризиса -сугубо индивидуальный пубертатный кризис — также соответствует библейскому сюжету. О пубертатном кризисе мы будем говорить как о типичном примере переходного жизненного периода, который как бы ни назывался — возрастным, психическим, психологическим – прежде всего представляет из себя духовный кризис. Исследуем его наиболее патологический вариант – дебют шизофрении. Будем ориентироваться также на идею о том, что любому срыву от невротического и психосоматического до грубого эндогенно-психотического предшествует кризис, точнее – кризис, не будучи адекватно разрешенным, трансформируется в патологию.

Под “адекватным разрешением” естественно понимается универсальное слово покаяние, которое может иметь множество значений и контекстов, но так или иначе подразумевает психосоматический и поведенческий, то есть целостный переворот на основе обращения к искренности, совершить который Эго само по себе не способно, оно нуждается, выражаясь психоаналитически, в чем-то вроде юнговской четвертой бессознательной функции, а проще говоря, в Боге. Это совершенно также, как утратившее всякую потенцию к духовному росту человечество нуждалось в воплощении Бога.

Однако вернемся к шизофрении. Если попытаться составить метафору для описания начала развития какой-либо из типичных форм шизофрении (простой, параноидной, кататонической) со всеми типичными негативными ее симптомами типа аутизма, апато-абулии, снижения энергетического потенциала, аффективно-депрессивных эпизодов, нарастающей параноидной агрессии, то как никакие другие здесь подойдут все те же слова: “проклят человек, …он будет как вереск в пустыне, и не увидит, когда придет доброе, и поселится в местах знойных в степи, на земле бесплодной необитаемой”. Шизоидный аутичный подросток, неспособный вырваться из пут становящегося все более паралогичным разума, неспособный обрести естественность эмоциональных переживаний из-за все нарастающей внутренней амбивалентности действительно проклят и “сердце его удаляется от Господа”. Неудивительно, что любой церковный человек рано или поздно “диагносцирует” в таком состоянии элементарную одержимость.

Не многие доходят до такой степени “раскола души” (букв. — “шизо” “френии”), однако повышенная паранойяльная настроенность сознания в критические моменты жизни знакома каждому. Сознание в этот период абсолютно беспомощно и нуждается в некоем сверхсознательном, то есть небесном спасителе. Если Он приходит, точнее, если агонирующее, погруженное во тьму сознание оказывается способно увидеть Его как “…свет человеков, [который] во тьме светит, и тьма не объяла его… Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир”(Ин.1:4-5,9), то далее следует восстановление связи (покаяние) с первичной искренностью, то есть с Богом, и человек “будет как дерево, посаженное при водах и пускающее корни свои у потока; не знает оно, когда приходит зной; лист его зелен, и во время засухи оно не боится и не перестает приносить плод”. Если же нет, то не останется внутри души “…камня на камне за то, что не узнал времени посещения твоего.”(Лк.19:44) “…и будет плач и сетование… и стесню тебя стражею наблюдательную… и будешь унижен … и из-под праха шептать будет речь твоя. Множество врагов твоих будет как мелкая пыль, и полчище лютых как разлетающаяся плева; и это совершенно внезапно в одно мгновение.”(Ис.29:2-5). Последние слова о внезапности звучат как очень точное образное сравнение с уже другим психотическим состоянием – параноидным шубом при приступообразно-прогредиентной форме шизофрении.

Таким образом мы вплотную подошли к обсуждению проблемы возрастного (духовного) кризиса – как крайне сложного переходного этапа жизни души (конечно не обязательно сопровождающегося эндогенной психопатологией), протекающего на основе конфликта приоритетов знания и веры и требующего для своего нормального разрешения целостной перестройки личности. Этот переходный этап по аналогии имел место и тогда, когда человечество достигло определенного возраста – “полноты времени”(Гал.4:4; Еф.1:10), когда оно вступило в новозаветный период развития.

О божественном воплощении

Можно обнаружить четкое соответствие динамики внутрипсихических процессов, характерных для начала и всех последующих стадий духовного кризиса, новозаветной символике — от первого пришествия Христа до второго – в конце Апокалипсиса. Весь ряд такого рода аналогичных событий обозначим как новозаветный этап развития души. Вообще, даже слова Христа практически однозначно выражают данный контекст, почти не оставляя серьезных альтернатив для какого-либо другого понимания: “…не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: “вот, оно здесь”, или: “вот, там”. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть. … придут дни, когда пожелаете видеть хотя один из дней Сына Человеческого, и не увидите; И скажут вам: “вот, здесь”, или: “вот, там”, — не ходите и не гоняйтесь…”(Лк.17:20-23). Здесь достаточно категорично Сам Спаситель направляет внимание на внутренний мир души и показывает, что именно там происходит все то, чему надлежит произойти в соответствии с Писанием. Это же подчеркивают и убедительные слова известного средневекового христианского мистика Мейстера Эксхарта: “…человек никогда не ниспадал благодаря какой-нибудь вещи – но лишь благодаря тому, что прежде он вышел из глубины и слишком отдался внешнему. Святой Августин говорит: много их было, искавших света и правды, но искавших вовне, там, где ее не было. И в конце концов они уклонялись настолько далеко, что не возвращались к себе и никогда уже больше не входили внутрь. А правды при этом они не находили, ибо она лишь внутри, в недрах, в глубине, не вовне! Тот же, кто хочет найти озарение и постижение всяческой правды, пусть ожидает этого рождения в себе, в глубине: и тогда будут просветлены все его силы и его внешний человек. Ибо, как только коснется сокровенно Бог своей правдой той глубины, свет изливается в силы, и человек постигает тогда в один миг больше, чем мог его научить кто-либо.”[28].

Итак, попытаемся раскрыть символический смысл Нового Завета в контексте интересующей нас проблемы духовного кризиса и неизбежно связанных с ним как страдания, так и последующего духовного развития.

Пришествие Христа на землю символизирует первую встречу пребывающей в кризисе души с некоей то ли ранее ей неведомой (непостижимой для рационального разума!), то ли когда-то давно утраченной божественной истиной. Главное здесь то, что также как Бог по сюжету Евангелия не был принят за Бога, предан и распят, точно также первое духовное событие в душе не распознается, не принимается по достоинству и, образно говоря, распинается в угоду мирским принципам. Это может быть, например, так называемая, первая любовь и та гамма самых возвышенных чувств, которая сопровождает ее. Библия также предоставляет эталонный пример такого рода первой встречи с Богом в эпизоде, происшедшем с апостолом Павлом на пути в Дамаск: “…внезапно осиял его свет с неба; он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! Что ты гонишь меня? Он сказал: кто Ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, которого ты гонишь; трудно тебе идти против рожна.”(Деян.9:3-5). Этот пример является эталонным скорее не по причине значимости одномоментного интенсивного переживания встречи с Богом – “Он в трепете и ужасе сказал: Господи! … Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении…”(Деян.9:6-7), а в смысле содержания приобретенного опыта, внутренней перестройки, произошедших на его основе, изменения поведения и всей системы ценностей – “Бог отцов наших предызбрал тебя, чтобы ты познал волю Его, увидел Праведника и услышал глас из уст Его, потому что ты будешь Ему свидетелем пред всеми людьми о том, что ты видел и слышал.”(Деян.22:14-15).

Впрочем, здесь можно привести более простой пример из книги протестантского автора, раскрывающий чувства глубоко верующего по отношению к подобной ситуации: “Непорочная чистота проникла душу и силы ее, так, что казалось невозможным когда-либо еще совершить грех. … О, я очень хорошо помню, как в то время едва ли можно было огорчить меня; если кто пробовал это, то это не оставалось в моем сердце, потому что там, во мне, было нечто, что отражало искушение или препятствовало, чтобы я поддавался ему; а если кто-нибудь делал так, что удар действительно попадал, то все было тот час же прощено. Что это была сила свыше, — было мне очень ясно, хотя я еще не знал, что это был мой Господь Сам, Который действовал во мне могущественно. Я был в те дни воистину мал, смирен и ничто в моих глазах. Я был в действительности кроток и мог многое переносить; во всех направлениях развивались, совершенно бессознательно, плоды Духа. В то время, однако, я не видел всего этого; только после, когда уже иначе и я смотрел назад на блаженное прошлое.”[4].

Итак, библейская история жизни Христа рассказывает нам о тех процессах, которые происходят в душе. Бог однажды неизменно приходит в душу, это событие никогда не остается незамеченным, его нельзя ни с чем спутать, образно выражаясь, внутри начинает сиять Вифлеемская звезда, в жизни происходят и чудеса, и исцеления. Несмотря на это, случается то, о чем “…Сам Иисус свидетельствовал, что пророк не имеет чести в своем отечестве”(Ин.4:44). Истина, что приходит в душу, не распознается как истина, действие Духа в лучшем случае принимается за юношеский пыл, а добродетельность внутреннего Христа – за детскую наивность, или даже – за инфантилизм. В это время подростку очень хочется повзрослеть, стать логичным и эмоционально независимым, твердым, по-мирски трезвым, живущем умом, а не чувствами. Только очень не скоро вспоминается и осознается, но представляется уже совершенно невыполнимым сказанное: “Пока не обратитесь и не станете как дети…”.

Так подавляется естественная искренность, так предельно смиренный, нежный и добродетельный Бог оказывается униженным и отвергнутым — распятым на кресте, непризнанным и не узнанным. Однако Он не умирает, Он воскресает, чтобы вернуться снова, Своим вторым пришествием. Перед тем как вознестись на небо Он предстает перед своими учениками – немногими частями души, которые хоть и отрекаясь, как в случае с Петром, и не веря всецело, как Фома, но все же хранят память и преданность воспоминаниям о пережитой однажды встрече. Вся же остальная душа погружается во мрак прагматизма, меркантильности и суеты – символически, темноту, охватившую Иерусалим сразу после смерти Христа – “От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого…”(Мф.27:45).

Приведем опять пример автобиографического воспоминания вышеуказанного автора. “Но как же это случилось, как стало иначе? Может быть разные обстоятельства способствовали этому? Одно обстоятельство было, вероятно, главной причиной. Дорогие, более пожилые верующие приписывали эту блаженную жизнь во мне действию первой любви, а не Христу и Духу Святому и неустанно повторяли, что все это переменится, потому что первая любовь не остается, она скоро проходит. … Мало помалу эти поучения начали находить во мне место, особенно когда Господу было угодно показать мне мою собственную слабость и бессилие. Это сознание, различные искушения, то здесь, то там маленькие ошибки, которые должны бы только теснее связывать меня с Господом, чрез которого я до тех пор постоянно побеждал, — наводили меня, однако, на все усиливающуюся мысль: это уже уход первой любви; и так как это, вероятно, действительно неизбежно, то наверное нет другого пути; я хотя и против воли, с сопротивлением, однако ж, буду, наконец, принужден сдаться. О, если бы мне тогда кто-нибудь мог сказать, что я могу “преодолеть все сие силою Возлюбившего нас”(Рим.8:37), что мы в “истинном Сыне Его Иисусе Христе” (1Ин.5:20), и что Тот, “Кто в нас, больше того, кто в мире”! (Ин.4:4). К сожалению, я еще не видел всего этого сам; и так все шло медленно вниз – до малодушия, маловерия включительно и, наконец, сошло на собственную почву, на которой продолжали свое духовное поприще все мои спутники.”[4].

Таким образом, также как Бог в образе Иисуса Христа однажды явился человечеству, также Он в образе чувств и мыслей, характерных для Мессии, однажды является каждой душе, каждой – в свое время. И каждая душа ведет себя при этом подобно тому или иному персонажу Евангелия: кто-то подобно Петру, кто-то – Иоанну или Фоме, кто-то – подобно Пилату, подобно разбойнику на кресте справа, а кто-то – слева, кто-то поведет себя как Иуда или как жаждущая зрелища толпа, чья-то душа переживет все подобно Деве Марии. Но ни для какой души приход Бога не останется незамеченным, это всегда яркое событие: кто-то примет исцеление от болезни, из кого-то будет изгнан бес, кто-то станет преданным учеником, кто-то окажется перед выбором продавать ли имение. В каждое сердце однажды приходит Спаситель и каждое сердце переживает Его распятие, и каждое сердце по-своему в этом участвует и по-своему живет после. И в каждой душе Бог не умирает, но воскресает из мертвых. И каждому человеку в последующие годы приходят в виде мыслей и взглядов и дух антихриста и лжепророки. И каждый имеет память о переживаниях, связанных с первым пришествием Бога. И кто-то внимает антихристу, а кто-то ждет возвращения того, что, возможно, когда-то принял за первую любовь, детскую наивность или инфантилизм, или беспечность, или юношескую глупость, или девическую незрелость, или просто – за яркое романтическое переживание; он ждет второго пришествия, он ждет повторения того состояния души, которое пережил однажды, он так или иначе повторяет как молитву внутри себя – “…да приидет царствие Твое…”(Лк.11:2). И Бог приходит в душу во второй раз. И для души, все предшествующее время внемлющей Ему, это пришествие – торжество и радость, и Спасение, а для души, отрекшейся от Него – Армагеддон и смерть, и серное озеро. Вот замечательные слова, выражающие обращение Бога к такой душе: “…ты много переносил и имеешь терпение, и для имени Моего трудился и не изнемогал. Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою. Итак, вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела; а если не так, скоро приду к тебе и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься.”(Откр.2:2-5). Это действительно так, потому что когда в душу возвращается доброе, то в ней умирает все недоброе, а если к моменту возвращения доброго в душе ничего подобного ему не осталось, то, очевидно, умирает вся душа — “Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы. Ибо всякий делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы; а поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны.”(Ин.3:19-21).

Таким образом, события внутреннего мира и евангельский сюжет связаны самым теснейшим образом, можно сказать, что они всецело аналогичны. То, что произошло и будет происходить со всем человечеством есть одновременно прошлое и будущее каждой человеческой души. Теперь становится понятно, что Библия может (и даже должна!) использоваться в качестве интерпретационной модели при анализе внутрипсихических содержаний.

Говоря о новозаветной символике применительно к вопросу об оказании помощи в период кризиса, следует все же еще раз подчеркнуть, что даже обладая всеми этими и в любой степени большими представлениями, как знанием, мы не сможем ничего сделать сами – этого не может сделать сама душа. Она может только принять Бога, если не в первый Его приход, то во второй. Она может стремиться к Нему и любить Его благодаря памяти о том состоянии чувств и мыслей, которое сопутствовало Его первому приходу. Именно отсюда вытекает суть христианских заповедей – “возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостею твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя.”(Лк.10:27), то есть “не забывай о первостепенности для тебя среди всех вещей хранения искренности души и тех человеческих отношений, в которых она себя проявляет”. Только состояние души, так или иначе связанное со словами любовь, добродетель, всепрощение, суть которого есть Бог, может принести ей спасение. Душа не может спасти сама себя, ее может спасти только случившееся с ней состояние, возникшее по воле Бога.

Таким образом, воля души и сознательного разума в кризисе состоит лишь в том, чтобы принять или не принять божественную волю, а суть новозаветного этапа развития души заключается в совершенствовании дифференцированного восприятия внутрипсихических процессов (т.е. аскетическом бодрствовании, говоря библейским языком) для различения всего того, что с одной стороны относится к понятию искренней веры (божественного повеления) и с другой – лукавого помысла. – “Смотрите, бодрствуйте, молитесь; ибо не знаете, когда наступит это время. Подобно как бы кто, отходя в путь и оставляя дом свой, дал слугам своим власть, и каждому свое дело, и приказал привратнику бодрствовать. Итак бодрствуйте; ибо не знаете, когда придет хозяин дома, вечером, или в полночь, или в пение петухов, или поутру; чтобы пришед внезапно, не нашел вас спящими. А что вам говорю, говорю всем: бодрствуйте.”(Мк.13:33-37).

По-видимому тогда, когда такая “дифференцировка” заканчивается, и наступают “последние времена”, которые для одних – полное крушение, для других – полное возрождение и освобождение – в зависимости от того, каковы результаты прохождения новозаветного периода – “Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые: не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плода доброго срубают и бросают в огонь. Итак по плодам их узнаете их.”(Мф.7:16-20).

О процессе внутрикризисных изменений

Рассмотрим каким образом сюжет Нового Завета способен помочь в понимании динамики прохождения возрастного духовного кризиса. Личность со всеми ее “конституционально-психологическими особенностями” действительно не может измениться – не только сама, она не может измениться вообще и в принципе. Человек не может измениться, но оказывается, что в соответствии с христианской религией он и не должен меняться, а должен принести себя старого в жертву новому, должен быть “сораспят со Христом”, он должен умереть также, как умер Христос – конечно же в страдании – чтобы воскреснуть в новом качестве: “Безрассудный! То, что ты сеешь, не оживет если не умрет. … сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть тело и духовное. … Первый человек — из земли, перстный [Адам, слав. — созданный из глины]; второй человек – Господь с неба. … И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного. Но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления. Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся. … Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие…”(1Кор.15:36, 42-54). Здесь речь идет о так называемом перстном, или ветхом человеке – Адаме, который по-настоящему умирает, также как по-настоящему плотски умер Иисус-человек, чтобы мог воскреснуть Иисус-Бог. – “Потому что вы слышали о Нем и в Нем научились, — так как истина во Иисусе, — отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, а обновиться духом ума вашего и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины.”(Еф.4:21-25).

Таким образом, воскресает не прежняя плоть, не некое ветхое качество души, а второй человек, о котором Евангелие говорит, что он рождается свыше – “…истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия. … Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух. Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше.”(Ин.3:3,6-7). Старое и новое качество души в таком случае оказываются совершенно несовместимы: из кризиса человек не может выйти ни измененным, ни обновленным, он может лишь сам для себя умереть, то есть полностью утратить свою ветхую природу – “…никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленной ткани; ибо вновь пришитое отдерет от старого и дыра будет еще хуже. Не вливают также вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают; но вино молодое вливают в новые мехи, и сберегается и то, и другое.”(Матф.9:16-17).

В психотерапии хорошо известна аналогичная этому же процессу метафора: “То, что гусеница считает смертью, Творец называет бабочкой”. Духовный кризис включает драматическую стадию, когда душа субъективно переживает свою смерть, которая происходит на пике эмоционального или психосоматического страдания, но как в случае с куколкой бабочки вслед за этим не наступает ничто, так и в случае со Христом далее следует воскресение, рождение нового человека, рождение свыше. Ситуация распятия Христа символизирует данный процесс ясно и вполне однозначно.

С этого момента рождения собственно и начинается то, что обычно принято называть духовным развитием. В соответствии с христианской верой внутренний ребенок пребывает в сердце, питаясь духовной пищей: пост – его влага, святое причастие – его пища, молитва – его воздух. Далее человек ранее распявший свою плоть обретает новую жизнь в этом ребенке, начинает видеть его глазами, слышать его слухом, чувствовать и воспринимать мир его душой и сердцем – он обретает внутри себя Христа и, что то же самое, обретает святость. Данный период духовного роста, он же – послекризисный период – в Библии описывается простой метафорой: “…как зерно горчичное, которое когда сеется в землю, есть меньше всех семян на земле; а когда посеяно, всходит и становится больше всех злаков и пускает большие ветви, так что под тенью его могут укрываться птицы небесные.”(Марк.4:31-32). Весь процесс духовных изменений как в кризисе, так и после его прохождения, никак не контролируется Эго, все происходит независимо от “ветхого Я”, “…подобно тому, как если человек бросит семя в землю, и спит, и встает ночью и днем, и как семя всходит и растет, не знает он; ибо земля сама собою производит сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе…”(Марк.4:26-28).

Библия утверждает, что человек не может изменится в принципе, он может лишь постараться уподобиться (отождествиться, идентифицироваться) с образом Христа на основе Святого Писания. Это не бывает без страдания, без внутреннего сопротивления – “Отче! О, если бы Ты благоволил пронесть чашу сию мимо Меня! Впрочем не Моя воля, но Твоя да будет.”(Лук.22:42), но этому надлежит быть, через это необходимо пройти — “да сбудутся писания пророков”(Матф.26:56). Это примерно также как по С.Гроффу плод вынужден вытерпеть все то, что происходит в родах, чтобы появиться на свет, несмотря на то, что этот родовой опыт на всю жизнь будет запечатлен в его бессознательном как опыт смерти.

О значении образа Богородицы

Покажем какое значение в контексте сказанного может приобрести образ Богородицы, если его рассматривать также как значимый символ. По-видимому, не случайно молитвы к Деве Марии широко распространены в католичестве и православии, не говоря об огромном множестве других около христианских религиозных культов, за исключением протестантизма, и, как может показаться со стороны, чуть ли не преобладают над обращениями к Самому Спасителю, особенно когда речь идет об иконах и прошениях защиты или исцеления.

Исходя из того, что выход из кризиса обязательно сопряжен с рождением внутри нового духовного существа, то произошедшее с Девой Марией событие оптимально ясно демонстрирует это душе верующего – “Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, что значит: с нами Бог”(Матф.1:23, Ис.7:14). Богородица – это ясный пример того, что должно произойти внутри каждой души, независимо от того мужскому или женскому телу она принадлежит. Дева Мария представляет из себя точный символический прообраз рождения свыше – точно также как она родила Бога, так же и всякий спасающийся имеет главную цель обнаружить в своем сердце Христа, что, как известно, всегда сопряжено с действием Святого Духа. Таким образом, слова сказанные Ангелом Иосифу фактически обращены к каждому человеку – “…не бойся принять Марию, жену твою, ибо родившееся в ней есть от Духа Святого…”(Матф.1:20), что звучит подобно “не бойся молиться Деве Марии, ибо духовная природа ее подобна Богу”. Христианину необходим этот образ, он должен внутренне “принять Марию” и даже идентифицироваться с ней для того, чтобы позволить Богу “родиться” также и внутри себя. Далее, точно также как физический ребенок является продолжением родителей в будущее, так и духовный росток – внутренний ребенок, Христос – бессмертен и устремлен в вечность. Поэтому верующий христианин, по сути, молясь перед иконой Божьей Матери, с большей или меньшей осознанностью просит у Бога, чтобы Он Своим Духом подарил душе Христа, как бы “зачал” Его в душе, также как это произошло с Девой Марией. Вот случай из духовного опыта Симеона Нового Богослова, описывающий происходящее в таком случае: “Когда я однажды отошел к пречистому образу Рождшей Тебя, Ты Сам, прежде чем я встал, стал видим внутри моего жалкого сердца, соделав его светом. И тогда я узнал, что я имею Тебя в себе познавательно.”[5].

Вторым значимым аспектом образа Богородицы является его способность создавать внутри души искренний сострадательный настрой, что также практически равно присутствию в душе Бога, поскольку нельзя, представив себе Марию, не подумать о том, что пришлось пережить ей как матери, когда у нее перед глазами совершалась смертельная пытка Сына. По-видимому, образ Марии способен вызвать наибольший эмоциональный отклик именно у женщин, в силу чего, связанные с ним молитвенные практики совершенно необходимы.

О компенсации греховной природы

Самое центральное место новозаветной символики занимает распятие. Спасение, покаяние и выход из духовного кризиса оказываются возможны исключительно благодаря крестной жертве. Рассмотрим подробнее этот колоссальный по своей значимости символ.

Крест – это прежде всего соединение противоположностей, перпендикулярных составляющих, разнонаправленных путей, того, что в принципе несоединимо. В христианстве самыми значимыми противоположностями, как известно, являются божественная и греховная природа. По сути, где есть Бог, там нет греха, а где есть грех, там Бог недосягаем. Бог абсолютно свят, то есть в буквальном переводе — отделен от всякого греховного проявления. В этом смысле наиболее известна аналогия со светом и тьмой – где есть свет, там не может быть тьмы, одно и другое несовместимо – “Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы.”(1Ин.1:5). Несмотря на этот духовный принцип, греховная природа человека и святость Бога все же пребывают в некоторой связи. Будучи грешен, человек, тем не менее, находится в большем или меньшем соединении с Богом, он не утрачивает возможности богообщения.

Оказывается, что соединение несовместимого возможно благодаря жертве Христа – “Если же ходим во свете, подобно как Он во свете, то имеем общение друг с другом, и Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха.”(1Ин.1:7). Он, будучи богочеловеком, находится на кресте и как бы удерживает в Своем страдании несовместимые природы человека и Бога. Образно выражаясь, духовный крест развалился бы, если бы на нем не было распятого Бога — и человечество не избежало бы вполне естественного полного падения если бы не жертва Агнца. Однако внимая образу распятого Бога, недостойный человек сохраняет надежду на спасение. Суть этой надежды состоит в том, что когда-нибудь Иисус сможет проявиться в нем как часть его собственной души. Эта часть души будет свята и устремлена к Богу уже как Его часть. – “Ибо Он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоящую посреди преграду, упразднив вражду Плотию Своею, а закон заповедей учением, дабы из двух создать в Себе Самом одного нового человека, устрояя мир, и в одном теле примирить обоих с Богом посредством креста, убив вражду на нем… через Него и те и другие имеем доступ к Отцу, в одном Духе. Итак, вы уже не чужие и не пришельцы, но сограждане святым и свои Богу…”(Еф.2:14-19).

Итак, можно говорить о некоем внутрипсихическом процессе, при котором в каждый момент согрешения, то есть в каждый не внемлющий искренности момент жизни душа имеет возможность обратиться в спонтанном сострадании к распятию, компенсируя этим избыток рационального знания, “…чтобы познать Его, и силу воскресения Его, и участие в страданиях Его, сообразуясь смерти Его, чтобы достигнуть воскресения мертвых.”(Флп.3:10-11).

Спасение через крест произошло однажды в истории человечества — “Христос вошел …в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лицо Божие, и не для того, чтобы многократно приносить Себя… иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира; Он же однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою своею.”(Евр.9:24-26), однако нас будет интересовать спасение, которое происходит в жизни каждой отдельной души при должном разрешении духовного кризиса. Рассмотрим это сначала с христианской точки зрения.

Слово грех в буквальном переводе с греческого (амартия) означает “не попасть в цель”. Имеется в виду, что совершая грех, человек не достигает желаемой цели — бессмертного существования с Богом, “ибо возмездие за грех – смерть…”(Рим.6:23). Однако, богочеловеческий образ Христа показывает, что потенциально греховная плоть и Святой Дух все же могут сосуществовать – “…если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется. Ибо кратковременное страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое….”(2Кор.4:16-18). Так, внимая Спасителю, душа не теряет направления к цели — удерживается возле Бога, несмотря на противоположность Ему своей природы.

Благодаря миссии Христа, благодаря Его крестному страданию, грех и абсолютная святость оказываются для души как будто бы совместимыми — “…мы – дети Божии. А если дети, то и наследники, наследники Божии, сонаследники же Христу, если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться. Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас.”(Рим.8:16-18).

Бог не включает в себя добро и зло, как утверждают многие философии, но Спаситель – Его Сын — не позволяет душе, имеющей в себе зло, окончательно отпасть от Бога. В христианстве Бог не амбивалентен — он имеет в себе не любовь к человеку в сочетании с ненавистью к нему, а любовь к человеку в сочетании со страданием за ту человеческую ненависть, что присутствует неизменно в каждой душе. Суть откровения Нового Завета человечеству состоит в том, что Бог есть любовь — “…всякий любящий рожден от Бога и знает Бога; кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь”(1Ин.4:7-8), так что Бог не может совместить в Себе несовместимое, но по любви к человеку Он не может и полностью отторгнуть то, что с Ним несовместимо. Несовместимое со своей абсолютной добротой зло, Бог заменяет своим страданием – “Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше.”(2Кор.1:5). В христианстве Бог – это Бог одновременно любящий человека как Свое творение и страдающий за отвержение им Себя.

Поэтому, когда несовершенный человек смотрит на крест и видит страдающего на нем Бога, в его душе возбуждается ответное искреннее сострадание, которое не дает ему духовно погибнуть – “чувственно окаменеть”, несмотря на греховность. Будучи идентифицирована со Христом душа имеет в себе уже не рациональное зло, а искреннее переживание, что позволяет ей быть причастной божественному, как бы несмотря на грех. Таким образом, сострадая Христу как человеку, мы открываем Его в себе как Бога. Это открытие в себе Бога и есть спасение — “Всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем. Ибо мы, живые, непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей.”(2Кор.4:10-11). Это же значение распятия для души человека четко прослеживается и в традиционных православных молитвах (“Молитва 2-я святого Антиоха ко Господу нашему Иисусу Христу”): “Просвети ум мой светом уразумения Святого Евангелия Твоего, душу — любовию ко кресту Твоему, сердце – чистотою слова Твоего, тело мое – Твоим страданием, чуждым страсти, мысль мою сохрани Твоим смирением.”[23].

Таким образом, в ситуации духовного (психологического) кризиса сознание встает перед необходимостью компенсации преобладания рационального мышления над искренностью, путем освобождения естественных, адекватных ситуации спонтанных эмоциональных переживаний. Шизофрения, как крайний вариант кризиса, демонстрирует нам насколько такой процесс необходим и в то же время невозможен за счет собственных усилий: человек буквально одержим патологичным гипертрофированным, как раковая опухоль, мышлением (бред, резонерство, паралогичность и др.) и не имеет доступа к главному – нормальному аффекту, то есть к Богу. Психиатрам известны случаи, когда шизофреники или эндогенно-депрессивные больные сознательно причиняют себе физическую боль (ожоги, парезы), поскольку видят в ней последнее средство, способное привести их в более естественное состояние.

О моменте духовного перерождения

Когда душа искренне сострадает, происходит нечто подобное катарсису, но в то же время совершенно несопоставимое с ним по своей глобальности. Если при обычном отреагировании психической травмы душевная “рана” как бы закрывается, и от этого невротические чувства обиды, раздражения, ненависти, упрека более или менее дезактуализируются, то при интенсивном сопереживании чужой боли, внимание отрывается от собственного Эго вообще – это и есть исцеление, так как не происходит “заживления” какой-то отдельной раны, а все израненное Эго “отваливается” целиком, вместе со всеми невротическими комплексами, фиксациями, нарцисстическими установками и психологическими защитами. Так в страдании, а точнее, в сострадании умирает тот самый ветхий человек, который по Писанию сораспинается со Христом, “ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге”(Кол.3:3).

По нашему мнению, яркий пример такого исцеления демонстрирует апостол Павел, когда он слышит голос: “Савл! Савл! что ты гонишь меня?”(Деян.9:4). Этот голос прозвучал в тот момент для Савла как бы с креста, до этого же он лишь рациональным разумом воспринимал Христа как вождя опасной группы израильтян. Когда душа оказывается способной просто искренне воспринять страдание другого человека, то это почти равнозначно тому, что в ней действует Бог, тогда слова “что ты гонишь Меня?!” – “почему ты не понимаешь Моей боли?!” становятся для рационального разума подобны грому с небес. Это точно также как и христианская любовь к врагу является не только заповедью, но и одновременно критерием Божиего присутствия:

“Как бы ни был человек и мудр, и учен, и благообразен, но если он не любит врагов, то есть всякого человека, Бога он не достиг. И наоборот, как бы ни был прост, и убог, и “невежествен” человек, но если он носит в сердце своем сию любовь, то “он пребывает в Боге, и Бог в нем пребывает”. Любить врагов вне Единого Истинного Бога, утверждал старец [святой Силуан], невозможно. Носитель такой любви – причастен вечной жизни, несомненное свидетельство о том имея в душе своей.”[35].

Затем “Савл встал с земли и с открытыми глазами никого не видел. И повели его за руку, и привели в Дамаск. И три дня он не видел…”(Деян.9:8-9). Ослепление здесь – замечательная пример (а для кого-то – метафора) свершившегося кризисного преобразования души – свое собственное Эго перестает существовать, внутри живет уже другой человек – тот, на которого были перенесены все чувства без остатка. Так внутри души Савла оказывается Бог – Христос. Индивидуальная история со всеми сопутствующими ей травмами прекращается – рождается второй человек, далее воскресение и спасение. Однако, конечно, нам не сказать об этом лучше, чем описал все произошедшее с ним сам святой апостол: “…если я снова созидаю, что разрушил, то сам себя делаю преступником. Законом я умер для закона, чтобы жить для Бога. Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня.”(Гал.2:18-20).

Только имея в себе богоподобную любовь и богоподобное страдание, мы можем надеяться не быть отвергнутыми Богом. – “Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились? Итак, мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни. Ибо если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения. Зная то, что ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху; ибо умерший освободился от греха. Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним, зная, что Христос, воскреснув из мертвых, уже не умирает: смерть уже не имеет над Ним власти. Ибо что Он умер, то умер однажды для греха; а что живет, то живет для Бога. Так и вы почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для Бога во Христе Иисусе, Господе нашем.”(Рим.6:3-11).

Так, в кризисе путем принятия Нового Завета Христа может наконец перестать хромать полагающийся лишь на рациональный ветхозаветный интеллект раненый Иаков, и так же на основе искренней веры во Христа может быть истинно чудесным образом исцелен от психосоматической патологии больной с алекситимической структурой личности. Это возможно исключительно благодаря распятому богочеловеку Иисусу Христу, который мистически обеспечивает протекание внутри психики процесса, ответственного за превращение производного от Эго, извращающего нормальный аффект и потому несовместимого со святостью рационального знания в чистое искренне интуитивное восприятие через страдание. Таким образом, библейский сюжет “распятие – страдание – воскресение” представляет собой элементарный в знаковом выражении и предельно совершенный по своей символической глубине и значимости событийный ряд.

Здесь имеет смысл вспомнить то, что психоанализ говорит о значении феномена идентификации. Можно сказать, что в деле спасения самое главное – как можно устойчивее идентифицироваться со Христом на основе Евангелия, к чему и стремились все великие святые. Так, широко известный основной принцип жизни христианина состоит по Серафиму Саровскому в “непрестанном стяжении Духа Святаго”, что возможно только посредством удерживания себя в состоянии идентификации со Христом, поскольку Сам Иисус говорит об этом: “…Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух истины, Который от Отца исходит, он будет свидетельствовать о Мне…”(Ин.15:26). Важно также исключить любые другие идентификации, чем собственно и занимается аскетика, развивающая духовное видиние и способность к различению духов – “Я пал к ногам его [ангела], чтобы поклониться ему; но он сказал мне: смотри не делай сего; я – сослужитель тебе и братьям твоим, имеющим свидетельство Иисусово; Богу поклонись… ”(Откр.19:10).

Таким образом, Иисус взял на себя грех только того, кто идентифицирован с Ним – душа спасается не самим фактом распятия Христа, но своим внутренним субъективным соучастием в этом событии. В противном случае легко впасть в самообман – человек может быть лишь внешне религиозен, но никакие значительные внутренние духовные изменения в нем не происходят. Об этом же можно сказать и по-христиански проще: Христос не может помочь тому, кто не любит Его и не сострадает Ему, поскольку духовный закон неизменен – Бог не может принять в Себя того, кто не соответствует Его природе: “Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня. Сберегший душу свою потеряет ее, а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее.”(Мф.10:37-39); “…кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим.”(Ин.14:23); “Кто не любит Господа Иисуса Христа, — анафема [отлучен от церкви], маран-афа [Господь грядет]”(1Кор.16:22).

Бог предопределил Сам Себя к страданию за грехи человека со времени совершения первородного греха – отдания приоритета рациональному знанию – “…не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, преданной вам от отцов, но драгоценною Кровию Христа, как непорочного и чистого Агнца, предназначенного еще прежде создания мира…”(1Пет.1:18-20). Чтобы спастись – выйти из духовного кризиса через воскрешение естественной искренности души — человек должен быть подобен Богу, а чтобы быть подобным Ему, он должен на основе идентификации с Ним (как грубо! ведь то же самое — “на основе любви к Нему”!) иметь в себе страдание за свой грех, которым по преимуществу является фантазирующий о собственном всесилии инфантильный ригидно-логичный разум. Смиренное принятие такого страдания есть начало покаяния. Как мы уже показали, в ветхозаветный период для этого было достаточно травмы, полученной Иаковым, которая на индивидуальном уровне выражает психосоматическую патологию, предшествующую или сопутствующую началу духовного кризиса. Однако, при подходе к психической зрелости на пике духовного кризиса невротические и соматоформные реакции уже не помогут — “…наследник, доколе в детстве, ничем не отличается от раба, хотя и господин всего: он подчинен попечителям и домоправителям до срока, отцом назначенного. Так и мы, доколе были в детстве, были порабощены вещественным началам мира; но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего Единородного…”(Гал.4:1-4). Это положившее начало новому летоисчислению событие, служащее исцелению как всего человечества, так и каждой отдельно взятой души, казалось бы должно нести в себе какое-то колоссальное тайное знание, однако сама суть христианства противна этому – “…боюсь, чтобы, как змий хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, уклонившись от простоты во Христе.”(2Кор.11:3). Все дело в том, что если в душе будет естественная, далекая от какого бы то ни было эгоцентризма искренность, обеспечивающая способность легко расставаться с нарцисстическими установками и сопереживать, сострадать другому, то такой душе уже не нужны никакие иные страдания, такая душа самым простым и естественным образом будет богоподобна и спасена. Христос указывает, что человек, в принципе, должен не столько страдать, сколько сострадать. Страдание от болезней, душевных мук, жизненных трагедий и несчастных случаев может лишь отчасти компенсировать отсутствие искренней любви и сострадания ко Христу — отсутствие спасительного богоподобия.

Мы не уверены, но возможно, что на каком-то уровне все более чем просто. Стоит лишь иной раз поглубже задуматься о том, что человек без вины, без сопротивления был предан смертельной пытке на основании чисто рационального умозаключения о том, что Он нарушил религиозный закон, назвавшись Сыном Божиим: “…мы имеем закон и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божием.”(Ин.19:7). Следуя рациональному разуму, формально соблюдая закон, люди совершили преступление против очевидной чистому искреннему восприятию истины – что перед ними кроткий, ни в чем не виновный человек. Нельзя представить себе другой подобной ситуации, где бы рациональные мотивы до такой степени противоречили очевидной правде и поэтому вели к самому страшному из случавшихся в истории человечества преступлению. Быть может в этом вообще — центральный момент христианства. При этом фарисеи-священники были интеллектуально умнейшими людьми того времени, но как раз это и делало их теми, кем назвал их Иисус – “Змии, порождения ехиднины! Как убежите вы от осуждения в геенну?”(Мф.23:33). Христос – это действительно Агнец, принесенный в жертву для того, чтобы человек мог с позиции искреннего сострадания осознать всю тяжесть рационального лукавства, скрывающегося под маской закона праведности, и получил спасение — “…потому что закон духа жизни во Христе Иисусе освободил меня от закона греха и смерти.”(Рим.8:2).

Таким образом, став человеком, пострадав и воскреснув, Бог указал каждой сотворенной Им душе путь, обратный пути грехопадения, проходящий неизбежно через духовное исцеление души на основе возвращения от рационально интеллектуальной установки сознания к разумной искренности и соответственно, — божественной сопричастности — от нарцистического эгоизма Я к всеобъемлющей духовной любви.

Нам, очень хотелось бы чтобы не было противоречия между психоаналитическим и церковным пониманием человеческой сути – в том, что путь Бога на земле – это путь человека к Богу, это путь который должна пройти душа в своих мыслях и переживаниях, чтобы стать богоподобной и спасенной. Бог сошел на землю в образе Иисуса Христа, чтобы указать тот путь, который каждому надлежит пройти внутри самого себя, в своем сердце. Земной путь Христа – это символическое выражение движения души к духовной зрелости, к жизни вечной, это подарок человеку воистину достойный Бога. Человек волен его принять или отвергнуть, тем самым определив возможность своего бессмертия. Бог через Мессию Сам доставил Свой дар на землю и развернул его перед человечеством в образах Своего земного существования.

Верный ответ, как правило, всегда находится на основе парадокса. В качестве резюме еще раз подчеркнем, что здесь парадокс состоит в том, что для того, чтобы перестать страдать нужно научиться страдать. А ответ в том, что человеческое, мирское страдание — от болезней, конфликтов, несчастных случаев и т.п. есть лишь подмена, эрзац, вынужденное неполное замещение духовного сострадания, которое уже не есть душевная или физическая боль, а есть нечто, что приближает человека к Богу, нечто, что фактически уже и не является страданием, поскольку приобретает неличный характер сострадания. Это новое духовное переживание уже ближе к понятию любви, жертвенной любви, сочувствующей любви, чем к понятию страдания, каким оно представляется индивидуальному Эго. Это уже по сути не страдание, а переживание свойственное Богу, спасающее душу искреннее чувство. История крестного страдания Бога, по-видимому, является единственным путем (эталонным примером) достижения такого переживания.

Говоря же о феномене спасения так, как оно понимается в христианстве, следует еще раз заметить, что суть спасения человеческой души никак не заключается в каком-то немыслимом знании, которое может или должно быть с большим трудом раскрыто. Спасает не знание и не смысл, а искреннее чувство, которое вызывается в душе при прочтении Евангельских сюжетов. Спасительным для души является простое искреннее отношение ко Христу. Речь идет об обычной искренней любви, об обычном сердечном сострадании. Душа спасена, если она может испытывать эти чувства живо, естественно, без оглядки на разум и логику. Каким бы огромным знанием не обладал разум, в нем нет пути к спасению, и даже наоборот, в противоположную сторону. В нем путь от Бога, от Христа, к гордости, к сатане – “Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая и кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто.”(1Кор.13:1-2).

Если и имеет какой-то смысл логическое осмысление Евангельских событий, то он будет состоять в том, чтобы обеспечить свободу и ясность переживаний, сформировать внутреннюю потребность в осознанной, искренней молитве. Множеству современных медико-психологических дисциплин, включая психоанализ (мы ни в коем случае не можем здесь говорить о каком бы то ни было конкретном человеке-специалисте), не мешает вспомнить то, что вера может быть ценнее знания, любовь ценнее интеллектуальной одаренности, искренность ценнее логичности, а простая человечность ценнее напыщенной фарисейской духовности – “Безумные и слепые! Что больше: золото, или храм, освящающий золото? …что больше: дар или жертвенник, освящающий дар?”(Мф.23:17,19). Человеческие качества Христа неизмеримо ценнее суровой посвященности ученого. Это главное. Спасает всегда исключительно любовь и сострадание как чувства, они ни к чему не ведут, если представляют только логический интерес – “…испытаю не слова возгордившихся, а силу, ибо Царство Божие не в слове, а в силе.”(1Кор.4:20).

О разных типах мудрости

Итак, приоритет рационального знания есть то, что не позволяет типичному психоаналитику выступить в роли духовника или священнослужителя, что отличает верующего, стремление которого к элементарной добродетельности и смиренномудрию вряд ли может быть кем-то употреблено во зло, от ученого, плод мысли которого способен оказаться ядерным оружием. Также нами было подчеркнуто, что такое отношение к феномену знания вполне соответствует ветхозаветной символике, представленной в книге Бытия: “И увидела жена, что дерево хорошо для пищи и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание…”(Быт.3:6).

Внесем здесь значимую поправку в отношении того, что речь при этом не идет о той мудрости (часто – премудрости), которая по Библии дается Богом, которая не символизируется змием и практически идентична любви: “…найдешь познание о Боге. Ибо Господь дает мудрость; из уст Его – знание и разум…”(Пр.2:5-6); “Главное – мудрость: приобретай мудрость, и всем имением твоим приобретай разум. Высоко цени ее, и она возвысит тебя; она прославит тебя, если ты прилепишься к ней…”(Пр.4:7). Здесь царь Соломон ясно говорит о той мудрости, которая фактически является способностью к непосредственному чувственному богообщению и богопознанию, то есть это не земная мудрость лукавого рационального разума, а интуитивно созерцательная мудрость. Поскольку она носит искренний нерациональный характер, то ее еще можно с полным правом назвать мистическим восприятием, даром мудрости. О рациональной же мудрости уже Новый Завет говорит, что она есть ни что иное, как “безумие перед Богом”(1Кор.3:19), а Иаков окончательно расставляет все точки над ‘i’: “Не может, братия мои, смоковница приносить маслины или виноградная лоза смоквы. Также и один источник не может изливать соленую и сладкую воду. Мудр ли и разумен кто из вас, докажи это на самом деле добрым поведением с мудрою кротостью. Но если в вашем сердце вы имеете горькую зависть и сварливость, то не хвалитесь и не лгите на истину. Это не есть мудрость, нисходящая свыше, но земная, душевная, бесовская…. Но мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом, мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна.”(Иак.3:12-17).

Однако, Иисус однажды говорит фразу, которая может, казалось бы перечеркнуть все вышеприведенное понимание – “Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак, будьте мудры как змии и просты как голуби. Остерегайтесь же людей…”(Матф.10:16). Учитывая контекст, легко заметить, что речь здесь идет не об эдемском Змии, а об обыкновенной змее, которая, как известно, стремится прятаться и ускользать от опасности, исходящей от человека, кстати, в других вариантах перевода Нового Завета это место действительно звучит именно таким образом: “будте мудры как змеи…”[15], а параллельные места Библии подтверждают нашу точку зрения – “Идите! Я посылаю вас, как агнцев среди волков.”(Лк.10:3). Наконец, апостол Павел говорит практически то же, но уже словами, которые могут полностью определить смысл сказанного Христом: “Ваша покорность вере всем известна; посему я радуюсь за вас, но желаю, чтобы вы были мудры на добро и просты на зло”(Рим. 16:19) – [ср. “мудры как змии и просты как голуби”].

Обратимся к еще одному из ветхозаветных пророческих текстов, который позволит более обобщить нашу позицию: “…так говорит Господь Бог: ты печать совершенства, полнота мудрости и венец красоты. Ты находился в Едеме, в саду Божием… Ты был помазанным херувимом, чтобы осенять, и я поставил тебя на то; …Ты совершен был в путях твоих со дня сотворения твоего, доколе не нашлось в тебе беззакония. … От красоты твоей возгордилось сердце твое, от тщеславия твоего ты погубил мудрость твою; за то Я повергну тебя на землю…”(Иез.28:12-17). По-нашему, это то же, что сказать “ты был целостен и гармоничен со дня рождения твоего, во младенчестве твоем, когда жил искренним созерцанием; так было до тех пор, пока ты не обнаружил в себе способность к рациональному познанию и действию на его основе”. Так ребенок, потенциально наделенный неограниченной возможностью развития мистически интуитивного типа познания, истинно божественной мудрости на основе бесстрастного созерцательного разума (в историческом же аспекте – человек), стал приоритетно использовать земное знание – оторванную от естественных добрых чувств логику, которая неразделимо связана с нарциссизмом, или гордостью (“от тщеславия твоего ты погубил мудрость твою”), так он рано или поздно оказался “повергнутым на землю”, то есть вошел в возрастной духовный кризис – опять же, как в историческом, так и в индивидуальном случае – “Выслушайте слово Господне, дом Иаковлев и все роды дома Израилева! Так говорит Господь: какую неправду нашли во Мне отцы ваши, что удалились от Меня и пошли за суетою, и осуетились…?”(Иер.2:5).

Апостол Павел также предельно ясно говорит о необходимости пренебречь, или почесть тщетою плотское знание – “…мы, служащие Богу духом, и хвалящиеся Христом Иисусом, и не на плоть надеющиеся, хотя я могу надеяться и на плоть. Если кто другой думает надеяться на плоть, то более я, обрезанный в восьмой день, из рода Израилева…. Но что для меня было преимуществом, то ради Христа я почел тщетою. Да и все почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса, Господа моего: для Него я от всего отказался, и все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа и найтись в Нем не со своею праведностью, которая от закона, но с тою, которая через веру во Христа, с праведностью от Бога по вере; чтобы познать Его, и силу воскресения Его, и участие в страданиях Его, сообразуясь смерти Его, чтобы достигнуть воскресения мертвых.”(Флп.3:3-11). Позволим себе опять несколько перефразировать библейский текст: “Мы не надеемся на знание, хотя и могли бы на него надеяться. Когда-то я по молодости считал, что знание даст мне преимущество, но теперь ради искренности почитаю его тщетою, ради чистого переживания я вообще все почитаю за сор. Я хочу найти самого себя в своих самых глубинных, самых первичных чувствах – не в тех, которые происходят от рационального ума, а в тех которые определяют целостность моей души. Я готов много страдать, чтобы в моем страдании умерло лжемогущество логики, чтобы в страдании узнать истину во Христе и таким образом познать ее, дать ей жить во мне, никогда не угасая, тогда и я, будучи един со своей внутренней истиной, никогда не угасну”.

Таким образом, Иисус – Агнец – одновременно человек и Бог, является путем к тому, чтобы, испытав значение и правоту искренности, отказаться от приоритета рационального познания, земной мудрости, добытой в преступлении Адамом, — этого своеобразного “плацдарма” невротичности, психопатичности и инфантилизма для того, чтобы достичь зрелости. Из этого становится четко видно, почему жертва Христа в таком масштабе целительна и спасительна для души, и почему без принятия Христа, причем именно верой, то есть опять же на основе непосредственной искренности, невозможно выйти из духовного кризиса – спастись — “Я есмь дверь: кто войдет мною, тот спасется…”(Ин.10:9), “Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня.”(Ин.14:6).

О символах Апокалипсиса

В жизни каждого человека при выходе из кризиса устанавливается определенный баланс знания и веры, логики и чувственности с обязательным превалированием второго над первым, в противном случае кризис еще не является пройденным. Иисус Христос – это крайний (идеальный) вариант такого выхода из кризиса. Естественно, что возможен и противоположный – катастрофический вариант. Как раз о таком исходе и повествует апокалипсис Иоанна. Образ Антихриста символизирует душу, всецело отдавшую себя приоритету рационального тщеславного знания и могущества логики. Антихрист — это совершенный ветхий человек – “Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое…”(Откр.13:18). Однако, каким бы совершенным он ни был, его ветхая природа останется при нем, а “совершенство” не позволит узнать страдание, дарящее спонтанную эмоциональность, до тех пор, пока будет уже слишком поздно. Антихрист – это заразительный пример способности выживать в кризисе, тогда как в нем необходимо погибать. Сейчас огромное множество специалистов самых разнообразных медико-психологических направлений обучают такой “выживаемости”. По нашему мнению именно этот факт может использоваться как свидетельство наступления последних времен. Библия говорит практически о том же: “Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, … всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины. Как Ианний и Иамврий противились Моисею, так и сии противятся истине, люди, развращенные умом, невежды в вере. Но они немного успеют…”(2Тим.3:1-9).

Таким образом, то чем “грешит” перед церковью психоанализ, касается в равной мере не только его, но и любой мирской специальности, претендующей на право избавлять человека от страдания при помощи знания. Психоанализ, как это обсуждалось выше, по всей очевидности является даже наименьшим злом постольку, поскольку может компенсировать недостаток естественной религиозности — “Рефлектируя над самим собой, понимая сам себя, психоанализ четко осознает, что если бы верования человека, религиозность человека была стержнем его жизненного мира, как это было когда-то, то никакой психоанализ личности не был бы нужен… …Психоанализ, возникший на базе кризиса религиозности, не противопоставляет себя религии, а подставляет ей плечо.”[10]. Может быть церковь когда-нибудь обратит внимание на возможность подойти к проблеме конфликта с подобной точки зрения, а вот психоанализу, в свою очередь, не стоит забывать, что исходящее от него искушение магически получить ответ на любой вопрос, касающийся жизни души, напоминает о том, что “Сказал также Иисус своим ученикам: невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят; лучше было бы ему, если бы мельничный жернов повесили ему на шею и бросили его в море, нежели чтобы он соблазнил одного из малых сих.”(Лк.17:1-2). Применительно к психоанализу и абсолютно созвучно нашим рассуждениям звучит также мнение о том, что “знание, не будучи само по себе демоническим, тем не менее, способно проявиться в демоническом аспекте тогда, когда возникает уверенность, что посредством знания можно на что-то влиять.”[10].

Возвращаясь к Библии следует сказать, что Апокалипсис Иоанна в деталях описывает динамику (преимущественно негативную) психических процессов на пике кризиса. Причем, если евангельские сюжеты предоставляют символический материал, соответствующий его оптимальному разрешению, то книга Откровения в большей мере рассказывает каким может быть, и бывает, худший вариант – “…кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на тело свое или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем; и дым мучений их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю…”(Откр.14:9-11).

Символика драмы распятия с последующим воскресением, оказывается аналогичной апокалиптической символике с последующим вторым пришествием Христа и Новым Иерусалимом (“…великий город, святой Иерусалим, который нисходил с неба от Бога. Он имеет славу Божию.”(Откр.21:10-11)), с той только разницей, что в одном случае акцент делается на радости воскресения, а в другом – на смерти и страдании, предшествующих обновлению. При этом общая схема “первичная эмоциональная искренность – падение в приоритет рационального знания – кризис – страдание – воскресение – спасение на основе приоритета чувственной веры” всегда остается незменной. Она неизменна в трех основных вариантах – в библейских образах, в истории человечества и в каждой отдельной душе. То, что произошло на кресте, происходит как со всем человечеством, так и с каждым отдельным человеком. Поэтому, крест – это также пересечение коллективной и индивидуальной жизни души. Крест – это в полном смысле и полнота времени, и момент истины, но все же нельзя забывать, что все это совершено Христом. Если даже психоанализ и решится обратить свое внимание к Библии (естественно, не для ее интерпретации, а как раз наоборот – для понимания своей собственной сути), но опять пренебрежет или грубо психологизирует распятого Бога, как это сделал, например, Э.Фромм в “Догмате о Христе”[24], то критика церкви останется абсолютно правомерной.

О греховных страстях

Нам следует ответить на один значимый вопрос, который может возникнуть в отношении всего ранее сказанного. Читатель может спросить: “В ваших рассуждениях грех постоянно соотносится с приоритетом рационального разума, в то время как традиционно его всегда связывают со страстной чувственностью и с поведением, нарушающим моральные заповеди. Как тут быть?”. Отвечаем.

В этом нет никакого противоречия. Просто в культуре обычно принято судить о грехе по его внешним проявлениям, по тому, что сразу бросается в глаза, что имеет ясно видимые негативные последствия, на что, наконец, можно незамедлительно указать человеку, не боясь совершить ошибку “контрпереноса” и “спроецировать” на него свой собственный недостаток – “Согрешающих обличай перед всеми, чтобы и прочие страх имели.”(1Тим.5:20), “…отвергнув ложь, говорите истину каждый ближнему своему, потому что мы члены друг другу.”(Еф.4:25). Мы же до этого большей частью говорили о внутренней основе греховного поведения, о том, что его определяет – о библейском символе всякого греха в виде древа познания. На самом же деле, конечно, рациональный разум и страстная чувственность в полной мере зависят друг от друга1.

Итак, рассмотрим теперь взаимосвязь между лукавой рациональностью и страстью. Вспомним ребенка, которого мы сравнивали с Адамом, покидающим младенческий Эдем. Он не просто покидает рай, он чувствует себя изгнанным из него, лишенным божественной защиты и поддержки. Он утрачивает всякую “синхронистичность”, даваемую благодатью Духа, он сталкивается один на один с реальностью, предъявляющей свои требования, принуждающей делать выбор, испытывать конфликтные противоречия и страдать. Ребенок, как и Адам, теряет самое главное, что только можно потерять – единство и целостность бытия, гармонию внутреннего мира при неосознаваемых времени и пространстве. Любой начинающий психолог скажет, чем в таком случае наполняется психика – она всецело наполняется страхом! Кстати, сколько существует гипотез о первичном источнике страха, начиная отделением от матери и заканчивая травмой рождения! Почему бы не открыть самое начало Библии и не попытаться прочувствовать состояние Адама сразу после вкушения плода познания…?

Таким образом, с самого начала формирования Эго перед психикой встает единственная задача – избежать страха, компенсировать страх, заместить его чем угодно другим – неважно чем, только бы избежать страха! Конечно, оптимальным вариантом было бы вернуться назад, к Богу и в Бога, и всегда оставаться в свете Его беспредельной любви, поскольку “в любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение…”(1Ин.4:18). Однако, увы, это невозможно – нужно пройти весь ветхозаветный период развития, войти в кризис, смиренно пребывая в нем, дождаться Мессии и только Им обрести то, что из-за пустого соблазна утратил.

Изгнанный из рая Адам, за свой соблазн плодами знания, могущий вернуться туда только после полного уничтожения своей грешной индивидуальности (“…если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода.”(Ин.12:24)) и принятия Духа Христа (“Я есмь дверь: кто войдет мною, тот спасется…”(Ин.10:9)), после прохождения в своих потомках множества ветхозаветных испытаний в истории еврейского народа очень похож на русского Ивана-Царевича, которого его рациональная “сообразительность” подтолкнула сжечь шкурку лягушки, чтобы легко и быстро получить желанный плод – красавицу-невесту, в результате чего ему пришлось пуститься в долгий и опасный путь, на котором он должен усвоить главное – что сам по себе со всеми своими способностями он ничего не стоит, что он может только творить по дороге добро и ждать, что это добро обернется в решающий момент для него спасением.

Однако, как пройти через множество испытаний, будучи одержимым страхом?! В страхе нельзя сделать ни шагу, но есть дьявольски волшебное и потому, привычнее сказать, колдовское средство справиться с ним, а именно, -заместить страх страстью. Так страсть вступает в свои права, Эго не может существовать без страсти, без страсти оно будет всецело объято страхом от разлучения с Богом. Кто из психоаналитиков не знает фрейдовской азбучной истины о том, что бессознательным коррелятом всякого невротического симптома, в основе которого лежит вытесненная страсть, является страх?! Что, чем сильнее подавлена значимая страсть, тем сильнее невротический страх? Все “Толкование сновидений”[26], весь фрейдовский Ахеронт, вся психоаналитическая “демонология” построена на этом понимании! Но данное понимание можно обрести всего из одной – третьей главы ветхозаветного Бытия! Перейдем к четвертой главе.

Первородно греховная страсть, в частности агрессивная страсть, сразу проявляет себя – сын Адама Каин убивает Авеля, и слышит от Господа — “…ныне проклят ты от земли… ты будешь изгнанником и скитальцем на земле…”(Быт.4:11-12), что у нас звучит, как “теперь тебе придется самому как проклятому, то есть без поддержки свыше пройти путь ветхозаветного развития”. До благословения Иакова было еще очень далеко и потому, естественно: “…сказал Каин Господу: наказание Твое больше, нежели снести возможно; вот Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня.”(Быт.4:13-14). Опасения Каина были очевидны, потому что после того как его отец по плоти стал полагаться только на разум, ему, чтобы избежать страха, ничего не оставалось как поступать “по страсти”, то есть совершать грех, а так нельзя сделать ни шага в своем духовном развитии — Каин осознавал это гораздо лучше любого современного человека и даже чувствовал всем своим естеством главный духовный закон, состоящий в том, что “возмездие за грех – смерть…”(Рим.6:23) — “…всякий, кто встретится со мною, убьет меня.”. Поэтому-то, чтобы история человечества не закончилась на Адаме, чтобы не погиб младенец, “и сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его.”(Быт.4:15), но сделал это Бог той ценой, что “…отдал Сына Своего единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную.”(Ин.3:16). Так что, по нашему мнению отсюда фактически и начинается история “…Агнца, закланного от создания мира. Кто имеет ухо, да слышит.”(Откр.13:8-9).

В связи с будущей спасительной жертвой Агнца-Христа становится понятным, почему “…Каин принес от плодов земли дар Господу, И Авель также принес от первородных стада своего и от тука их. И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и дар его не призрел.”(Быт.4:3-5). Авель также полностью перенял первородный грех Адама-отца, но сумел сразу внести в свою жизнь элемент покаяния, который обнаруживается только в животном жертвоприношении, так как живая жертва провоцирует искренность в виде сострадания ей. Этот момент может быть понят очень хорошо из слов истинного, живущего верой христианина — митрополита Антония Сурожского2:

“Когда мы думаем о жертвоприношении Ветхого Завета, мы должны понять, с каким чувством человек думает о пропавшей овце, об овце, которая должна умереть. Вдруг Господь ему говорит: Ты – грешный человек, ты живешь нечисто передо Мной, творишь неправду, ты собственной рукой должен заколоть одну из твоих овец, причем ты должен выбрать непорочную овечку, самую чистую, самую прекрасную, ту, на которую ты любуешься, которая для тебя является радостью, как ребенок в собственном доме… — Но почему? Почему мне это делать? – потому что неправда виновного ложится страданием на невинного; убей ее и поставь себе вопрос: ты сможешь снова поступить вероломно, нечисто, неправедно? Ты посмотри, кто платит за твой грех, ты посмотри, поставь себе вопрос: на кого ложится проклятие твоего греха?… И так из столетия в столетие в Ветхом Завете люди воспитывались на том, что грех мой непременно ляжет страданием, мукой, смертью на невинного, никогда не на виновного, — виновный себя сумеет защитить. Неправедный, подобный мне, сумеет себя защитить; а вот любимый, чистый, хрупкий, беззащитный – на того падет все страдание и все последствия моего греха. Причем Ветхий Завет в этом смысле был к человеку беспощаден: ты должен выбрать самую чистую, самую прекрасную овечку, ты должен ее выделить из стада на смерть, ты должен ее принести в жертву, ты должен воочию, почти телесно ощутить, что значит грех… Грех значит – смерть, страдания, ужас предсмертного страха для невинного существа; причем твой грех – это его или ее страдание. Тогда делается ясным, каким образом грех становится убийственным. … по какому-то железному закону грех одного человека всегда ложится на другого, и жестче всего, суровее всего он ложится на невинного человека. Это относится ко всем нам; мы все грешим, и плодом этого греха является зло, страдание вокруг нас.”[21].

Возвратимся к Каину – взрослеющему эгоцентричному ребенку, изо всех сил развивающему свои рационально-логические функции, которому, тем не менее, все ни по чем, поскольку “…всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро.”(Быт.4:14), а за потомка Каина – Ламеха — “…в семьдесят раз всемеро.”(Быт.4:24). Вот только, одно дело — ребенок, который подойдя к порогу духовной зрелости, может всецело перестроиться на основе принятия христианской веры, а другое дело — взрослый, продолжающий видеть интеллект своей главной ценностью. Это будет уже Каин, переживший потоп, прошедший через весь Ветхий Завет вопреки проклятию, вошедший в кризис, но все равно не изменивший своей сути. Герман Гессе в “Демиане” упоминает о существовании секты каинистов; мы не знаем в точности, кого имел в виду Гессе, но можем видеть сейчас на каждом углу рекламу по сути таких же сект – “Решите все свои проблемы в Центре Развития Способностей. Пусть ваш интеллект станет совершенным…”. Мы не говорим, что логика мира не верна, мы говорим лишь о том, что она является “безумием перед Богом”, а не перед разумом другого человека. Действительно, устоит ли наивный в мирской науке святой перед совершенным интеллектом, не “отмстится ли ему всемеро и в семьдесят раз всемеро”?! — “…кто подобен зверю сему? И кто может сразиться с ним? … И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом, и народом, и языком, и племенем.”(Откр.13:4,7).

Таким образом, оказывается существует способ войти в духовный кризис, не выйти из него и при этом не страдать. Плата за это одна – нужно, как говорится в распространенном литературном выражении, “продать душу дьяволу”. Все очень четко: чтобы выйти из кризиса нормальным образом, претерпев страдания, нужно отказаться от своего Эго ради обретения Бога – “Сберегший душу свою потеряет ее, а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее.”(Мф.10:39), а чтобы не страдать и существовать в кризисе нужно пожертвовать Богом ради Эго. В последнем случае может наблюдаться даже своего рода кажущаяся внешняя бесстрастность, обусловленная тем, что вся личность подчинена одной колоссальной самой страшной страсти, заместившей все другие аффекты – гордости. В этом состоянии страх утраты Бога полностью исчезает, поскольку Эго само становится на Его место, происходит как бы полное единение рационального разума и того, без чего он недееспособен из-за страха – страсти. Нам не описать такое состояние души (впрочем, самой души здесь уже нет) лучше, чем это может сделать духовно опытный монах: “Гордость – противница Божественного закона. Извращая божественный порядок бытия, она всюду вносит распад и смерть. Она проявляется и в плане плоти, но больше ей свойственно безумствовать в плане мысленном, духовном. Поставляя себя на первое место, она ведет борьбу за преобладание над всем, и в этой борьбе ее главным орудием является ум-рассудок. (Ratio). …ум-рассудок, когда на нем и в нем сосредотачивается духовное бытие человека, царит и властвует в свойственной ему отвлеченной сфере настолько, что высшего себя не обретает, и потому кончает признанием в себе божественного начала. Это последний предел рассудочного воображения и в то же время – последняя глубина падения и мрака.”[19]. Естественно предположить, что внутренний мир антихриста будет представлять из себя примерно такую же картину.

О последних временах

Сейчас мы сделаем предположение, на котором не настаиваем, и сами хотели бы услышать, что по этому думают богословы. Суть его состоит в том, не является ли знамение, данное Каину (“и сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его.”(Быт.4:15)), прообразом печати или самой печатью антихриста?! Ведь, “…и дано ему [зверю, выходящему из земли — лжепророку] было вложить дух в образ зверя [выходящего из моря — антихриста], чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя. И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание…”(Откр.13:16-17). Представленная здесь символика вовсе перестает быть символикой, если задуматься о том, что “чело” и “рука” могут обозначать соответственно “образ мысли” и “образ действий”, на которые приоритет рационального разума неизбежно наложит свой отпечаток. В принципе уже сейчас практически невозможно преуспеть в миру (“нельзя будет ни покупать, ни продавать”), если не полагаться прежде всего на холодный рациональный рассудок и не действовать в соответствии с его эгоистичной и хладнокровной логикой. Что же касается того, что рука именно правая, то мы хотя и не хотим полагаться на сопоставления такого рода, но все же не можем не вспомнить о том, что знает любой студент-медик – правой рукой, как и всей правой половиной тела, управляет левое полушарие головного мозга, ответственное в силу межполушарной асимметрии функций за выполнение логических, математических и любых других сугубо рациональных операций (за образное мышление отвечает правое полушарие).

Уже современное нам молодое “смышленое” поколение подростков с буквально компьютерной способностью к индифферентному (или страстному) восприятию и переработке любого рода бездуховной и безнравственной информации “клеймит” своих наивных и кротких сверстников метким и звучным прозвищем лох. Добрый, простой и искренний лох действительно не отмечен печатью рациональной практичности, он действительно не способен не только в последние времена, но уже сейчас ничего “ни покупать, ни продавать”. Праведному лоху действительно в таких условиях необходимы “терпение и вера святых”(Откр.14:12), чтобы выжить – но выжить воистину, потому что полная духовная смерть ожидает как раз всех тех, кто “не лох”. Лох тоже имеет особенность мышления, но мышления, основанного на вере, безотносительном добре и искренности, это тоже печать, но печать истинного Бога: “Не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего”(Откр.7:3). Кто еще страдает сейчас в мире больше, чем “истинные лохи”? Именно такими “наивными святыми” будут “…те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца. За это они пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле будет обитать в них. Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной: ибо Агнец, Который среди престола, будет пасти их и водить их на живые источники вод; и отрет Бог всякую слезу с очей их.”(Откр.7:14-17).

Если все действительно так, то не является ли приоритет использования интеллекта тем качеством, которое приобрел Адам, вкусив с древа познания, которое от него унаследовал Каин в виде “знамения” и которое в последние времена будет иметь всякий “малый и великий, богатый и нищий, свободный и раб”, в форме начертания зверя (в результате всем доступной “специализации” на базе Центров развития способностей и интеллекта)?! Так, не является ли современный человек, а тем более биоробот будущего — антихрист, образно говоря, Каиным, восставшим вопреки и проклятию, и потопу из Ветхого Завета – “…одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелена.”(Откр.13:3), “…стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя…”(Откр.13:1).

Вообще точнее, ветхозаветным прообразом апокалиптического “…зверя, который имеет рану от меча и жив.”(Откр.13:14) является, судя по всему, царь Саул, о котором известно, что он “…взял меч свой и пал на него. … Так умер в тот день Саул и три сына его…”(1Цар.31:4,6). Чтобы излишне не вдаваться в детали, мы оставим историю царя Саула, изложенную в 1-й Книге Царств, читателю “для самостоятельного изучения”. Коротко же можно сказать, что Саул – это одержимый злым духом противник царя Давида, постоянно пытающийся убить его. Из рода же Давида, как известно, произошел по плоти Иисус Христос — “сын Давидов”(Мф.20:23). Так получается, что агрессия Саула против Давида в Ветхом Завете аналогична агрессии зверя апокалипсиса против Христа в Новом Завете. На основе этого понимания мы можем несколько сжать ряд ветхозаветных событий и сделать необходимый в нашем контексте следующий вывод.

Потомки Адама могут пойти либо по пути Саула, чтобы как в своем индивидуальном внутрипсихическом духовном кризисе, так и в последние времена воевать против Христа, всецело подчинить себя лукавому разуму, превратиться в холодного, бесчувственного биоробота – зверя апокалипсиса – и в конце концов закончить серным озером (“И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их; а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков.”(Откр.20:10); либо – по пути Давида, чтобы, также, когда придет время, и внутри себя, и в истории человечества, проявив “терпение и веру святых”, приняв идеал Христа, вернуть душе утраченный рай – “И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.”(Откр.21:4)

“Здесь мудрость, кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его – шестьсот шестьдесят шесть”(Откр.13:8) — пожалуй теперь эта фраза проясняется окончательно. Точно также как “для того, чтобы узнать мудреца, нужно самому иметь хоть немного мудрости”, также и только тот, “кто имеет ум” будет способен увидеть “печать интеллекта” в характере мышления или действий другого человека, а образно выражаясь, — на его челе или руке. Касательно того, что число зверя – “это число человеческое” – уже говорилось выше: антихрист – это “совершенный ветхий (перстный) человек”, то есть в полном смысле Адам, соблазнившийся возможностями (плодами) рационального знания – интеллекта. Вообще, во всей библейской истории есть только два ярко противоположных образа – это эталонный грешник Адам и истинный Бог наш Иисус Христос. Адам своим поступком низвел образ и подобие Божие в состояние падшего человека, Христос же Своей миссией вернул человеку божественный образ. Так что, если Иоанн специально подчеркивает то, что “это число человеческое”, то совершенно очевидно, что речь идет об Адаме. Наконец, относительно трех шестерок, нам кажется достаточным согласится с наиболее традиционным богословским представлением о том, что это число нумерологически соответствует имени императора Нерона, который царствовал в то время, когда Иоанн писал Апокалипсис, и был наиболее яростным гонителем христиан. Не рискуя прямо указывать его имя, Иоанн использовал его нумерологический код. Впрочем, дело, скорее всего, не в том, что Иоанн боялся рисковать (таким людям бояться уже нечего), а в том, что он хотел указать не на самого Нерона, а на то, что ему было главным образом свойственно, и стало быть, будет свойственно антихристу – быть гонителем христианства. Таким образом в наших рассуждениях три шестерки означают ничто иное как то, что антихрист демонстративно (!) предложит альтернативный христанству путь, путь основанный на развитии и достижениях чисто рационального интеллекта. Это согласуется с мнением классического богословия о том, что антихрист открыто противопоставит себя Христу и христианской религии, чтобы те, кто сделает выбор в его пользу, сделали бы это совершенно сознательно, не будучи введены в заблуждение, чтобы не иметь себе оправдания перед Судом истинного Бога. Таким образом, три шестерки будут представлять собой какой-то яркий антихристианский лозунг или конкретные действия, вроде гонений Нерона. Если учесть то, что на этом альтернативном христианству пути оккультное и научное знания интегрируются друг с другом, тенденция к чему четко прослеживается уже сейчас, особенно в медицине, психологии и квантовой физике, то получится такая “гремучая смесь”, что путь этот блеклым никому не покажется и даже, наоборот – “…и дивилась вся земля следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю… и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба перед людьми. И чудесами… он обольщает живущих на земле, чтобы они сделали образ зверя…”(Откр.13:3,13-14). Само собой разумеется, что власть (могущество рационального знания) зверю, то есть человеку с совершенным интеллектом, дал дракон – эдемский змий.

Не хочется переходить от символического к чисто буквальному пониманию пророчеств Иоанна, но тем не менее, можно для примера (и просто, чтобы немного отвлечься от серьезных сравнений) немного пофантазировать и в этом плане. Впрочем, этим мы также готовы еще раз показать, что не чуждаемся и буквального понимания Библии. Так вот, если, например, вскоре откроется реальная перспектива клонирования человека – типичный результат триумфа науки и альтернативный христианству путь (так как противопоставляет бессмертию духа в святом Царствии Божием “бессмертие” плоти при избытке земных страстей и наслаждений), — то миллионы людей, живущих приоритетом земной мудрости, буквально “ломанутся” к тому, кто завладеет монополией клонирования — антихристу. Естественно, что обеспечить индивидуальным клоном каждого желающего будет невозможно – ежедневно умирает огромное количество людей, и каждый из них (или его родственники) захочет получить “гарантию” того, что, пусть хотя бы в порядке очереди, но и его культура ткани будет когда-нибудь клонирована (как известно, погружать тела богатых людей после смерти в жидкий азот в надежде их “воскрешения” благодаря будущим научным достижениям стали уже несколько десятилетий назад). Поэтому, чтобы не нарушить очередность, клонирующая фирма будет еще живущим, подавшим в нее “заявку на бессмертие” своей плоти людям, ставить на тело штамп, являющийся, такой “гарантией выполнения обязательств фирмы перед клиентом”. Удобнее всего будет “метить” очевидно голову или конечность. Перспективой неограниченно продолжать “плотскую жизнь” можно будет “прельстить, если возможно, и избранных.”(Мф.24:24), поскольку даже верующий в условиях всеобщего ажиотажа сможет засомневаться: “а вдруг нет Царствия Божиего, его ведь никто не видел, а если и есть, — все равно, что мешает мне на всякий случай подстраховаться здесь на земле?”. Однако, никакой подстраховки быть не может, это как раз та ситуация, когда человеку необходимо сделать отчетливый выбор – в пользу искренней веры в невидимое спасение, или в “реальное” достижение интеллекта — клонирование. Так будет или не так, никто не знает, но ситуация будет подобна описываемой, поскольку Бог на Великом Суде не взвешивает на весах “грехи” и “добродетели” в ожидании того, какая же чаша наконец перевесит, по крайней мере такого “взвешивания” не будет в последние времена, — не Бог судит, но человек сам выбирает Бога, или отвергает Его в угоду мирским достижениям разума. Сам человек выбирает Христа или Адама, вкушать ли ему с древа жизни или с древа познания. Вот только с обоих деревьев вкусить никак нельзя точно также как тьма и свет не могут находиться одновременно вместе. Поэтому независимо от того, будет ли начертание зверя логотипом фирмы по клонированию или чем-то другим (сейчас мы допускаем иронию воображения, но везде, где дело касается Библии нас следует понимать совершенно серьезно), — результат его принятия однозначен и предопределен, и его нелишне повторить еще раз – вдруг кто-то забыл (здесь также не следует усматривать иронию): “…кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на тело свое или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем; и дым мучений их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю…”(Откр.14:9-11).

Итак, возвратимся к Адаму, начавшему в своих потомках шествие через весь ветхозаветный период развития человечества и, соответственно — ребенку, вступающему в подростковый период развития – по-нашему, ветхозаветный этап развития души. Конечно, мы не имеем сейчас никакой возможности, ни практической, ни теоретической, детально сравнить все проблемы личности, травмы и конфликты Эго с образами и сюжетами Ветхого Завета. Учитывая, сколько сопоставлений мы получили всего из нескольких его стихов, тем более, что мы даже не получили, а скорее просто указали в примерах на возможность установления такого рода соответствий, то понятно, какой объем может составить обсуждение подобным образом всех ветхозаветных событий. Если же при этом еще и обращать внимание на то, как происходящее преломляется в новозаветном христианском восприятии — без чего весь разбор не будет иметь никакого смысла (!), — то полученный материал вообще увеличится в геометрической прогрессии. Исходя из этого, становится понятным, каким образом следует “обращаться с Библией”. Библию нельзя превратить в символический словарь-справочник, этого нельзя сделать уже хотя бы просто физически, точно также, как невозможно представить себе перечень всех возможных свободных ассоциаций, возникающих в ходе психоаналитической сессии у каждой конкретной личности с каждым конкретным типом психического нарушения при каждой конкретной проблеме. Каждый человек имея перед собой Библию и буквально, живя по ней (!), должен вчитываться в нее всякий раз, когда он оказывается перед внутренним противоречием (да и не только в этом случае), с целью получения не информации, не определенного знания, а для того чтобы пережить интенсивное искреннее нерациональное переживание – впечатление от прочитанного, в котором он узнал бы себя, свою скрытую натуру, или, скажем, бессознательную основу, персонифицированную пусть самым сказочным, с точки зрения логики, но неизмеримо значимым сюжетом. Говоря психоаналитическим языком, человек должен искать от прочтения Библии исключительно эмоционального вида инсайта, а уж интеллектуальный его компонент должен приходить в той мере, в какой позволит Бог. Иначе, очень легко прельститься змеиным чисто разумным пониманием – рациональной интерпретацией – а потом, также лукаво мудрствуя, искать пути преодоления “неизвестно откуда взявшейся” ригидности аффекта.

ЧАСТЬ III

Вера и знание в кризисе

О значении времени исцеления

Все вышесказанное требует от нас признания в том, что несмотря на множество объяснительных концепций, в результате каких именно процессов наступают действительные видимые позитивные изменения в психике, этот вопрос не может быть решен однозначно при помощи только научно-психологического подхода. В момент излечения аналитику всегда приходится сталкиваться с неким нерациональным, мистическим фактором, имеющим неуловимую эмоционально-чувственную природу. О своего рода “недееспособности” аналитика в этом плане писал еще Юнг: “…мы всякий раз поражаемся, когда нечто, прежде неизвестное, внезапно всплывает из кажущегося Ничто. После этого, разумеется, придет психолог и расскажет, что все это произошло по тем или иным причинам. Однако кто бы мог это сказать наперед?”[30]. Ту же мысль пытался выразить и Парацельс, говоря о том, что случай приводит пациента к врачу, когда ему судьбой [Богом] предназначено исцелиться.

От себя же мы хотим предложить к обсуждению следующий вопрос. При своем зарождении во времена Фрейда психотерапия всегда старалась в отношении каких бы то ни было психических феноменов прежде всего ответить на вопрос “почему?”; в своем дальнейшем развитии, начиная с бихевиоральной терапии и заканчивая NLP, она перешла от “почему?” к “как?” – в смысле, не столько важно почему возникло нарушение, сколько как можно его преодолеть? Мы же предлагаем теперь сместить внимание от “как?” к “когда?” и наделить основной значимостью не причину возникновения психического нарушения (“почему?”), не способ его преодоления (“как?”), а момент времени совершающегося исцеления (“когда?”). Собственно в этом подходе нет новшества — христианский средневековый мистик Иоханн Таулер говорил примерно то же самое следующими словами:

“Душа хорошо знает, что есть Бог, хотя бы из природного света разума. Но Кто Он есть и где, это сокрыто и неизвестно. Потому растет ее жажда, она непрестанно ищет и спрашивает и с радостью хоть что-то узнает об этом Боге, Который от нее столь спрятан и сокрыт. В этих упорных поисках ведет ее звезда, как тех, о ком говорится в Евангелии: “Мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему”(Мф.2:2). Звезда эта не снаружи, но внутри; она – внутреннее сияние, божественный свет, и свет этот сообщает душе: “Он родился!”. И указывает, где родился – в сокровенной глубине, куда не проникает никакой свет. Многие пытались искать этот внутренний свет и рождение с помощью света природного, своим разумом; но у них ничего не вышло, и они остались на месте. Рождение это нельзя обнаружить, ибо тот внутренний свет, который о нем извещает, и составляет душу, что предуготовлена к рождению и где оно обретет для этого место. Но обделенные мудростью не желают ждать, когда же просветит их внутренний свет, в котором произойдет и обнаружится рождение. Они пытаются самовластно пробиться к нему своим Я и хотят найти его с помощью света природного – а это невозможно. Нужно ждать того часа, когда это случиться.”[22].

Можно ожидать вполне закономерный вопрос: каким образом возможно создать терапевтическую стратегию на основе того, что от нас фактически не зависит? Вы же не предлагаете построить машину времени? Нашим ответом будет – конечно нет, однако такая “стратегия” все же существует и существовала всегда в религиозной традиции. Исцеление, даруемое Богом происходит точно в свое время при условии полного смирения просящего. Об этом хорошо знали прославленные святые – вот, поражающие силой христианского духа слова преподобного Симеона Нового Богослова: “Совершенство заключается в том, чтобы всякое бедствие, нищету, страдание, злосчастие и позор, всей тяжестью свалившееся на тебя, переносить добровольно, радостно, свободно как желанное, сознательно и спокойно, и так оставаться до смерти без всякого почему”[5]. Заметим, что здесь нет ни тени того, что некоторые популяризаторы психоанализа клеймят словом “мазохизм”: в случае истинного мазохизма страдание принимает форму удовольствия, в смирении же святого страдание – это всегда страдание. Мазохист стремится продлить страдание, святой же в непрестанной искренней молитве просит Бога по возможности (!) избавить его от страдания, “говоря: Отче! О, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет.”(Лк.22:42). Собственно, кроме этого смирения и ожидания предначертанного Богом часа от человека больше ничего и не требуется. Это верно как в отношении каждой отдельно взятой души, так и человечества в целом. Весь ветхозаветный период пронизан темой ожидания прихода Мессии для исцеления народа израильского от греховной болезни. Молитвы страдающих евреев не остались без ответа, и “…когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего, Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных…”(Гал.4:4-5). Теперь всему миру известно, что в результате этого человечество получило возможность духовного исцеления. События, произошедшие в истории (не только религиозной!) в результате прихода Христа имеют глобально-позитивный характер, поэтому попробуем использовать данный пример как аналогичный для каждого индивидуального случая.

О полноте времени и синхронистичности

Итак, в соответствии с Библией, Мессия пришел в мир тогда, когда наступила полнота времени. По нашему мнению, раскрытие смысла этих слов носит ключевой характер для понимания того, каким образом общечеловеческие события и индивидуальные переживания оказываются всецело аналогичными.

Полнота времени по Евангелию – это, по-видимому, период всеобщей “синхронистичности”. Как известно, Юнг определял синхронистичность как момент соответствия или “совпадения” содержаний психической и объективной реальностей. По этому же принципу можно сказать, что приход Сына Божиего на землю был по своей сути синхронистичен: все события, реально происходившие в жизни Иисуса, одновременно являются символами наиболее важных внутрипсихических событий каждого человека и одновременно указывают на основные события истории человечества. Мы считаем, что каким-то образом, возможно по причине той же синхронистичности, коснувшейся также и святых апостолов, в Новый Завет вошли именно те сюжеты, которые имеют вышеописанный всеобщий смысл и значение. Те факты из жизни Христа и его учеников, которые оказались за пределами синхронистичности совершенно справедливо не вошли в каноническую Библию и сохранились в качестве разнообразных апокрифов. Поэтому, можно сказать, множество апокрифических сведений о жизни Христа не являются чем-то вредным и опасным, — просто они не несут той глобальной и всеобъемлющей мудрости, базирующейся прежде всего на мистике синхронных событий, которой пронизаны тексты канонические. В подтверждение этого приведем слова авторитетного православного богослова протоиерея Иоанна Мейендорфа: “Лишь божественным промыслом можно объяснить, почему уже в самые ранние времена были отвергнуты или приняты в канон те или иные произведения. В те времена не было научно-исторических методов для установления подлинности различных записей слов Христа или достоверности того или иного апостольского писания. Но тем не менее оказалось, что подбор был сделан верно даже с исторической точки зрения. Замечательно, что уже тогда апостольское авторство само по себе не было единственным критерием истинности. Так, не вошли в канон два вышеупомянутых послания Павла; “Послание к Евреям”, вероятно, не принадлежит перу самого Апостола; евангелист Марк, как известно, записывал со слов святого Петра; наконец, ни святой Лука, ни сам великий Павел не входили в число апостолов, избранных Христом во время Его земного служения. Таким образом, происходил отбор, и отбор этот осуществлялся авторитетом и интуицией всей Церкви, вдохновляемой и ведомой Духом Святым.”[11].

Кажется также, что “синхронный поток” берет свое начало из момента крещения Иисуса пророком Иоанном в водах реки Иордан; это можно связать с тем, что как раз здесь произошло полное единение со Святым Духом Бога-Отца, и далее все происходило исключительно в Духе. Такая же ситуация имела место и при апокалиптических видениях Иоанна – “Я был в Духе в день воскресный…”(Откр.1:10), тот же Дух Святой говорил через апостолов при написании Евангелий, тот же Дух сделал возможным появление ветхозаветных пророчеств о Христе, наконец, тот же Святой Дух дал возможность родиться на свет Сыну Человеческому от Девы Марии. Так становится понятно, почему в христианстве самое главное всегда пребывать в Духе Святом, почему нельзя грешить и почему самый страшный (непростительный) грех – это грех (хула) против Духа Святого. Потому что присутствие Святого Духа, которого лишает грех, дает возможность пребывать в своеобразной синхронистичности, мистической причастности плану Творца, что на языке Библии звучит как быть сыном Божиим подобно Христу — “…когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего, Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление. А как вы – сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: “Авва, Отче!” Посему ты уже не раб, но сын; а если сын, то и наследник Божий через Иисуса Христа.”(Гал.4:4-7). По-видимому, именно факт такой синхронистичности, определяющей связь индивидуальной души с высшей божественной реальностью невидимого Творца, дает возможность Спасения как вневременного и вне пространственного единства с вечностью. По истине огромное значение в этом смысле приобретают слова Христа – “Исследуйте Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне. Но вы не хотите прийти ко Мне, чтобы иметь жизнь.”(Ин.5:39-40). Однако, та же синхронистичность, или просто — присутствие Духа – определяет духовно-целесообразную мистику земных событий, а проще сказать, позволяет творить чудеса: “Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе.”(Флп.4:13). Необходимость же для этого искренней эмоциональной настроенности, то есть веры, уже давно нам очевидна из прошлых рассуждений — “…если будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: “перейди отсюда туда”, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас.”(Мф.17:20).

Итак, каноническая Библия содержит набор сюжетов, несущих в себе тотальную синхронистичность, которая проявила себя, прежде всего, в событиях жизни Христа, происходивших при непосредственном участии Святого Духа и определила практически полное соответствие динамики символических процессов на трех уровнях – 1) независимом духовно-мистическом (в жизни Христа как воплощенного Бога), 2) индивидуальном (во внутрипсихической жизни каждого человека) и 3) коллективном (в истории развития человечества). Новый Завет дает совершенно очевидное подтверждение этому, обозначая лишь привычное психоанализу понятие синхронистичности, как уже говорилось, полнотой времени: “…открыв нам тайну Своей воли по Своему благоволению, которое он прежде положил в Нем, в устроении полноты времен, дабы все небесное и земное соединить под главою Христом.” (Еф.1:9-10).

О невротической “несчастливости”

Рассмотрим в аспекте синхронистичности и аналогичном ей пребывании во Святом Духе несколько банальных ситуаций из жизни обычного невротика. Традиционная психоаналитическая точка зрения предполагает, что причины невроза состоят исключительно в нарушениях индивидуального развития, однако, как минимум половина современных людей настойчиво ищет в структуре психо-эмоциональных срывов мистические аспекты. Тенденция среднего человека обращаться за помощью к нетрадиционным целителям, колдунам и экстрасенсам существовала всегда и существует сейчас, несмотря на “прогресс” цивилизации. Это можно объяснить примитивностью мышления некоторых людей и снять проблему, тем не менее любое субъективное мнение, любой поведенческий акт имеет под собой скрытый вполне целесообразный смысл. Страдающий человек ощущает в себе нечто неподдающееся рациональному объяснению, он категорически отказывается признать, что проблемы и трагедии приходят случайно, его субъективная реальность никак не укладывается в прокрустово ложе традиционно-научных объяснений. Для того, чтобы понять человека, его нужно безусловно принять во всех его проявлениях, даже в тех, которые отдают совершенно слепой архаичностью. В соответствии с этим попробуем посмотреть на проблему невроза с точки зрения среднестатистического человека, по праву доверяющего тому, что он чувствует, тому, что происходит в его внутреннем мире; используем при этом классические представления психоанализа.

Предметом нашего рассмотрения будут являться два феномена: во-первых, объективно обнаруживаемая невротичность как душевное страдание, определяемая неблагополучным детством, во-вторых, невротичность в субъективном смысле неудачливости, определяемая совершенно специфическим стечением травматичных событий уже во взрослом периоде жизни личности. Вся жизнь индивида, согласно классическим психоаналитическим представлениям, детерминирована ранним детством. Травматические ситуации, блокирующие либидо ребенка, и другие психогении делают нервную систему не резистентной к дальнейшим психологическим трудностям и предрасполагают к тяжелому душевному состоянию на протяжении длительных периодов времени. В результате можно наблюдать глубокий внутридушевный дисбаланс, проявляющийся неврозом, акцентуацией характера, психопатией, но неспециалист скажет проще – перед нами человек с несчастливой (!) судьбой! В народе, не обращая внимания на клинические проявления невроза, его еще обычно называют невезучим. Со стороны кажется, что на такого человека обрушивается масса больших и малых жизненных препятствий, одновременно (!) воздействующих психотравмирующих ситуаций. Здесь можно возразить, сказав, что и гармонично развитой, совершенно здоровой психически личности приходится переносить не меньше разнообразных конфликтов, встречать на жизненном пути не меньше трудностей. Однако, в восприятии здорового все психотравмы допускают более или менее длительный светлый промежуток, практически никогда не накладываются одна на другую, не образуют “черных полос” из непрекращающихся неудач, личных потерь и трагедий. Каждый человек переживает, например, смерти близких родственников, но актуальный невроз возникает тогда, когда человек теряет “по воле рока” несколько самых близких людей за один небольшой промежуток времени. Существует и другая сторона. Для одних ситуация, кажущаяся негативной в данный момент, оказывается совершенно необходимой, сугубо позитивной, если на нее взглянуть спустя определенный отрезок времени – по принципу “нет худа без добра”, или “все, что ни делается – к лучшему”. Полная противоположность наблюдается у другой категории людей — так называемых “неудачников”, “несчастливых” типов: психотравмы следуют одна за другой, совпадают по времени, обрушиваются сплошным валом все сразу, одновременно, приводя к тяжелой декомпенсации психики. Что касается “темных” и “светлых” полос – опять все наоборот: когда кажется, что все плохое позади, и над головой безоблачное небо – “светлый промежуток”, то как раз в этот момент — в “один прекрасный день”, как свойственно “невезучим”, весь этот рай превращается в пыль, оказывается “светлый промежуток” был самообманом, роковой ошибкой, насмешкой судьбы. А дальше все — по-прежнему – чередование мнимых “светлых” и осознаваемо “темных” промежутков сливается в один сплошной темный период – жизнь-трагедию! При этом в субъективной реальности здорового человека мнимыми являются как раз “темные” периоды и то же, на первый взгляд, сочетание “светлого” и “темного” дает уже совсем иную картину счастливой, полноценной, не зря прожитой жизни.

При таком подходе невроз будет пониматься уже как совокупность объективно видимых и субъективно значимых нарушений в душевной жизни личности, проявляющихся соответственно в виде страдания от инфантильно-дезадаптивных стереотипов поведения и в виде иррационально ощущаемого “выпадения” из благоприятной синхронистичности событий.

У невротика эта лишенность “поддержки свыше” переживается не конкретно для Эго в виде чувства богооставленности – простой человек при этом, как правило, начинает молиться ангелу-хранителю, ставить свечки перед иконами в храмах, исповедывать грехи и т.п., становясь на путь освобождения иррационально-чувственных установок, ведущих к нормальной религиозной вере, или поддается искушению получить знание о духовных причинах своих проблем, тем самым попадая в “сети” оккультизма. Психотик же переживает все в гораздо более грубой и опредмеченной форме, что принимает вид классического параноидного синдрома. Что такое паранойя с психиатрической точки зрения известно всем, но наше внимание привлек необычайно яркий ее библейский образ. Точнее, он привлек не наше внимание, а внимание одного больного, госпитализированного в психиатрическую клинику в связи с параноидальным “архаично-религиозным бредом”, конечно, в рамках шизофрении, который и сообщил нам, что нижеследующие выражения из текста псалмов Давида очень четко характеризуют его внутреннее состояние. (Здесь мы очередной раз предостерегаем от того, чтобы сказанное не было воспринято как заключение о том, что “царь Давид страдал паранойей”; мы категорически против такого подхода, и потому хотим напомнить, что сказанное, а точнее спетое Давидом было обусловлено исторически известными действительными событиями и конфликтами, а вот то, что представленные в Библии реальные сюжеты имеют одновременно (!) огромную символическую значимость – уже совсем другой вопрос).

“Помилуй меня, Господи, ибо тесно мне; иссохло от горести око мое, душа моя и утроба моя. Истощилась в печали жизнь моя, и лета мои в стенаниях; изнемогла от грехов моих сила моя, и кости мои иссохли. От всех врагов моих я сделался поношением даже у соседей моих и страшилищем для знакомых моих; видящие меня на улице бегут от меня. Я забыт в сердцах, как мертвый; я как сосуд разбитый, ибо слышу злоречие многих; отовсюду ужас, когда они сговариваются против меня, умышляют исторгнуть душу мою. А я на Тебя, Господи, уповаю; я говорю: Ты – мой Бог.”(Пс.30:10-15). “…враги мои говорят против меня и подстерегающие душу мою советуются между собою, говоря “Бог оставил его; преследуйте и схватите его, ибо нет избавляющего”. Боже! Не удаляйся от меня; Боже мой! Поспеши на помощь мне. Да постыдятся и исчезнут враждующие против души моей, да покроются стыдом и бесчестием ищущие мне зла!”(Пс.70:10-13).

Из сказанного становится очевидным, что первостепенной, если не единственной задачей, при оказании помощи пациенту является обретение им чувства Божьего присутствия, возвращение состояния своеобразной “позитивной синхронистичности” бытия. В церкви о том же говорят гораздо проще – человек должен обрести присутствие Духа Святого, принять Его водительство, и ничего другого не требуется, да, собственно, больше уже и некуда. Состояние всецелой одухотворенности – это полный внутренний покой и гармония душевных сил, это качество, которого интуитивно желает всякий человек и тем более невротик, это то состояние, которое переживает искренний в чувствах младенец, еще не ставший на путь логического познания мира, то есть “не вкусивший с древа познания добра и зла”, наконец, эта та ситуация, с которой начинается ветхозаветная история человечества – пребывание Адама в раю.

О табу на поиск рационального пути исцеления

Теперь мы можем рассмотреть падение человека в результате первородного греха еще с одной позиции – с позиции утраты “синхронистичного” существования. Быть в раю с Богом, непрестанно испытывая благодать Его Духа – означает получать все необходимое “синхронно” – не раньше и не позже, не больше и не меньше, чем требует естественная надобность. Мы не знаем, и более того, относимся как к табу к стремлению узнать, каким именно образом наличие одного только элементарного искреннего чувства или хотя бы его четкого приоритета над логикой позволяет человеку стать участником ряда синхронных событий. Такого рода знание является табу вовсе не из-за страха перед ужасным наказанием, а по той простой причине, что причастным “синхронистичности” может быть только естественная искренняя простота; все то, что ею не является автоматически оказывается вне синхронистичности – “…все, что не по вере – грех”(Рим.14:23). Поэтому не опасно, а абсурдно пытаться посредством логики обрести “контроль (власть) над синхронистичностью”, одно только “включение” рационального разума одновременно “выбрасывает” человека из синхронной последовательности событий. Именно так из рая и был “выброшен” Адам после вкушения плода знания, именно так входит в пубертатный кризис подросток, именно так оказывается в любого рода духовном кризисе взрослый человек, мучительно пытаясь осознать интуитивно ощущаемый колоссальный смысл сказанного Христом – “пока не обратитесь и не станете как дети…”. И снова человек пытается принять эти слова логически как руководство к действию, и кризис становится еще глубже. И снова ему вспоминается – “не заботьтесь ни о чем, но всегда в молитве…”, “но как же не заботиться, когда нужно действовать” – говорит ему основанный на жизненном “опыте” лукавый разум. “Я должен знать, что мне делать”, “я должен знать как мне поступить”, “даже если я должен совершить внутренний поступок, — я все равно должен знать, что он из себя представляет и каковы его последствия” – знать, знать, знать… Выход из кризиса уже фактически невозможен, утраченная гармония желанна, до древа жизни “рукой подать”, но все, что человек может видеть – это “…на востоке у сада Едемского херувима и пламенный меч обращающийся.”(Быт.3:24). Есть еще один последний шанс – положиться на “терпение и веру святых, соблюдающих заповеди Божии и веру в Иисуса.”(Откр.14:12) – если же нет, если последует еще хотя бы одно “знать”, “как”, “почему”, то выходом из кризиса становится “серное озеро”(Откр.20:10).

Как уже говорилось, обретение “терпения и веры святых в Иисуса” с позиции холодного разума означает смерть, и именно эта смерть – смерть Эго (конечно же частичная, полное освобождение наступает, как известно, лишь в результате физической смерти тела) переживается в кризисе, и именно суть этих переживаний выражена в непревзойденной мудрости апокалипсиса Иоанна: “И услышал я голос с неба, говорящий мне: напиши: отныне блаженны мертвые, умирающие в Господе; ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними.”(Откр.14:13), “…а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков.”(Откр.20:10).

Таким образом, проникнуть в суть синхронистичности при помощи разума – это не табу, а бессмыслица. В центре “синхронной гармонии” — Бог, путь к Нему возможен только в Духе, а пребывать в Духе можно, лишь имея приоритет искренности, то есть опять же “веру святых”, идеал которой воплощен в Иисусе Христе: “…как одним человеком [Адамом] грех вошел в мир, и грехом – смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили. … Но дар благодати не как преступление. … Ибо если преступлением одного смерть царствовала посредством одного, то тем более приемлющие обилие благодати и дар праведности будут царствовать в жизни посредством единого Иисуса Христа. Посему как преступлением одного – всем человекам осуждение, так правдою одного – всем человекам оправдание к жизни.”(Рим.5:12-18).

Пытаться разумом проникнуть в совершенную божественную гармонию – это то же самое, что задаться целью пронести “кусочек тьмы” в освещенное помещение. Это можно будет сделать разве что в наглухо запечатанной коробке, но зачем, если из-за ее стенок свет все равно будет недосягаем. Поэтому, не точным будет сказать, что вера сильнее знания, а Христос сильнее антихриста — эти понятия просто несовместимы, второе существует лишь тогда, когда нет первого, и когда приходит первое, второе исчезает без борьбы. Тьма не может бороться со светом — хотя она и реально существует, — она исчезает при свете, не по причине своей слабости и своего поражения, а по причине элементарной несовместимости своей природы с природой света. “Пламенный меч херувима” нельзя обойти совершенно никаким способом, поскольку свет, приходя, всегда замещает тьму, но тьма, не может заместить свет там, где он светит, поэтому же исход Армагеддона очевиден — не по причине большей или меньшей слабости сторон. Когда в мир приходит Христос, в нем теряет силу антихрист, когда душа начинает верить, она понимает какую трагедию несет в себе знание. Поэтому бессмысленно спасаться без Христа, поэтому невозможно осознать будущую катастрофу – “серное озеро”, не устранив приоритет знания. Поэтому не может понять Библию неверующий теолог, поэтому христианская мудрость недосягаема для атеиста, при этом не представляя из себя тайной эзотерики, поэтому не может обрести человек истинное психическое исцеление, духовный покой и гармонию с Богом в себе и других людях, полагаясь на знание. Поэтому укрепление в кризисе приоритета логики и рационального разума приводит к временной иллюзии физического (душевного) благополучия и окончательной духовной смерти, а обретение искренней веры – к временной иллюзии смерти и окончательному духовному возрождению. Поэтому все по-настоящему позитивное, что только может произойти в ходе психоанализа, происходит мистическим и неуловимым образом в процессе трансферных, то есть эмоционально искренних отношений, или в результате эмоциональных “инсайтов”, происходящих вне аналитической сессии. Пытаться разумно-логически объяснить процесс исцеления означает то же, что, как уже говорилось, стараться познать свет, сидя в темной коробке. У каждого человека в душе есть область света, и есть территория темной коробки, содержание последней можно анализировать годами, в то время как исцеление зависит от разрушения стенок коробки, так что оно или не произойдет вообще, или произойдет по независящим от действий аналитика причинам, или точнее, даже вопреки его действиям.

Мы очень хорошо отдаем себе отчет в том, что данные рассуждения похожи на настоящую проповедь, которая не может быть полезно-практичной, но, во-первых, мы об этом предупреждали в самом начале, во-вторых, мы как раз и имеем целью низложить перед “избитыми” понятиями веры, надежды, любви, смирения, сострадания, праведности и т.д. всякую мыслимую в отношении помощи страдающему человеку узко рациональную (лукавую) полезность и практичность, особенно, когда дело касается исключительно психологической помощи, наконец, в-третьих, всякое рассуждение о религии и в частности, о Боге может носить характер (возможно, скрытый) либо проповеди, либо богоборческой атеистической пропаганды — третьего не дано, и мы осознанно избрали первый путь. В силу этого, закончим данный раздел рассуждений в соответствующем проповеди стиле всем известными как-то по-настоящему библейскими словами: “И сие пишем вам, чтобы радость ваша была совершенна. И вот благовестие, которое мы слышали от Него и возвещаем вам: Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы. Если мы говорим, что имеем общение с Ним, а ходим во тьме, то мы лжем и не поступаем по истине; если же ходим во свете, подобно как Он во свете, то имеем общение друг с другом, и Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха.”(1Ин.1:4-7).

О творческом даре, или о вере в невидимое

Юнговское понятие синхронистичности здесь используется фактически только для того, чтобы хоть как то обозначить суть состояния пребывания во Святом Духе. Мы ни в коей мере не отождествляем эти понятия, пребывать в Духе – это несравненно больше, чем наблюдать ряд синхронных событий, а утратить присутствие Святого Духа – это трагедия, по сравнению с которой выпасть из синхронистичности – просто пустяк. Тем не менее, что же происходит с реальностью при “синхронном” существовании? Реальность всецело соответствует внутрипсихическому содержанию, и вот типичные библейские примеры этого: “Иисус сказал ему: … пойди на море, брось уду, и первую рыбу, которая попадется возьми, и, открыв у ней рот, найдешь сатир…”(Мф.17:27), “…послал учеников Своих, сказав: пойдите в противоположное селение; войдя в него, найдете молодого осла привязанного, на которого никто из людей никогда не садился; отвязав его, приведите; и если кто спросит вас: “зачем отвязываете”, скажите ему так: “он надобен Господу”. Посланные пошли и нашли, как Он сказал им.”(Лк.19:30-32).

Синхронистичность в смысле пребывания в Духе очень похожа на то, что обычно называют даром творчества, осуществляемого как бы по принуждению, или по “наитию” свыше. Истинному творчеству свойственно состояние, когда творящий перестает принадлежать себе, он отдается воле чего-то более высокого, более разумного, более гармоничного, чем есть сам. Назвать Это творящий может как угодно – музой или Духом, но суть в том, что отныне в своем творчестве он принадлежит и подчиняется невидимому, в которое верит больше, чем во что бы то ни было реальное. “Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом”(Евр.11:1) – утверждает библейское определение, в точном соответствии с которым творческая личность начинает полагаться на иррациональные компоненты души и как ни странно это выглядит с точки зрения рационального разума, достигает “осуществления ожидаемого”. Муза и Святой Дух невидимы, для обывателя их вообще не существует, но творящий без них ничтожен, без веры в невидимое он утрачивает всякий смысл существования. Только истинно творческий человек ясно осознает, что никогда не может творить сам, он может лишь просить (молить) Творца о благодати творческого дара и терпеливо ждать вдохновения. Каждому творящему хорошо понятно, что такое счастье, счастье для него — как можно дольше находиться в состоянии вдохновения.

Понятно, что творческая личность вовсе не обязательно должна обладать художественными, поэтическими или музыкальными способностями – можно просто творчески жить. Точно также, как поэт или композитор безусловно верит в свою музу и ждет своего вдохновения, так и устремленная к духовным идеалам личность, идя по жизни, безусловно верит в невидимого Бога и постоянно ждет исходящей от него благодати. Точно также, как в душе поэта слова обретают ритм, рифму и смысл, как в душе музыканта звуки становятся мелодией, так и в душе верующего каждое жизненное событие становится звеном совершенной цепи, называемой благодатью Божией и связывающей его с невидимым, непознаваемым Богом: “Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же; и действия различны, а Бог один и тот же, производящий все во всех.”(1Кор.12:4-6).

В отношении сказанного стать поводом для полемики могут следующие слова Юнга: “Тенденция нашего сознания по небрежению бессознательным понятна и легко объяснима юностью и уязвимостью этого самого сознания; ведь точно также нельзя, чтобы юноша был слишком глубоко потрясен величием своих родителей, если он намеревается взяться за что-то самостоятельно.”[30]. Понятно, что хотел сказать этим Юнг, однако в соответствии с нашими представлениями, данная позиция может быть правомерна только в период ветхозаветного этапа развития души, то есть в случае, скорее с мальчиком, чем с юношей. В отношении же подростка, стоящего на пороге пубертатного кризиса, следуя метафоре, необходимо добавить, что для него было бы слишком наивным считать, будто он способен полностью выполнить задуманное без всякой — прямой или косвенной — помощи родителей. К тому же мудрые родители обычно выбирают такой стиль поведения, при котором их помощь выглядит неявной и потому юноша ее может не замечать; еще хороший родитель всегда оставляет юноше максимально возможную свободу действий, исключая те случаи, когда эта свобода может привести к трагическим последствиям. Горе для юноши, если он принимает такое родительское поведение, эту иллюзию свободы от родителей и непричастность их к его судьбе за реальность. Рано или поздно ему придется столкнуться как минимум с тем, что весь его интеллектуальный потенциал, все его способности так или иначе произошли от родителей и являются более или менее точной копией родительских стратегий поведения и мышления. “Блудный сын” (притча о блудном сыне – Лк.15:11-32) рано или поздно приходит к выводу о необходимости возвращения в отчий дом, обнаруживая, что вдалеке от него он никогда не сможет добиться больше, чем уже имеет. Человек никогда не сможет создать больше и значительнее того, чем уже для него создано. Каких бы высот он ни достиг в своих творениях, он будет творить их из материала Творца. Это относится не к только техническим достижениям, но и к любым интеллектуальным прозрениям. В своем творчестве человек может лишь выполнять функцию служения Творцу. Колоссальной ошибкой и неоправданной гордыней была бы претензия любой из школ психологии или медицины на право владения большим знанием о человеческой душе, чем то, которое уже было заповедовано как раз ровно две тысячи назад.

Соответственно, именно незрелому сознанию может быть свойственна гордая установка о том, что оно может существовать, и особенно, духовно развиваться без Чего-то более мудрого, доброго и совершенного, что лежит за его пределами, им не являясь, но всегда неизменно и бескорыстно приходя на помощь. И уж еще более странным было бы считать, что эта помощь может придти из бессознательного в том его онтогенетически-травматическом содержании, которое виделось Фрейду. Не оспаривая существование индивидуального бессознательного, представляющего из себя сложный лабиринт движения либидо по тупикам (фиксациям) к внезапным прорывам (инфантильным стадиям), мимо монстров (ранних объектов), тем не менее трудно принять, что здесь может быть источник разумной поддержки, скорее даже наоборот. Духовный скачок, который можно также назвать преодолением невротичности, излечением, или еще лучше, исцелением — изменением во всей целостности — происходит только при полном выходе за пределы фрейдовского “лабиринта” и только по воле независящего от нас случая, ожидание которого и прошение о котором однако не исключает и наших собственных усилий.

Таким образом становится ясно, что путь из невротической сферы душевного и телесного страдания, из суеты бесцельных (греховных) действий и помыслов есть христианский путь к Богу. Человек может обрести Бога, его душа может и должна быть исполнена Им, но в этом нет его воли, нет логически выверенного плана действий, он может только просить, “ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, чтобы никто не хвалился.”(Еф.2:8-9). Индивидульная воля касается исключительно свободы выбора – человек полностью волен выбирать признать ли ему мирское своим богом, тем самым сотворив кумира и стремясь возвыситься в пределах мира, или презреть, то есть обесценить мирское, унизить Эго, стремиться свести его до уровня раба, преданного духовному идеалу и истинно возвыситься в смысле приближения к Богу – “Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную.”(Ин.12:25). Совершенство не сокрыто в Эго, более того, горделивое Я – основное препятствие к совершенству: ”Кротость ваша да будет известна всем человекам. … Не заботьтесь ни о чем, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания пред Богом, и мир Божий, который превыше всякого ума соблюдет сердца ваши и помышления ваши…”(Флп.4:4-7).

От верующих людей, впервые столкнувшихся с литературой по классической психологии и психоанализу, часто приходится слышать о том, что они не находят в ней самого человека. Для верующего образ человека имеет совершенно другое содержание, чем то, которое очевидно психологу. Относительно этого лаконично выразился митрополит Антоний Сурожский: “Хотите узнать, что есть человек? Поднимите голову и посмотрите на сидящего одесную [по правую сторону, то есть на Христа] Отца”[21].

Так что, с христианской точки зрения, если интеллект и может вообще обладать какой-либо силой, то она все равно будет зависеть от его способности признавать свою слабость. Целостная психическая деятельность, выдаваемая за проявление функций Эго, в аспекте синхронистичности не зависит от Эго – нужная мысль может придти, а может не придти, захватывающее красноречие может явить себя в конкретной ситуации, а может и не явить. Все проявления сознательной сферы – суть лишь проявления, возникновение или не возникновение которых вовсе не определяется волей Эго. “Психопатология обыденной жизни” дает этому не вполне достаточное объяснение, во-первых потому, что ретроспективный анализ может попытаться объяснить единичные и как правило, проблемные случаи, но он никогда не сможет охватить интерпретацией всего потенциально возможного, того, что могло бы произойти, но тем не менее не произошло, и о чем рациональный разум так никогда и не узнает. Во-вторых, такого рода анализ может быть бесконечным: жизнь каждое мгновение приносит новую случайность, “угнаться” интерпретациями за событийным потоком просто невозможно. Сам Фрейд осознавал подобные трудности, что нашло выражение в его работе “Конечный и бесконечный анализ”[25].

В отношении всех этих рассуждений может возникнуть вполне адекватный вопрос: так что же, человек вообще ни к чему не должен прикладывать абсолютно никаких усилий, а только сидеть “сложа руки” в ожидании момента исцеления и спасения? Конечно нет, — христианство утверждает, что обращение к духовности невозможно без соблюдения заповедей и молитвенной практики.

О христианской молитве

Что же представляет из себя молитва? Во-первых, в молитве — перед лицом Бога — человек всегда очень четко и твердо выражает свое эмоциональное состояние и соответствующую ему потребность (никакой алекситимии!) , во-вторых, он высказывает свое сокровенное желание без тени сомнения в необходимости его осуществления, именно — необходимости, а не возможности осуществления – “…не Моя воля, но Твоя да будет.”(Лк.22:42). (Не иметь же сомнения в возможности осуществления желания Эго как правило требуют оккультные практики.) Вне молитвы, при обычном бодрствовании в большинстве случаев, испытывая в чем-то потребность, желая чего-либо, человек в то же время частично сомневается не столько в возможности достижения результата, сколько в его полезности для себя, в его действительной надобности. Невротик же в большинстве случаев вообще четко не знает о своих внутренних и особенно, духовных потребностях.

Таким образом, молитвенный настрой предполагает два основных условия, первое из которых состоит в четком представлении о желаемом, а второе — в отсутствии сомнения в необходимости достижения желаемого. Эти условия основываются на третьем — наличии иррационального чувства поддержки “свыше”, нелогичного знания об участии Бога, способного упорядочивать внешние события и внутренние процессы нужным образом, то есть вызывать феномен синхронистичности. Значимость четкого представления о желаемом Библия подчеркивает в следующих словах Христа: “…просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. Какой из вас отец, когда сын попросит у него хлеба, подаст ему камень? Или, когда попросит рыбы, подаст ему змею вместо рыбы? Или если попросит яйца, подаст ему скорпиона? Итак, если вы будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец Небесный даст Духа Святого просящим у Него.”(Лк.11:9–13).

Второе условие осознания необходимости желаемого выражено даже в “философии Зигмунда”, приведенной в книге И.Стоуна “Страсти ума или жизнь Фрейда” — “То, что в потенции правильно — будет таким!”[20]. Однако, здесь необходимо внести значимый комментарий: правильным в христианстве считается только то, что укладывается в морально-нравственный аспект заповедей Христа: “Если сердце наше не осуждает нас, то мы имеем дерзновение к Богу, и, чего ни попросим, получим от Него, потому что соблюдаем заповеди Его и делаем благоугодное пред Ним.”(1Ин.3:21-22). Необходимость осуществления желаемого становится очевидной тогда, когда желание перестает быть сугубо индивидуальным, когда его осуществление становится вкладом в некую целостность, сообразуется с планом Бога. Эта мысль чаще проявляется в форме распространенного утверждения: “чтобы желаемое осуществилось, нужно желать то, что хочет Бог”, в случае же если божественная воля неизвестна, достаточно уже хотя бы просто “не делать противного Богу”. Таким образом, когда желание неразрывно связано с высшим морально-нравственным идеалом, его осуществление оказывается “в интересах Бога” и, соответственно, в рамках человеческой необходимости. Так оказывается, что вера творящего чудеса столь сильна не сама по себе, а потому, что это фактически уже не вера, а пророческое предузнавание о будущем событии. Творящий чудеса святой по большому счету оказывается таким же участником (наблюдателем) синхронного ряда событий, то есть проявлений действия Святого Духа, как и тот, с которым чудо (например, исцеление) происходит. Нельзя сказать, что святой своим Эго захотел кого-то исцелить, “подключил развитую аскетикой веру” и совершил чудо – нет, ему лишь была открыта воля Бога в отношении исцеления данного человека, и он просто был рад смиренно следовать этой высшей воле в своей молитве о страдающей душе. Вот иллюстрирующие сказанное, на наш взгляд просто неповторимые слова святого старца Силуана, описывающие эпизод из его жизни: “Одно срубленное и очищенное дерево быстро катилось по подкосу на человека. Я видел это, но по великой скорби не мог ему крикнуть: “уйди скорей”; у меня заболело и заплакало сердце, и дерево остановилось. Человек этот был для меня чужой: я не знал его, а если бы это был родной, то, думаю, вряд ли остался бы я жив”[19].

А вот цитата из Библии, которая иллюстрирует третье условие — иррациональное чувство поддержки “свыше”: “Если же у кого из вас недостает мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упреков, — и дастся ему. Но да просит с верою, ни мало не сомневаясь, потому что сомневающийся подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой. Да не думает такой человек получить что-нибудь от Господа. Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих.”(Иак.1:5–8). В данном описании ясно видится невротическая личность – амбивалентная, конфликтная с самой собой, неконгруэтная в стремлениях. Действительно нет лучшей характеристики для невротика как “человек с двоящимися мыслями”, а невротическая незрелость очень точно может быть представлена как “недостаток мудрости”. Расстаться же с неврозом можно лишь путем непосредственного искренне иррационального обращения к Богу, ничего общего с Эго не имеющим – “…да просит у Бога… но да просит с верою… — и дастся ему”.

Таким образом, в результате освоения “антиэгоцентрической” молитвенной практики, действующей в направлении перенесения приоритета от рационального разума к искренней вере, и принятия христианского идеала духовно-нравственного совершенства в качестве внутренней цели, человек оказывается “присоединенным” к тому неиссякаемому и неизмеримому по своим масштабам “источнику синхронистичности”, который “открылся” в полноту времени приходом на землю Иисуса Христа. Повторим здесь еще раз слова апостола Павла, иллюстрирующие сказанное с колоссальной ясностью: “…когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего, Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление. А как вы – сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: “Авва, Отче!” Посему ты уже не раб, но сын; а если сын, то и наследник Божий через Иисуса Христа.”(Гал.4:4-7).

О “детерминировании” объективной реальности

Все обсуждаемое до сих пор представляло собой описание происходящего в субъективной психике. Поэтому может быть правомерным вопрос: что же, действительно при переходе от невроза к духовной зрелости начинает действовать некий мистический принцип, что же, действительно объективно реальные события утрачивают привычную рационально объясняемую причинно-следственную обусловленность? Ответом будет – и да, и нет. Да – с точки зрения субъективной психики, нет – с точки зрения объективной. Рассмотрим теперь большей частью второй вариант.

В реальности, видимой неискушенному обывателю, божественное действие представляется в виде счастливой случайности. Объективно же можно сказать, что внутрипсихическое содержание, будучи искренне воспринятым, или также можно сказать — осознанным в своем духовном аспекте, а еще точнее – воспринятым в Духе Христа, или во Святом Духе способно детерминировать (формировать) объективную реальность на основе “случайности”. “На основе случайности” подчеркивается для того, чтобы показать, что не производится никакого магически манипулятивного воздействия на реальность. Во-первых, стечение значимых событий носит действительно случайный характер – теория вероятностей никак не нарушается, но владея полным осознанием целей в рамках общего сценария жизни, соответствующего христианским духовно-нравственным принципам, становится возможным дифференцировать события на этой основе и единственно правильным образом их использовать. Во-вторых, здесь важно четко различать понятия “магичности” и “мистичности”. Магия предполагает сверхсильное воздействие воли человека, “узурпировавшего” в рациональном ключе элементы знания о способах духовного воздействия, не стремящегося к согласованию своих планов с Божьим замыслом, фактически ставящего свое Эго в божественную позицию — все это является по своей сути сатанизмом. Мистика же исходит, прежде всего из полного смирения верующего, и чем оно больше, тем полнее и свободнее воплощается Божья воля; состояние души при этом противоположно эгоцентрическому, в нем нет ни тени стремления к разумному логическому планированию, оно может быть описано например словами одной из молитв Макария Великого, входящей в утреннее молитвенное правило каждого православного христианина: “Боже, очисти мя [меня] грешнаго, яко николиже сотворих [так как никогда не делал] благое пред Тобою; но избави мя от лукавого, и да будет во мне воля Твоя…”[23].

Таким образом, с объективной точки зрения не происходит никакого нарушения математического закона вероятности: все множество “совпадений” остается неизменным, а дело – в структурировании, упорядочивании “случайностей”, в своеобразном преодолении энтропии в системе вероятных совпадений.

Поэтому синхронистичностью в наших рассуждениях является способность к искреннему созерцательному восприятию, различению во всем многообразии объективных данных, представленных в “здесь и теперь”, тех из них, которые соответствуют внутренней духовно-нравственной потребности (цели) и могут служить этапами ее достижения. (Какие громоздкие определения приходится использовать! А между тем все уже сказано Христом предельно просто и ясно – “Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.”(Мф.5:8).) В более психоаналитическом тоне можно также сказать, что синхронистичность — это проекция удачно интегрированной (духовно преобразованной) части сознания на реальную ситуацию, смещение внутрипсихических интегративных процессов, лежащих, как известно, в основе любого акта осознания, на внешние объекты-события. Ощущение же гармонии складывающихся обстоятельств – это ни что иное как отражение вовне внутренне переживаемой благодати Божьего присутствия.

Синхронистичность как результат проекции духовного внутрипсихического процесса на внешний объектный мир c психоаналитической точки зрения – это “иллюзия” состояния всеобщего единства и целостности, которое в детстве было абсолютной реальностью по причине отсутствия Эго — ‘я’ и ‘не я’ были нераздельны или их как бы вообще не существовало. Но с определенного момента начинается разделение субъективной и объективной психики, ‘я’ и ‘не Я’, составляющих до этого неделимую божественную гармонию – рай. Внутренний образ и видимое его проявление оказываются разделены временем и сознательными волевыми актами – включается рациональный разум, рассчитанный на “функционирование психики в условиях принципа реальности”. Теперь если внешняя действительность как бы сама по себе, то есть без волевых усилий и временных затрат приходит в соответствие с внутрипсихическим образом цели, то взрослому это кажется “случайным”, счастливым совпадением. На самом же деле одно и другое едино и нераздельно. При обращении к Богу, то есть интеграции духовных составляющих психики в сознание и удаления из него всех дезинтегрирующих эгоцентрических разумных проявлений, возникает состояние, аналогичное неонатальному. Нам бы не хотелось сказать – “происходит регресс в неонатальный период”, поскольку в этом случае все опять примет характер банальной психологизации, лукавость которой в результате закроет от нас, например, понимание смысла происходящего во времена Апокалипсиса, когда “…Ангел, которого я [Иоанн] видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу и клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет…”(Откр.10:5-6). Кроме того наши представления могут быть легко подтверждены фактом наличия состояний, при которых имеет место настоящий регресс в неонатальный период, и его действительно сопровождает истинная иллюзия блаженства, покоя и гармонии бытия – это бывает при всем известных и широко распространенных наркотическом и других видах транса (алкоголь, транквилизаторы, галлюциногены, звуковые и интерактивные видеоэффекты). Не случайно наркомания представляет из себя одну из мощнейших демонических тенденций нашего времени – ничто другое не способно столь “эффективно” заблокировать стремление к обретению благодати Бога, как возможность по первому желанию пережить “идентичное” ей, но противоположное по своему происхождению состояние; это “и неудивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света, а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды; но конец их будет по делам их.”(2Кор.11:14-15).

Таким образом, идеал христианской любви, которая собственно и есть Бог (“Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь.”(1Ин.4:8)), и основанный на вере искренний молитвенный путь к ней, выражают собой состояние, являющееся прообразом спасения и земным воплощением Царствия Божьего, поскольку в нем уже при жизни достигается переживание нераздельности (синхронистичности) ‘я’ и ‘не я’ на основе божественного присутствия, имевшее место до рождения и соответственно будущее после смерти.

По-видимому, при патологических (параноидных) психотических состояниях имеет место противоположный процесс, при котором Бог игнорируется, и сознание всецело идентифицирует себя с грубо рациональной логикой, которая закономерно гипертрофируется и, будучи лишена искренней созерцательно-нерациональной основы, приобретает форму характерных для шизофрении изменений мышления – резонерства, паралогичности, обстоятельности, склонности к использованию неологизмов и, наконец, бредовых идей с последующей парафренической разорванностью и бессвязностью ассоциаций.

О чувстве вины

Возникающие на религиозной основе позитивные изменения в психике также могут быть связаны со значительной перестройкой в той сфере, которую в психоанализе обычно называют Super-Ego. Существует распространенное представление о том, что религия ограничивая поведение человека строгими рамками морально-нравственных заповедей, ведет к формированию избыточного чувства вины при неизбежном их нарушении. На самом деле религия не фрустрирует и не провоцирует чувство вины, наоборот, она преобразует вину, изменяет ее содержание и направленность. Невротическая вина всегда аморфна и привязывается буквально ко всему. Став христианином, человек обычно перестает зависеть от необоснованной инфантильной вины, так или иначе навязанной родителями и потому имеющей индивидуальное происхождение. Интенсивность чувства вины верующего скорее всего не меньше, чем у невротика, но вина перестает быть тотальной и касается только совершенно конкретных грехов или нарушенных заповедей. Понятие же о том, что есть грех с точки зрения родителей, и происходящее из духовного источника могут отличаться друг от друга “как день и ночь”. Очевидно, что есть Super-Ego, сформированное на основе родительских запретов или например, морали принятой в той или иной социальной группе, но это Super-Ego будет совершенно отличным от того, которое формируется в результате нормальной религиозности и имеет всем известное простое название — совесть. Итак, Super-Ego, сформированное онтогенетически на основе родительских запретов не является той глубинной совестью, о которой говорится в христианстве, “ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их…”(Рим.2:14-15).

Тем не менее, между индивидуальным Super-Ego и религиозной совестью может быть много общего, и это естественно, поскольку общественная мораль предков, передаваемая детям, так или иначе сопряжена со священными заповедями – “Благодарю Бога, Которому служу от прародителей с чистою совестью…”(2Тим.1:2). Однако, также естественно и различие между принципами, внушенными родителями, и тем к чему призывают “закон и пророки”. Перед каждым взрослеющим человеком обязательно встает задача “наведения порядка” в совести путем сравнения систем родительских и религиозных запретов. По-видимому, в той мере в какой человек оказывается не способен дифференцировать в себе источники ограничений, их обоснованность и приемлемость в качестве критерия поведения, в той мере его религиозность и невротичность, основанная на неадекватном ситуации чувстве вины, будут совпадать. В конечном итоге, человек должен усвоить истинное духовное представление о грехе и отказаться от “лукавого” инфантильного внутреннего голоса самоосуждения. В этом плане важно то, что чувство вины, проистекающее из духовного первоисточника, приводит к тому, что называется покаянием – процессом глобальных внутрипсихических и личностных изменений, с которого, как известно, начинается всякий духовный рост.

Нормальная вина, связанная с осознанием действительного греха, по сути и называется покаянным чувством и по определению является божественным действом. Таинство покаяния, также как например, таинство крещения является одним из главных оснований церковной жизни. Невротическая же вина не ведет к покаянию, а лишь к чувствам самоуничижения и уныния, которые, говоря психиатрическим языком, составляют картину классической депрессии или меланхолии. Таким образом, невротическая вина имеет демонический характер и напрямую связана с аутоагрессивными тенденциями, тотальной несвободой и более или менее явной суицидальностью. При обращении к религии невротическая вина, может лишь временно усиливаться перед тем, как заместиться сугубо позитивным процессом покаяния. Религиозность не выступает как дополнительный фрустирующий фактор — усиление внутрипсихического напряжения может отмечаться только в том случае, если вновь обращенный еще не достиг той степени интроспекции, которая необходима для разграничения индивидуально-инфантильных и коллективно-духовных критериев виновности. Процесс преобразования угнетающего чувства виновности в освобождающее покаянное чувство достаточно сложный и чисто духовный, однако с него начинается распад невротичности и гармонизация структур, обычно называемых в психоанализе Super-Ego, идеал-Я и т.п. Все эти объяснения уже сами по себе показательны, но все же они будут не полны, если не сказать о той благодати Бога, которая составляет основу новозаветного христианства, и в которой “растворяется” даже закон заповедей Моисея, “ибо когда мы жили по плоти, тогда страсти греховные, обнаруживаемые законом, действовали в членах наших, чтобы приносить плод смерти; но ныне, умерши для закона, которым были связаны, мы освободились от него, чтобы нам служить Богу в обновлении духа, а не поветхой букве.”(Рим.7:5-6). “Итак, закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою; по пришествии же веры, мы уже не под руководством детоводителя.”(Гал.3:24-25).

Заметим еще одну важную деталь. Демоническая невротическая вина психологически проявляется в качестве более или менее осознаваемых идей самоуничижения, основанных на чувстве собственной неполноценности по сравнению с другими людьми. Невротическая вина, таким образом, имеет под собой грубый эгоцентризм и в духе идей Адлера стремится к компенсации недостаточности путем возвеличивания себя через власть или социальную статусность. Божественное переживание своей духовной поврежденности – первородной греховности – проявляется не в виде самоуничижения себя перед другими людьми, а в форме стремления к полному смирению перед Богом, к уничтожению всякого производного от Эго чувства, в том числе, чувства необоснованной вины. Наконец, можно сказать еще более четко – невротик страдает от переживания своей виновности, в основе которой лежит ощущение ничтожности своего ‘я’, христианин же имеет своей главной целью вообще избавиться от ‘я’. Невротик видит выход в укреплении и утверждении (возвеличивании) своего Я, христианин же, наоборот, должен, насколько это возможно, в идеале – полностью, умертвить свое Эго.

Таким образом, религия освобождает от готового уничтожить личность родительского Super-Ego, если оно действительно таково; она формирует новое вполне здоровое “Super-Ego”, основной функцией которого является покаяние; она дает четкую систему запретов, которая способствует сублиматорной активности и гармонизации психических сил, а не их слепому подавлению. Индивидуальное Super-Ego может быть дьявольски суровым, но это как раз и есть тот дьявол, то родовое проклятие, которое действует через родительскую семью и которое многие люди нерациональным образом на себе ощущают. Для того, чтобы преодолеть эту тотальную фрустрацию, это уничтожающее невротизирующее чувство вины, и в то же время не превратиться в асоциального монстра, как раз и существует уже божественная система предписаний, которая является определенной золотой серединой между невротичностью и вседозволенностью.

Христианство не только не усиливает фрустрацию и не провоцирует переживание своей виновности, а скорее, наоборот, причисляет эти состояния к греховным. Проиллюстрируем данное заключение словами преподобного Никодима Святогорца: “…погрешают те, которые почитают добродетелью чрезмерную печаль, бывающую у них после учинения греха, не разумея, что это происходит у них от гордости и самомнения, утверждающихся в том, что они слишком много надеются на себя и силы свои. Ибо, думая о себе, что они суть нечто не малое, они взяли на себя многое, надеясь сами справиться с тем. Видя же теперь из опыта своего падения, что в них нет никакой силы, они изумляются, как встречающие нечто неожиданное, мятутся и малодушествуют, ибо видят падшим и простертым на земле тот самый истукан, т.е. себя самих, на который возлагали все свои чаяния и надежды. Но этого не бывает со смиренным, который на Единого Бога уповает, ничего решительно доброго не чая от себя самого. Посему и когда впадает в какое бы то ни было прегрешение, хотя чувствует тяготу этого и печалится, однако ж не мятется и не колеблется недоумениями, ибо знает, что это случилось с ним от его собственного бессилия, опыт которого в падении для него не неожиданная новость.”[18].

О возможных изменениях тактики терапии души

Итак, главной, если не единственной задачей любого человека, оказывающего помощь душе в ее страдании, по нашему мнению является провоцирование синхронистичности, то есть создание всех необходимых условий для пребывания в Духе. Это возможно, во-первых, путем анализа внутрипсихических содержаний, вызванных духовным кризисом, на основе текстов канонической Библии, о чем подробно говорилось во второй части работы. Во-вторых, единственным предлагаемым пациенту путем разрешения кризиса должен быть путь идентификации со Христом в точном соответствии со сказанными Им Самим словами: “Я есмь дверь, кто войдет Мною тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет. Вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить. Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком.”(Ин.10:9-10). Идентификация со Христом – это мостик, своего рода “переходник” между плотью и духом, между психологией и духовностью, между знанием и верой. Верующий идентифицируется со Христом как с личностью, и в результате получает Его духовные качества. Поэтому-то воплощение Христа и имело такую колоссальную значимость для человечества – человек впервые получил в свое распоряжение “объект для идентификации с Богом”. До Христа этого объекта не было, соответственно ветхозаветный период и был “детством человечества”. Вот замечательные слова Христа, говорящие сами за себя: “…куда Я иду, вы знаете, и путь знаете. Фома сказал Ему: Господи! не знаем куда идешь; и как можем знать путь? Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня. Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего. И отныне знаете Его и видели Его.”(Ин.14:4-7).

Психоанализ научился разрушать вредные идентификации, он, слава Богу, предупреждает об опасности идентификации с личностью Фрейда, но он не делает главного — того, с чего начинает в первую очередь всякий священник – он не направляет пациента к идентификации со Христом. Психоанализ мог бы сыграть действительно позитивную роль, если бы направил свои усилия на то, чтобы помочь “семечку умереть”, то есть лишить душу всех прошлых идентификаций и направить ее к новому состоянию через отождествление со Христом. В обычной же психоаналитической ситуации получается в точности то, о чем предупреждает Евангелие: “Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и, не находя, говорит: “возвращусь в дом мой, откуда вышел”, и, придя, находит его выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там, — и бывает для человека того последнее хуже первого.”(Мф.12:43-45). Есть ли еще лучшая метафора и, в то же время, объяснение феноменов возврата симптома, рецидива декомпенсации и т.п..

В-третьих, все должно происходить на фоне совместной молитвы, развивающей в душе (кстати в душе и пациента, и терапевта) иррационально духовные компоненты веры взамен рационально логическим лукавым доводам — “Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди них.”(Матф.18:19-20). Только в таких условиях – при непосредственном участии Святого Духа, в состоянии “освященной синхронистичности” внутренних и внешних событий с пациентом произойдут те изменения, которые действительно должны с ним произойти, а не те, которые мыслит его Эго, либо Эго аналитика, иначе в очередной раз окажется, что “дорога в ад вымощена благими намерениями” – об этом все знают, но удивительно, что также все повсеместно борются за право гордо по ней шествовать. Слова православного святого, обращенные к священнику — “…не дерзни дать отпущение, не приобретши в сердце вземлющего грех мира”[5] — вполне могут быть отнесены и к психоаналитику, поскольку он также взял на себя право “отпускать грехи”.

Мы почти уверены, что в данный момент наш читатель думает что-то вроде: “ну это уж слишком, к чему столько рассуждать, чтобы в конце высказать банальное мнение о том, что психоаналитик должен бросить психоанализ и стать священником?!” Ответ будет следующим. Во-первых, мы не будем неправильно поняты в таком случае, но “переквалифицирование” психоаналитика в священника представляет собой некий идеальный и трудно достижимый вариант, поскольку дело не во внешней “специализации”, а в глобальной внутренней перестройке, в результате которой приоритет знания должен полностью рухнуть, иначе никакого священства не будет. Мы еще раз подчеркиваем самое главное: дело не в том, что психоаналитик должен стать священником, а в том, что независимо от его социальной роли в его человеческой душе место “духовного учителя” – какого-нибудь “дедушки Фрейда”, или Юнга, или Адлера, или кого угодно другого – должен занять Иисус Христос. То, что произойдет вслед за этим “одному Богу известно”, но к этой-то неизвестности, как и в случае терапии клиента, мы и стремимся – к максимально возможному нивелированию Эго перед идеалом Христа. Настоящее исцеление может произойти только в виде чуда, то есть нерационально и неожиданно как для исцеляемого, так и для находящегося в роли целителя, если только речь не идет о Целителе (с большой буквы) – Боге-Христе.

Во-вторых, у того, кто берет на себя ответственность определять путь души, не только место портрета земного “учителя” должен занять иконописный божественный лик (замена портрета на икону – собственно и есть необходимая перемена идентификаций), но также и роль путеводителя по “Ахеронту” — “Толкования сновидений” – должна перейти к путеводителю ко “Всевышним”, то есть к Библии, в частности, к Новому Завету. Психоаналитическая интерпретация не так уж второстепенна по своему значению в сравнении с психическим феноменом, к которому она применяется – интерпретация определяет динамику неосознаваемых реакций, которые не могут быть просто предметом научного эксперимента. Всегда есть нечто, что действуя исключительно субъективно, постоянно напоминает терапевту о необходимой осторожности при работе с душой, предостерегая о том, чтобы отождествлять психику со сложным механизмом, в нюансах функционирования которого лишь стоит хорошо разобраться, и тогда успех обеспечен. Если даже юнгианские мертвые мифологические сюжеты оживают в сознании в ходе анализа, буквально завоевывая статус первичности психической реальности, то что говорить о Христе, который не оживает, а всегда жив для миллионов христиан – “Я с вами во все дни до скончания века…”(Мф.28:20), и история Его никак не мифологический сюжет, а именно жизнеописание.

В-третьих, навыки психоаналитика по “распознаванию духов”, в частности, способность распознавать всякое неосознаваемое для самого человека лицемерие, (представление о бессознательных детерминантах поведения), осознание значения действия на душу плотских страстей (следствия инфантильных психических травм и комплексов), интуиция в отношении интимных эмоциональных реакций души (опыт трансферных отношений) и т.п. могут уступать разве что наработанному аскетической практикой духовному видению прославленных православных святых. По нашему мнению, психоаналитик, как всякий человек на земле, нуждается не в эгзорцическом изгнании, а в покаянии – “…ибо нет различия, потому что все согрешили и лишены славы Божией, получая оправдание даром, по благодати Его, искуплением во Христе Иисусе…”(Рим.3:22-24). Слишком уж часто случается, что воспрянуть духом дается именно тому, кто перед этим глубоко пал, что смысл жизни может по-настоящему ощутить тот, кто был на грани смерти, что оценить свет способен тот, кто слишком долго был в темноте и что, соответственно, постичь высоты духовности способен в большей мере тот, кто долго блуждал в самом низу материальности. Для этого он должен лишь признать свой упадок, свою смертность, свою темноту, свою материальность. К сожалению, чаще рациональный рассудок не позволяет сделать это. Так, один из распятых рядом со Христом разбойников рационально заключил: “…если Ты Христос, спаси Себя и нас.”(Лк.23:39), другой же в ответ на свою искренность — “мы…осуждены справедливо, а Он ничего худого не сделал.”(Лк.23:41) услышал от Бога — “…ныне же будешь со Мною в раю.”(Лк.23:43).

ЧАСТЬ IV

Вера и знание в психоанализе

О путях к диалогу церкви и психоанализа

В подтверждение сказанного сделаем еще одно, может быть самое важное по своему смысловому контексту заключений. Каждому здравомыслящему человеку ясно, что субъективная психика никогда не сможет быть в полной мере объективизирована. И вот из этой субъективной психики, стремящейся сбросить с себя груз абстрактно-логических построений, иногда вырывается нечто, похожее на крик и звучащее примерно так: “а что если нет вообще никаких объективных моделей, никакой психологии, психиатрии и психоанализа, никаких болезней – ни психических, ни соматических, – а есть только духовно-нравственный закон и его следствия? Нет никакой эдиповой вины, оральной агрессии и т.п., а есть реально испытываемые, переживаемые как чувства – любовь и ненависть, зависть и благодарность, есть самые что ни на есть реальные вина и совесть, есть конкретно совершаемые добро и зло без всякой относительности? Что если все научные концепции – не более чем сплошная рационализация и интеллектуализация, призванные скрывать от самого себя преступления против духовно-нравственного закона!?” По-видимому этот же смысл можно обнаружить в словах, сказанных хоть и не в адрес психоанализа, но тем не менее совпадающих с общим контекстом наших рассуждений и звучащих с какой-то очень большой внутренней силой: “…у меня есть страсть, которую осуждает разум, но которую я ему предпочитаю; я иду к оракулу, чтобы он мне внушил ложную надежду, помог обмануть мою совесть, вернул покой моему сердцу.”[7].

Земная жизнь (воплощение) Христа, в том виде, в каком она представлена в Библии, является неповторимым и, скорее всего, незаменимым собранием образов-стимулов, которые при надлежащем к себе отношении порождают в сознании изменения, необходимые для духовного развития. Вполне естественно подумать, что Библия может выполнить роль той матрицы, в которую способен уложиться внутрипсихический материал из любого возрастного периода и любой стрессовой ситуации. Однако, еще правильнее было бы сказать, что из этой матрицы произрастает внутрипсихический материал, с которым личность сталкивается как со своим внутренним миром в каждый момент времени. Так или иначе, Библия самодостаточна и может быть естественным образом использована для интерпретации как нормальных внутренних переживаний, так и сугубо патологических. Более того, как невротическое, так и психотическое страдание, выражающее собой ситуацию острого психологического кризиса, может быть интерпретировано на основе библейской символики с дальнейшим нахождением пути для исцеления личности. Аналогичные техники уже широко известны: так, Юнг в этом случае использовал мифологические (архетипические) сюжеты дохристианского или восточного происхождения. Однако не исключено, что огромный материал такого рода – фактически, весь мифотворческий опыт всех народов мира — может быть с успехом заменен одной канонической Библией! Стоит подумать о том, что этому можно научиться и, следовательно, этому нужно учить.

Хотелось бы вынести на обсуждение также и среди священнослужителей вопрос о возможности целенаправленного использования “техники” интерпретации внутрипсихического опыта на основе библейских сюжетов и проведения своеобразной теологической психотерапии с самими собой и с прихожанами. Мы делаем это осторожное предложение с полным пониманием трепетного отношения церкви к своим догматам, ведь не было бы их, и нам не к кому было бы сейчас обращаться. Остановимся на том, что церковь может и должна уже сама при желании адаптировать такую аналитическую систему в своей среде. Вообще же говорить обо всем этом нам позволяют высказывания принципиально православных богословов примерно такого рода: “В людях есть религиозный инстинкт, а есть религиозная культура. Задача любой культуры – сублимировать инстинкты, сдерживать их и преображать. Одичавшее религиозное чувство, отвыкшее от дисциплины строгой мысли, убежденное в том, что веровать надо именно потому, что предмет веры абсурден, с радостью бросается в любые абсурды. … Не “свободомыслие” приходит в массовом сознании на смену христианской догматике, а банальнейшее безмыслие. Если оставить свой религиозный инстинкт беспризорным, если кормить его чем попало и позволять ему питаться обрывками мод, сплетен и “эзотерик”, то вырастет он в нечто странное, бессвязное и языческое. Эстетический вкус в человеке воспитывают. К логически последовательному и взвешенному мышлению – приучают. Навыкам научной работы – обучают. Так почему же религиозное чувство современные интеллигенты оставляют без присмотра, без систематического образования и воспитания?”[6].

Выходит, что и в церкви есть достаточно четкая тенденция к объединению, или, как минимум, к диалогу между христианской и психоаналитической точками зрения. Не стоит также забывать и о словах известнейшего православного святого Василия Великого о том, что “…хотя болезни и приходят к нам от Промыслителя, но Им же созданы и врачи. Уклонятся надо только от тех видов целительства, которые используют магию и внушения. Надо беречься того, чтобы кто-нибудь под предлогом помощи твоему телу не вторгся в твою душу.”[6]. С одной стороны, психоанализ, конечно, слишком явно и часто воистину вероломно “вторгается в душу”, однако, с другой стороны, любого рода гипноз является “врагом” классического психоанализа не в меньшей мере, чем церкви. Самые основы психоаналитической практики, основанные исключительно на технике свободных ассоциаций, предостерегают от возможности подсознательной суггестии, что, кстати, отличает психоанализ от любого другого вида психотерапии. Слова Р.Гринсона звучат в этом плане достаточно убедительно: “Оставаться спокойным во время сеанса для того, чтобы позволить аффекту усилиться так, чтобы он стал более показателен – это манипуляция. Не анализировать перенос для того, чтобы позволить ему достичь определенной интенсивности или позволить ему регрессировать – это манипуляция. Вырабатывать новую линию поведения, когда ваш пациент не замечает этого – это манипуляция. Однако все эти манипуляции имеют косвенную аналитическую цель – дальнейшее понимание. Они должны быть осознаны при исследовании и реакции на них – проанализированы. … Важно осознавать наличие манипуляции или, по меньшей мере, возможность использования ее, не осознавая этого. В конечном счете, манипуляция должна быть допущена на аналитическую арену и также тщательно исследована, как и любое другое вмешательство аналитика, реальное или воображаемое. Продуманное и осознанное принятие на себя ролей или отношений антианалитично, потому что это создает не поддающуюся анализу ситуацию. Это элемент обмана и хитрости, которые порождают недоверие к терапевту.”[3].

Вообще, современный психоанализ вовсе не обязан идентифицировать свою деятельность с личной атеистической позицией Фрейда. В этом плане нам очень импонирует точка зрения известного христианского писателя К.С.Льюиса, известного, если можно так выразиться, своей “конфессиональной нейтральностью”. Он пишет следующее. “Нам придется установить четкое разграничение между двумя вопросами: между существующими медицинскими теориями и техникой психоанализа с одной стороны и общим философским взглядом на мир, который Фрейд и другие связывали с психоанализом, — с другой. … Важно заметить, что когда Фрейд говорит о том, как лечить неврозы, он рассуждает как специалист в своей области. Но когда он переходит к вопросам философии, то превращается в любителя. Поэтому есть все основания прислушиваться к нему в первом случае, но не во втором. …сам психоанализ, независимо от всех философских обоснований и выводов, которые делают из него Фрейд и его последователи, ни в какой мере не противоречит христианству. Его методика перекликается с христианской моралью во многих пунктах. … Но надо при этом помнить, что психоанализ и христианская мораль не идут рука об руку от начала и до конца, поскольку задачи перед ними поставлены разные.”[9].

Таким образом, поднимается еще один вопрос, ответ на который может быть найден только при участии самой церкви: что если, как раз по той причине, что зародившись в Европе, психоанализ соответственно усвоил в себе католические и протестантские шаблоны вероисповедания (например, католическая исповедь, когда священник находится за ширмой), он к настоящему времени оказался вполне принят именно этими конфессиями и отвергнут православием? Может быть в лице психоанализа православие, само того не замечая, борется со своими давними оппонентами – католиками и протестантами. Наконец, следует учитывать, что европейскому христианству гораздо труднее ошибиться и приписать Фрейду то, что он на самом деле не говорил или, по крайней мере, не имел в виду. Это касается, например, того, что Фрейд никогда не говорил о религии как о массовом безумии, а лишь использовал метафору о коллективном неврозе, который, во-первых, есть далеко не безумие, а во-вторых, как свидетельствует “Будущее одной иллюзии” еще и защищает (!) человека от невроза индивидуального — “…благочестивый верующий в высокой степени защищен от опасности известных невротических заболеваний: усвоение универсального невроза снимает с него задачу выработки своего персонального невроза.”[27]. Таким образом, в данном случае Фрейд хотел лишь сказать, что неверующий, как правило, обречен на невротическое страдание, и ни о каком безумии верующих речь не шла – в западных конфессиях это, конечно, гораздо лучше осознается, чем у нас. Не следует ли популярным православным авторам подходить к таким вопросам более ответственно? Психоанализу не стоит приписывать надуманные грехи уже хотя бы потому, что действительных тяжких грехов у него более, чем достаточно. Взять, например, работу Фрейда “Человек Моисей и монотеистическая религия” — критика здесь действительно могла бы быть гораздо более основательной, но она-то как раз и отсутствует.

Главное же по нашему мнению состоит в том, что религиозный кризис сейчас проходит, и психоанализу дается возможность исправить ошибки периода своего “инфантильного развития”, приняв осознанное участие в его преодолении. Трудно сказать, что для этого нужно сделать. Невольно приходит ассоциация – принести себя в жертву, чтобы воскреснуть в новом качестве — в составе церкви — ведь также и Христос был гоним официальной церковью (фарисеями) того времени, пока дело не дошло до креста. Это, конечно, слишком громкое сравнение, явно отдающее некоей сверхценностью, тем более, что психоанализу очевидно лучше подходит образ антихриста, чем Христа. Однако, также очевидно, что способность или неспособность к самопожертвованию и определяет различие этих образов. Так или иначе, у цитированного выше современного православного богослова Андрея (Кураева) есть слова, которые могут быть направлены непосредственно в адрес психоаналитиков: “В начале я критиковал Библию. А затем Библия начала критиковать меня. Христианин – это тот, кто радуется такой перемене ролей.”[6]. (То же самое автор данной работы должен признать и за собой, из-за чего ему бы очень не хотелось, чтобы данный материал выглядел как проекция или перенос его собственной внутренней ситуации на психоанализ в целом. О том, как это на самом деле, судить читателю – во-первых, а во-вторых, к этому вопросу мы еще вернемся в самом конце.)

Хочет ли психоаналитик быть еще и христианином – это уже субъективный (и сугубо духовный!) вопрос каждого, по поводу которого вряд ли возможно абстрактно теоретизировать.

В заключении данной темы о путях примирения психоанализа и церкви обратим внимание на то, что говорит современный западный психотерапевт, правда, еще и теолог Йорг Мюллер: “Я осмелюсь утверждать, что нет бессмысленных нарушений, не существует беспричинных неврозов. Каждый конфликт, любое препятствие или болезнь – это попытка природы исцелить человека. Лишь через опыт страдания можно прийти к цели. Трудность состоит обычно в том, что мы не научились отыскивать смысл кризисного состояния, невроза или психоза. Мы потеряли связь с естественным (природным), мы конвертировали духовное в функциональное, интуитивное – в суггестивное.”[12]. То же самое, собственно, утверждаем и мы, но данную цитату приводим сейчас для того, чтобы подчеркнуть в ней одну, на первый взгляд, неприметную деталь, а именно, что мы “не научились отыскивать” именно смысл, а не причину “кризисного состояния, невроза или психоза” – с причинами у нас все в порядке, особенно в психоанализе, а вот понятие смысла болезни, как и любого другого страдания, оказывается несовместимым с научным представлением о ней. Религиозный подход всегда апеллирует к смыслу, а не причинам происходящего, научный – наоборот, к причинам.

У страдания нет земного смысла — боль может быть целесообразна только в духовном плане, поэтому поиском смысла болезни всегда занималась религия. В то же время причина болезни всегда сугубо материальна, в крайнем случае она укладывается в рамки психологии души, но в духовную сферу все равно не выходит. Поиском причин, а не смысла страдания или чего-либо другого в духовной сфере занимается не наука, и не религия, а магия и оккультизм. Если наука, например, медицина, заявляет помимо материальных причин, еще и о духовном смысле заболевания, то она приобретает нормальный религиозный характер, но стоит ей обратить внимание вместо духовного смысла на духовные причины патологии, как она тут же превратится в оккультную дисциплину. Если религия проявит интерес к материальным причинам психических феноменов, то она просто прибавит к традиционному для нее мистическому восприятию души еще и научное, но если она займется изучением духовных причин, а не смысла феноменов, то скорее всего “скатится” из высокой сферы божественной мистики в примитивную оккультную демонологию. Все эти варианты наблюдаются в современном мире – религия, оккультизм и наука уже приобрели характер запутанного клубка. В связи с этим выглядит необходимым направить внимание науки, в частности, психологии и психоанализа, к духовному смыслу, а не духовным причинам страдания, при том, что круг материальных причин уже разработан предельно ясно. Это, как минимум, избавит науку, в частности, психологию и психоанализ от оккультной составляющей, и, насколько возможно, обогатит ее религиозной верой. “Клубок” науки и религии, лишенный нитей оккультизма, по крайней, мере уже не станет той демонической сетью, которая в соответствии с библейскими пророчествами когда-нибудь все же опутает мир. Говорят, что враги особенно легко мирятся, когда появляется третий враг. Об этом мы уже говорили во вступлении. Оккультизм всегда был врагом основателя ортодоксального психоанализа, иногда он принимал для Фрейда даже вполне воплощенный характер, например, в лице Юнга. Оккультизм также – чуть ли не самый главный враг христианской церкви. При этом оккультные настроения теперь сильны в обществе как никогда. Перед лицом такого общего врага христианство и психоанализ хотя бы в чем-то могли бы обрести согласие.

Итак, мы обсудили вопрос о том, каким образом церковь может использовать опыт, наработанный психоанализом. Еще раз повторим, что она может отказаться от его использования абсолютно и категорически – антихристианская позиция Фрейда, как и многое другое, о чем было уже достаточно сказано, дают ей все основания поступить именно таким образом. (Возможно, что отношение христианства к психоанализу может стать таким же как у Нового Завета – к Ветхому, но об этом позже.) Однако, это уже совсем другой вопрос, уводящий в область догматики, поэтому далее рассмотрим обратную ситуацию — как, в свою очередь, психоанализ может использовать в своей практике многогранный опыт двухтысячелетней истории христианства.

О “мимикрии” психоаналитических ритуалов

Как известно, существует царство Бога и царство сатаны: священник всячески устремляет внимание прихожан к Царству Бога, настоятельно не советуя входить в какое бы то ни было общение (сделку) с сатаной; психоаналитик же, наоборот, первым делом погружает пациента в царство сатаны — в мир неподконтрольных сознанию страстей (бесов) – явно пренебрегая Божьей помощью, не стремясь привлечь его внимание к Богу как объективной реальности. “Вы можете испытать реальность вашего подсознательного” – всегда прямо или косвенно говорят пациенту, тогда по логике вслед за этим должно последовать – “Вы можете испытать реальность сверхсознательного, вы должны стремится к этому как к единственной спасительной для вас цели”, но почему-то не следует. В этом плане Юнгу еще как-то удавалось удерживаться на грани между научно-психоаналитическим подходом и религиозной верой, не отрекаясь в полной мере ни от того, ни от другого: “Психоанализ Фрейда ограничивается тем, что лишь доводит до сознания существование мира теней и зла. Он просто делает явной гражданскую войну, которая до того велась скрыто. И дальше он не идет. Пациент сам должен решить, как ему с этим справиться. Фрейд, к сожалению, так и не понял, что еще никогда человек не был способен в одиночку справиться с силами преисподней, т.е. с бессознательным. Для этого он всегда нуждался в духовном содействии, которое и оказывала ему соответствующая религия. … Страдающему человеку всегда помогают не его собственные выдумки, а надчеловеческая, предстоящая ему в виде откровения истина, которая и избавляет его от болезненного состояния.”[31].

Однако, исходя из предшествующих рассуждений о сущности божественного проявления в форме спонтанной искренней чувственности, психоаналитическая сессия является не такой уж “богооставленной”. Отсутствие Бога в психоанализе очевидно, насколько это вообще возможно, компенсируется эмпатией аналитика и, конечно же, самим трансфером, обеспечивающим переживание защиты, любви, справедливости. Позитивный трансфер, собственно, оказывается проявлением божественного действия, поскольку по определению представляет собой сугубо эмоционально-переживательный, иррациональный, целительный и даже таинственный аспект психоаналитической терапии. Трансфер – это то мистическое пространство, которое определяет присутствие духовных составляющих психоаналитического процесса. Если трансфер носит позитивный характер, то все происходит, говоря языком веры, во Святом Духе, а если негативный, то вполне закономерно можно ожидать утраты контроля Эго над бессознательным, то есть психоза и параноидной агрессии, что на языке верующего звучит не иначе как одержимость.

Аналитической практике известно, что без формирования трансферных отношений ожидать успешного лечения абсурдно, и аналогично непоколебимым убеждением церкви является то, что за каждым случаем исцеления стоит Бог – беспредельно любящий, мудрый и непостижимый. Поэтому кажется вполне логичным обнаружить в трансфере участие Бога, а не инфантильного образа отца, или хотя бы не только образа отца, или, наконец, образа индивидуального инфантильного отца в той мере, в какой он совпадает с коллективным духовным образом Бога. По-видимому, именно по этой причине без позитивного переноса нет излечения – победить дьявола может только Бог, а в данном случае Его проявление — искренность и чистота эмоционального переживания в трансфере.

Намек на такое положение дел можно усмотреть и в словах самого Фрейда (1905): “Перенос, которому, кажется, предписано быть самой большой помехой психоанализу, становится его наиболее могучим союзником, если каждый раз его присутствие может быть определено и объяснено пациенту.”[3]. Фактически то же самое можно выразить и другими словами: божественная воля, которой, кажется, предписано быть самой большой помехой для эгоцентрического сознания, становится его наиболее могучим союзником, если ее присутствие может быть определено и объяснено верующему.

Р.Гринсон указывает на необходимость для установления нормального рабочего альянса “сформировать относительно рациональные, десексуализированные, лишенные агрессии взаимоотношения с аналитиком.”[3]. Другими словами, речь идет о задаче установления элементарной святости отношений. Эта тема еще более конкретно звучит и в других того же автора: “Относительная анонимность аналитика, его ненавязчивость, правило абстиненции, и правило аналитик-зеркало – все это имеет целью сохранить относительно неоскверненным поле для многообещающего невроза переноса.”[3]. Здесь особенно впечатляет то, что Гринсон как будто бы описал идеальное поведение священника, например, на исповеди: анонимность, отстраненность, роль простого участника (посредника) отношений душа-Бог, стимулирование самостоятельного осознания греха, неосуждение и сострадательное отражение в своем сердце чувств прихожанина с целью совместного с ним молитвенного обращения к Богу о прощении грехов. Похоже, что и в Библии можно найти нечто подобное: “…кротость ваша да будет известна всем человекам, Господь близко. Не заботьтесь ни о чем, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания перед Богом, — и мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и желания ваши во Христе Иисусе.”(Фил.4:5-7).

Можно обнаружить ряд других интересных параллелей между некоторыми церковными ритуалами и тем, как протекает аналитический процесс. То, что в аналитической практике называют межсессионным самоанализом, очень похоже на православное говение перед исповедью с единственной, пожалуй, разницей, в том, что психоанализ не предполагает поста. Однако, если не рассматривать пост как воздержание от пищи, а как состояние пристального интроспективного внимания к себе (что, собственно, и с религиозной точки зрения, является более правильным), ко всем своим проявлениям – мыслям, чувствам и действиям – то и это различие снимается. Предполагается, что во время стандартного 3-х дневного говения или более длительного поста в душе должны произойти определенные внутренние изменения, что Бог Сам войдет в жизнь человека и совершит в нем духовную перемену, которая возможно проявится также спонтанно и во внешних событиях. Примечательно, что человека в этот период обычно предостерегают от совершения каких бы то ни было резких сознательно спланированных изменений в своей жизни. Все это явно напоминает распространенный в психоанализе запрет на “отреагирование во вне”, или acting out. Таким образом, в психоанализе как и в церковной практике присутствует специфический “инкубационный период”, в течении которого человек обязан сконцентрироваться на внутренней жизни и ее проявлениях, достичь осознаваемых перемен и уже на этой новой основе в дальнейшем строить фундамент межличностных отношений и повседневной деятельности. В христианстве принято перед совершением какого-либо ответственного поступка также брать пост (Дан., гл.1) с целью обрести лучшее духовное видение сложившейся ситуации и ни в коем случае не совершать опрометчивых действий на основе поверхностной оценки ситуации. В психоанализе в этом случае также рекомендуется начинать “новую жизнь” прежде всего с исследования возможных неосознаваемых мотивов планируемого поступка. До этапа осознанных внутренних изменений какие бы то ни было действия фактически запрещены, поскольку они будут в одном случае духовно-незрелыми, а в другом — инфантильно-невротичными, дезадаптирующими, или представляющими собой acting out.

Интересен еще на один фактор, на первый взгляд типичный исключительно для психоанализа и не имеет совершенно никакого отношения к церковным ритуалам. Речь пойдет о факторе оплаты, который, как известно в психоанализе, уже сам по себе может выполнять терапевтическую функцию. Многие аналитики искусно используют возможность изменения стоимости лечения для влияния на бессознательную психодинамику. Может показаться невозможным, чтобы Библия говорила о чем-либо подобном, но это так.

“Можно ли человеку обкрадывать Бога? А вы обкрадываете Меня. Скажете: “чем обкрадываем мы Тебя?” Десятиною и приношениями. Проклятием вы прокляты, потому что – весь народ – обкрадываете Меня. Принесите все десятины в дом хранилища, чтобы в доме моем была пища, и хотя в этом испытайте Меня, говорит Господь Саваоф: не открою ли Я для вас отверстий небесных и не изолью ли на вас благословения до избытка? Я для вас запрещу пожирающим истреблять у вас плоды земные, и виноградная лоза на поле у вас не лишится плодов своих, говорит Господь Саваоф.”(Малах.3:7-12).

Существует мнение, что это единственное место в Библии, где Бог позволяет испытать Себя, обычно приходится слышать – “Не искушайте Господа, Бога вашего…”(Втор.6:16). Хотя это и Ветхий Завет, но Господь Саваоф недвусмысленно обещает “излить благословения до избытка” в ответ на приношение десятины. Выглядит как интересное совпадение, но скорее всего средне статистически западный психоаналитик принимает в качестве гонорара за лечение как раз примерно десятую часть дохода пациента (если и не в точности так, то на суть сказанного это существенно не влияет). При этом общеизвестно, что такая высокая оплата сама по себе может привести к ослаблению некоторых типичных невротических симптомов за счет блокирования нарциссических установок личности. Таким образом, если не говорить о том, что в такой ситуации “берет на себя” психоаналитик (а именно — подкрепление мегаломанических тенденций на уровне коллективного бессознательного), то касательно только пациента, данная практика вполне может “подарить” святоотеческой традиции еще один дополнительный способ преодоления сребролюбия.

О “расцерковлении” психоанализа

Из сказанного очевидно, что многие основополагающие психоаналитические принципы оказывается возможным представить как частные составляющие неизмеримо более широкой области – христианской религии с ее ритуалами вероисповедания, как это только что было показано на примере таких казалось бы типичных исключительно для психоанализа феноменов как трансфер, acting out и принцип оплаты сессий. Говорить на основе всего этого о перспективах воцерковления психоанализа конечно преждевременно, да и скорее всего, вызовет только смех (или протесты) как со стороны церкви, так и у аналитиков. Поэтому на данном этапе мы считаем необходимым просто указать на то, что между одним и другим несомненно существует определенное “родство” (даже если и по принципу “в семье не без урода”), и что если психоанализ и не может быть воцерковлен, то не нужно по крайней мере забывать о том, что когда-то он был “расцерковлен”. Нет, психоаналитиков не предавали анафеме, и первые из них не были ни священниками-изгнанниками, ни “раскольниками”, создавшими секту мирового масштаба (хотя некоторое сходство все же присутствует) или новую религию (хотя попыток к этому тоже исключить нельзя) – нет, просто психоанализ появился тогда, когда религиозный (духовный) кризис охватил основную часть цивилизованного человечества.

Человек больше не шел в храм на исповедь, он перестал погружаться в молитву в поисках Бога и почти утратил идеал Христа. Как для отдельно взятой души, так и для общества людей в целом это ужасно, но в силу распространившегося по всей Европе, Америке и даже России психоанализа люди узнали, что каждый из них должен иметь не духовного, а “трансферного отца” – психоаналитика, к которому он обязан регулярно обращаться и особенно, перед совершением какого-то значимого в жизни поступка — только не за благословением, а за ценной интерпретацией неосознаваемых мотивов запланированного действия. Исповедь легко заменилась аналитической сессией, где вместо обнаружения тайного греха и вытекающего из него не богоугодного поступка можно было узнать о ядре конфликта и соответствующем ему инфантильном поведении. Свободное искреннее излияние накопившихся в душе переживаний с последующим радостным чувством прощения себя Богом заменилось “техникой свободных ассоциаций”, выговариваемых по наставлению аналитика без всякой критики и ведущих к “очищающему” душу катарсису. Идеал духовной чистоты, правды и нравственного совершенства заменился идеалом личностной зрелости. Бесы приняли вид вытесненных подсознательных содержаний и образов инфантильных травм и фиксаций, а еще более злые и сильные демонические сущности, определяющие, например, родовое проклятие, теперь выглядели как величественные архетипы коллективного бессознательного. В опасности столкнуться с грубой одержимостью стали усматривать риск провоцирования параноидной агрессии. Крайние степени проявления горделивой страсти, закрывающей путь исцеления и спасения души, стали пониматься как трудно преодолимые нарцистические защиты. Слова Христа “врач, исцели Самого Себя”(Лк.4:23) с большим или меньшим рвением аналитики пытались воплотить во множестве балинтовских групп и супервизий. Другое Его наставление “…что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в своем глазе не чувствуешь?…Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего.”(Мф.7:3,5) расценивалось теперь как необходимость снизить до минимума проявления феномена проекции во избежании контртрансферных искажений. Страстно-греховная, ветхая, смертная часть души получила довольно красивое название неосознаваемой сферы Id, а внутренняя неискренность и лукавство стали называться набором необходимых для Эго защит – рационализации, интеллектуализации, проекции и т.п.. Слабая от бездуховности воля человека превратилась в склонность к регрессивным реакциям у инфантильной личности. Стремление души, не познавшей Христа, ригидно следовать иудейскому ветхозаветному закону – фарисейство – теперь расценивалось как чрезмерный гнет жесткого родительского Super-Ego. Суетность и обмирщленность души, ее пренебрежение своей божественной сутью превратились в крайнюю экстраверсию и алекситимию. Тяжкий грех уныния приобрел вид тяжелой эндогенной депрессии, а самую естественную и насущную потребность человека к зримому воплощению составляющих его души, стремление развивать иррациональную искренность и тем самым исцелять недуги в ходе церковных таинств, желание строить свою жизнь на основе выражающих значимейшие духовные ценности религиозных ритуалов Фрейд, как всем известно, назвал в “Будущем одной иллюзии” ничем лучшим, как обсессивно-компульсивным (навязчивым) неврозом.

Такое сравнение может быть бесконечным, но главный вопрос состоит в том, для чего это все было сделано и каким образом так долго могло просуществовать? Ответ достаточно очевиден – сколько мы ни проводили сопоставлений, мы нигде не могли обнаружить самое основное – Бога. В религии есть и учителя, и пророки, и святые ангелы, и Спаситель, и Мессия. Где же они все “прячутся”?!… Да неужели мы забыли представить религиозную аналогию самому аналитику? Так это же он (ну, не пациент же!) и мессия, и господь бог, и пророк, и святой ангел, и фрейдовский апостол, плюс к этому еще и церковная десятина тоже для него! Уж очень это похоже на “все царства мира и славу их”(Мф.4:8), предложенные Христу в пустыне известно кем. Но Христос твердо отказался, “ибо написано: “Господу Богу покланяйся и Ему одному служи.”.”(Мф.4:10). А вот психоаналитик… Однако, он не виноват, ему от этого никуда не деться, даже если изо всех сил сопротивляться! Это не зависит от него!!! Это происходит “по вине” того пациента, который пришел к нему в кабинет вместо того, чтобы придти к Богу в храм! Сколько можно искать причины отцовских проекций, если “коллективное бессознательное” невротика 2 раза в неделю в течение 50 минут настраивают на “плодотворное общение” с Отцом – с большой буквы – с Богом? Сколько можно удивляться эдипальной агрессии, если его [коллективное бессознательное], тем не менее, от раза к разу “обманывают” – “подсовывают” вместо Бога идола?! Какие чувства душа (сейчас мы говорим не об Эго) должна питать к тому, кто хочет (конечно, неосознанно) занять внутри ее самое святое и сокровенное место? Не естественно ли, что у нее возникнет чувство ревности, желание устранить, а может быть даже убить “тварное создание”, навязывающее цинично сексуальные интерпретации вместо того, чтобы дать проявится святой мистике богообщения? И после этого то, что человек испытывает к аналитику – это эдипальная проекция?! Как можно после всех теорий коллективного бессознательного не думать о том, что человек с самого момента своего творения был исключительно религиозен, что на протяжении всей истории его существования из поколения в поколение внутри души совершенствовался и отлаживался механизм четкого различения всяких духовных эрзацев, подмен и неправды?!

Вот уже наша проповедь незапланированно приняла обличительный вид – так уж вышло. Однако на самом деле так было бы только в том случае, если бы “обличаемому” за это не приходилось страдать. Чтобы перестать страдать нужно осознанно принять в себе все перечисленное как истину – нужно в полной мере поклониться этому. Но как раз такого человека обличить нельзя — он просто засмеется и все… Нам кажется, что таких немного, а может — и нет вообще, но если вдруг все же кого-то по какой-то неведомой нам причине такие высказывания раздражают, приведем вместо них текст Библии: “Знаю твои дела; ты не холоден, ни горяч; о, если ты был холоден или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь “я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды”; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг. Советую тебе купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть. Кого я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся. Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною. Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и я победил и сел с Отцом Моим на престоле Его. Имеющий ухо да слышит… ”(Откр.3:15-22).

На наш взгляд, это одно из самых потрясающих мест Откровения Нового Завета – верующий страдающий человек обычно просто плачет, когда читает слова “се, стою у двери и стучу…”. Он плачет по двум причинам – из-за искренней любви и из-за искреннего страха потерять, не впустить в дом души любовь. Верующий знает, что случится, если он будет в это время “спать” или “заниматься другими более важными делами”, он об этом предупрежден — “…и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего.”(Лк.19:44). А вот предупрежден ли неверующий?!…

Так что мы бы очень не хотели кого-то обидеть, ведь и наш путь в христианство начался совсем недавно, можно сказать, с веселого анекдота о том, что научно-атеистическая теория происхождения мира похожа на то, как если бы кто-нибудь заявил, что сильный вихрь пронесся через гигантскую свалку и случайным образом собрал Боинг-747. То же самое касается и человеческой психики – как можно не видеть ее божественную основу? Впрочем наши слова ничтожны в сравнении с тем, что сказал апостол Павел – “…я не стыжусь благовествования Христова, потому что оно есть сила Божия ко спасению всякому верующему, во-первых, Иудею, потом и Еллину. В нем открывается правда Божия от веры в веру, как написано: “праведный верою жив будет”. Ибо открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих истину неправдою. Ибо что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны. Но как они, познав Бога, не прославили Его как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели, и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся, то и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте, так что они сквернили сами свои тела. Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца…”(Рим.1:16-26).

Мы не могли этого не сказать – если рассматривать Библию как истину в одних вопросах, то нельзя не замечать в ней ответы и на другие, может быть неприятные для нас темы. Какой психоаналитик позволит “превращать свой кабинет в богадельню”?! Да и зачем, когда есть храмы, церкви и каждый может пойти туда, куда хочет? В отношении этого в Новом Завете можно найти очень нелицеприятные слова: “Неправедный пусть еще делает неправду, нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святой да освящается еще.”(Откр.22:11). Если исходить из самих основ христианства и из основ психоанализа — взять хотя бы “Будущее одной иллюзии” Фрейда, то становится очевидным, что противоположности здесь не интегрируются, и нужно делать четкий выбор либо к неправедности, либо к праведности. Все уже приведенные и нижеследующие рассуждения упираются в это, и нам бы очень не хотелось, чтобы данное мнение выглядело как аффективный выкрик религиозного фанатика. Плюс к этому мы очень опасаемся сказать неправду в отношении кого-то, кому удается совмещать искреннюю веру и работу, например, медико-психотерапевтического профиля, ведь прежде всего нужно помнить, что “Иисус сказал ему: если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему.”(Мк.9:23). Наконец, мы не можем не отдавать себе отчета в том, что все приводимые здесь суждения вытекают в значительной мере из той сферы рационального разума, которую мы так настойчиво стремимся развенчать. Поэтому также нам следует обратиться к читателю еще и такими словами: “Ты имеешь веру? Имей ее сам в себе, перед Богом. Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает.”(Рим.14:22-23). Что же касается нас, то может это и прозвучит несколько высокопарно, но нам ничего другого не остается как еще раз словами апостола Павла выразить пожелание о том, чтобы “…наше благовествование у вас было не в слове только, но и в силе и во Святом Духе, и со многим удостоверением…”(1Фес.1:5), “ибо Царство Божие не в слове, а в силе.”(1Кор.4:20).

Об основателях психоанализа

В конце 2-й части мы подробно обсудили вопрос о том, что страсть является незаменимым средством компенсации страха, вызванного утратой Бога ветхим человеком, то есть фактически любым человеком, не принявшим Христа и христианства, не знающим, что такое благодать Святого Духа. Страстность ветхого человека действительно вполне соответствует фрейдовскому понятию Id, но фрейдовское представление о сдерживании импульсов Id сознательными усилиями Ego и Super-Ego аналогично сдерживающему действию закона заповедей Моисея. Пока ребенок не повзрослел, проявления его страстной чувственности как правило не осуждаются. В этом отношении непонятно, в чем состоит гениальность Фрейда, если вся “сформулированная им” бессознательная психодинамика на самом деле была сформулирована 2000 лет назад апостолом Павлом и известна каждому “наивному” верующему: “…я не узнал грех, как посредством закона. Ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: “не пожелай”. Но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание: ибо без закона грех мертв. Я жил некогда без закона, но когда пришла заповедь, то грех ожил, а я умер…”(Рим.7:9).

Общеизвестно, что Фрейд одной из главных целей терапии невротика ставил ослабление процессов подавления и вытеснения страстной чувственности в случае чрезмерно жесткого Super-Ego. Последствием примерно такого ослабления вроде бы и стала сексуальная революция в обществе. У Фрейда эта “работа” выливалась в годы дорогостоящего психоанализа, в то время как Павел предлагал всего в нескольких словах решить ту же задачу без какого бы то ни было ущерба для морали и нравственности: “Я знаю и уверен в Господе Иисусе, что нет ничего в себе самом нечистого; только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто.”(Рим.14:14).

Вообще, как нам кажется, послание апостола Павла “К римлянам” написано как будто специально для современных психоаналитиков, поскольку в нем Павел все очень четко объясняет: “…Израиль, искавший закона праведности, не достиг до закона праведности. Почему? Потому что искали не в вере, а в делах закона. Ибо преткнулись о камень преткновения, как написано: “вот, полагаю в Сионе камень преткновения и камень соблазна; но всякий верующий в Него не постыдится.””(Рим.9:31-33).

Чтобы понять сказанное Павлом обратимся к “Будущему одной иллюзии” Фрейда: “Понимание исторической ценности известных религиозных учений повышает наше уважение к ним, однако не обесценивает нашу рекомендацию исключить религию при объяснении мотивировок предписаний культуры. …мы вправе сказать, что, по-видимому, настало время, как при психоаналитическом лечении невротиков, заменить результаты насильственного вытеснения плодами разумной духовной работы. … Стоящая перед нами задача примирения людей с культурой будет на этом пути в значительной мере решена. Нам не следует скорбеть об отходе от исторической истины в случае принятия рациональной мотивировки культурных предписаний.

Истины, содержащиеся в религиозных учениях, все равно настолько искажены и систематически перелицованы, что масса людей не может признать в них правду. Это тот же самый случай, как когда мы рассказываем ребенку, что новорожденных приносит аист. Здесь мы тоже говорим истину в символическом облачении, ибо знаем, что означает эта большая птица. Но ребенок этого не знает, он улавливает только момент искажения, считает себя обманутым, и мы знаем, как часто его недоверие к взрослым и его строптивость бывают связаны как раз с таким его впечатлением. Мы пришли к убеждению, что лучше прекратить манипулирование символическими масками истины и не отказывать ребенку в знании реальных обстоятельств, применительно к ступени его интеллектуального развития.”[27].

Что же получается? Фрейд — обычный по своему происхождению иудей — был полон “благих намерений” помочь страдающему невротику, так кто же он как не “Израиль, искавший закона праведности”? Однако, он “не достиг до закона праведности. Почему? Потому что искал не в вере, а в делах закона.”. “Стоящая перед нами задача примирения людей с культурой” – разве ставить перед собой такие задачи не есть то же самое, что “ искать в делах закона”? А “рекомендация исключить религию при объяснении мотивировок предписаний культуры” – это разве не значит “преткнуться о камень преткновения”? А “заменить результаты насильственного вытеснения плодами разумной духовной работы” – это не то же ли самое, что “искать не в вере”?! И вообще, что это может быть за “плод разумной духовной работы”?! Фрейда никто случайно никогда не спрашивал, кто ему этот плод предложил?! Что-то очень уж он похож на плод познания. Пожалуй, только одно здесь есть различие — Фрейд чувствовал, что “не следует скорбеть об отходе от исторической истины в случае принятия рациональной мотивировки”, а вот Адам, говорят, очень скорбел…

Теперь относительно того, что “в Сионе” положен “камень преткновения и камень соблазна; но всякий верующий в Него не постыдится.”. То, что этот камень положен в Сионе означает, что он является камнем преткновения для иудеев, которыми являются в том числе и Фрейд, и практически все остальные (кроме Юнга) основоположники психоанализа. Они ничего не знали об этом камне как в прошлом веке, так не знают и сейчас — о нем знают только простые наивные христиане, потому что этот камень – Иисус Христос. В связи с этим не являются ли следующие слова Фрейда выражением его собственной проблемы как иудея, не знакомого с Новым Заветом: “Истины, содержащиеся в религиозных учениях, все равно настолько искажены и систематически перелицованы, что масса людей не может признать в них правду.”? Не указывают ли они прежде всего на то, что сам автор этих слов не может признать правду или отыскать истину в религии? Для такого большого ученого как Фрейд это должно было бы быть конечно стыдно, но для преткнувшегося о камень, то есть не знающего Христа иудея, это в принципе нормально, поскольку “не постыдится” только тот, кто принял Христа на основе Нового Завета — “всякий верующий в Него” человек. Во-вторых, позиция Фрейда здесь абсолютно идентична позиции Понтия Пилата и его знаменитым словам, обращенным ко Христу — “…что есть истина?”(Ин.18:38). Истина же в это время стояла прямо перед ним – “Я [Христос] есмь путь и истина и жизнь…”(Ин.14:6). Как в этом случае отнестись к Пилату, который вполне благородно хотел знать истину, хотел узнать ее рациональным путем, умом и логикой? Ну, не смог он в тот момент поступить искренне и спасти невинного человека от казни. Что можно о нем сказать? Скорее всего, его даже в чем-то жаль. Вот точно также в чем-то жаль и устремленного к истине подобно Пилату автора вышеприведенной вполне философской “притчи об аисте”.

Таким образом, вопрос о “будущем одного конфликта” – конфликта между христианской церковью и психоанализом – выглядит поначалу далеко неясным. Между христианством и иудаизмом кроме Ветхого Завета нет ничего общего, так что же общего может тогда быть между христианством и психоанализом, фактически воплотившим в себе иудейские взгляды? Если в Сионе положен камень преткновения, если о Него преткнулся основанный иудеем психоанализ, то как могут не преткнуться об этот камень современные психоаналитики? Даже если они искренне не хотят конфликта с церковью — что делать, ведь камень преткновения одновременно является ее фундаментом?

Однако в отношении этого менее грубо, чем наши и действительно по-христиански могли бы прозвучать следующие слова уважаемого нами автора: “Кто не видит своего греха – тот слеп. И в моем грехе — грех моего деда, прадеда, народа в целом, но и теперь уже не они грешат, а я принял этот грех, соединился с ним и грешу по своей воле. Поэтому не будем больше устраивать судилище палачам прошлого. Открой лучше свой грех Богу и тогда увидишь, что в сердце твоем наряду с добрыми пожеланиями, есть место и палачу, и убийце, и прелюбодею, и садисту.”[14]

Наш же окончательный ответ будет состоять в следующем. Необходимо всегда понимать Ветхий Завет в контексте Нового и точно также всегда необходимо рассматривать любые проявления психической деятельности в христианском контексте, или еще проще – с точки зрения Христа. В этом и состоит весь смысл нашего подхода. Говорить изолированно о ветхозаветной символике, не пытаясь дойти до ее понимания на основе новозаветного христианства – это то же самое, что красочно описывать трагедию души, пребывающей в кризисе, и при этом удерживать в тайне возможность (или быть в преступном неведении относительно возможности) ее внутренней трансформации для выхода из него. Также, это то же самое, что медитировать над образом Адама и его потомков, оглядывающихся назад в поисках потерянного рая, вход в который невозможен из-за херувима с обращающимся пламенным мечом, и ничего не видящих впереди себя, — разве что, в перспективе превратиться в зверя, и закончить путь в серном озере. Впрочем, смысл всего этого не может быть выражен лучше, чем словами апостола Павла: “…если преходящее славно, тем более славно пребывающее. Имея такую надежду, мы действуем с великим дерзновением, а не так как Моисей, который полагал покрывало на лицо свое, чтобы сыны Израилевы не взирали на конец преходящего. Но умы их ослеплены: ибо то же самое покрывало доныне остается неснятым при чтении Ветхого Завета, потому что оно снимается Христом. Доныне, когда они читают Моисея, покрывало лежит на сердце их; но когда обращаются к Господу, тогда это покрывало снимается. Господь есть Дух, а где Дух Господень, там свобода.”(2Кор.3:11-17).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

О сверхчеловеке Ницше

Интересно, что при таком подходе к феномену приоритета научно-рационального знания, мы начинаем повторять Ницше, но “с точностью до наоборот”. Как известно, Ницше провозгласил смерть Бога и торжество познавательных способностей человека, делающих его в конечном итоге сверхчеловеком. Сверхчеловек Ницше – это и есть тот самый биоробот будущего, о котором мы говорили в начале. По этой причине все наши рассуждения можно представить как в чистом виде выраженную контрницшеанскую позицию. С огромным нежеланием даже прикасаться к работе Ницше “Антихристианин” все же процитируем некоторые ее места исключительно для подтверждения наших основных положений. Итак, “Понят ли, собственно говоря, знаменитый рассказ начала Библии – рассказ о боге, который испытывает адский страх перед знанием?… Оказалось, что человек – самая большая из его ошибок, он в нем создал соперника себе, — благодаря знанию становишься как бог, — так что конец жрецам и богам, если только человек станет ученым!.. Мораль: наука запретна как таковая, она одна и находится под запретом. Наука – первый грех, зародыш всякого греха, первородный грех. Только в этом и мораль… “Ты не должен познавать” – все остальное вытекает отсюда… Адский страх не помешал богу поступать благоразумно. Как воспрепятствовать науке? Это на долгое время стало основной проблемой, волновавшей его. Ответ: надо изгнать человека из рая! Счастье, праздность наводят на мысли, а все мысли дурные… Человек не должен думать…”[13]. Таким образом, что если за время всего повествования у нас появились категорично и принципиально настроенные оппоненты, они могут легко, говоря криминальным языком, обрести себе “крышу” у Ницше. Его позиция зеркальна нашей, повернута точно на 1800, он говорит с ужасающей иронией о том, что мы считаем самой серьезной основой, он – эталон всех возможных альтернатив, он говорит все то же самое, но оценивает это прямо противоположным образом: “Нельзя, чтобы человек выглядывал наружу; надо, чтобы он всегда смотрел только внутрь себя; нельзя, чтобы он умно и осторожно вглядывался в вещи, не надо, чтобы он вообще замечал их: пусть он страдает!.. И пусть страдает так, чтобы поминутно испытывать потребность в жреце… Долой врачей! Нам нужен спаситель…”[13].

Исходя из такого сопоставления, кажется что в нашем подходе если и есть, то только один важный секрет. Раскрывая его, мы говорим о том, какова внутренняя суть антихриста, однако не мы срываем с него маску, но Ницше! Антихрист – это сверхчеловек Ницше. Первые слова предисловия к “Антихристианину” следующие: “Это книга для совсем немногих. Возможно ни одного из них еще вовсе нет на свете. … Мой день послезавтрашний; некоторые люди рождаются на свет “посмертно””[13]. Посмертно на свет рождается естественно антихрист — это замечательное сравнение, поскольку его гибель предопределена и предсказана Библией ясно: “князь мира сего осужден.”(Ин.16:11). Далее Ницше подробно описывает всю ту почву, которая необходима для торжества рационального знания: “нужно сделаться равнодушным и не задаваться вопросом о том, есть ли польза от истины, не окажется ли она роковой для тебя… Нужно, как то свойственно сильному, отдавать предпочтение вопросам, которые в наши дни никто не осмеливается ставить; необходимо мужество, чтобы вступать в область запретного; необходима предопределенность – к тому, чтобы существовать в лабиринте. И семикратный опыт одиночества. И новые уши для новой музыки. И новые глаза – способные разглядеть наиотдаленнейшее. Новая совесть, чтобы расслышать истины, прежде немотствовавшие. И готовность вести свое дело в монументальном стиле – держать в узде энергию вдохновения… Почитать себя самого, любить себя самого; быть безусловно свободным в отношении себя самого. Вот кто мои читатели, читатели настоящие, читатели согласно предопределению; что проку от остальных?.. Остальные – всего лишь человечество… Нужно превзойти человечество силой, высотой души – превзойти его презрением…”[13]. Даже для нерелигиозного человека в этих словах очевиден типичный сатанизм, а точнее крайний эгоцентризм, гордость, высокомерие и эмоциональная холодность с готовностью принести любые жертвы во благо Эго. Даже неверующий все-таки имеет внутри себя искреннюю субличность, способную различить в словах Ницше саму первооснову зла, но как раз непосредственно на разрушение этой субличности и направлены все усилия Ницше, как впрочем и антихриста.

У каждого человека – потомка Адама — перевешивает чаша приоритета рационального знания, но сверхчеловеку-антихристу, как уже говорилось, “совершенному ветхому человеку”, удастся освободить противоположную чашу искренней веры полностью, и очевидно, что для этого ему придется открыто противопоставить себя христианству, как сделал это Ницше. Не существует варианта человеческого поведения, которое бы являлось греховным и не было бы при этом исключительно рационально обосновано: когда женщина делает аборт, она рационально-логически заключает, что, например, недостаточно материально обеспечена, чтобы иметь ребенка, она грешит против Бога тем, что не впускает Его в свою жизнь — она не может искренне допустить, что через месяц ее муж “случайно” получит повышение по службе, и этого действительно не происходит, поскольку всякая удачная “синхронистичность” в таком случае закрыта, а эта “закрытость” еще больше укрепляет рациональную установку, от чего женщина в конце концов почувствует, что она проклята. И это состояние проклятия будет воспринято женщиной как следствие греха, и это действительно так, поскольку проклятие имело свою основу действительно в аборте, то есть в поступке, совершенном по рациональным мотивам. Но дело не просто в рациональном мотиве – во всяком действии нашей повседневной жизни присутствует рациональный мотив – дело в необходимости занять четкую позицию в ситуации выбора, то есть положиться либо на логику и сделать аборт, либо на веру – и не сделать его. Прообразом здесь может служить ситуация во время Тайной Вечери, когда Иисус протягивает Иуде хлеб в знак своего безусловного расположения к нему и в качестве ритуала, выражающего последнюю попытку к примирению. Этот момент есть та самая ситуация выбора, перед которой встает однажды каждый человек. Эта тема очень широко представлена в христианстве – тема дарованной человеку свободы выбирать. Бог дает человеку полную свободу – быть с Ним или с дьяволом. Иуде дается право быть причастным Богу, Бог рядом с ним, но Иуда делает свой сознательный выбор в противоположном направлении – он может выбирать, поэтому именно в этот момент в него входит сатана – “И после сего куска вошел в него сатана. Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее.”(Ин.13:27). Иуда мог сколько угодно вынашивать в себе идею предательства, также как и любой человек может сколько угодно долго совмещать в себе рациональные лукавые и нерациональные искренние мотивы, но грех или благодать в полной мере проявляются тогда, когда нужно четко выбрать между верой и логикой, между плотью и духом. Бог не высчитывает дотошно преобладание множества “за” или множества “против”, определяя праведность или неправедность, — Он всегда дает проявится всецело и одновременно в одном поступке всем “за” или всем “против”. От выбора человека в таком случае и зависит окажется ли он в состоянии благодати, или в состоянии проклятия.

Естественно, что грех и всякое проклятие снимаются покаянием – в покаянии человек хотя бы временно восстанавливает в душе приоритет искренности и веры, хотя бы делает шаг в этом направлении, и тогда также хотя бы на время в его жизнь входит Божий Дух и синхронистичность событий.

Последние времена близки в той мере, в какой человечеству свойственно полагаться на науку и рациональное знание. Еще раз подчеркнем самое главное, чтобы не быть неправильно понятыми или слишком фанатично настроенными. (Хотя, дело не в фанатизме — как часто мы восхищаемся внутренней убежденностью, а фактически – фанатизмом некоторых людей, которые благодаря как бы ему способны “горы переворачивать” но своем пути.) Научная медицина не может быть ни христианской, ни антихристианской сама по себе, врач не может воплощать или не воплощать в себе антихриста сам по себе: медицину, врача, психоаналитика “делает” демоническими человек-пациент, который переживая проклятие, уповает прежде всего на те “спасительные” возможности знания, которым они располагают, а не на заключенную внутри души возможность искреннего покаяния. Грех не в самом знании — древо познания растет себе в раю и ни кому не мешает – грех состоит именно в приоритетном использовании разума и полагании на логический смысл – в том соблазне, который дает результат использования знания — плод древа познания. В самой по себе науке нет греха, однако, когда врач или психоаналитик демонстрируют (рекламируют) достижения науки и результаты своих открытий, они соблазняют человека плодами знания. Когда исходящая из мира реклама такого рода обрушивается на человека сплошным валом, то он забывает полностью о существовании веры и становится всецело проклятым, а мир всецело демоническим. Все это придумали не мы, все “то же самое”, уже давно было сказано Ницше: “[апостол] Павел вознамерился посрамить мудрость мира сего, его враги – хорошие филологи и врачи александрийской выучки; им-то и объявляет он войну. И верно: нельзя быть филологом и врачом и не быть при этом антихристианином. Ведь филолог видит, что стоит за “священными книгами”, а врач видит, что стоит за физиологической деградацией типичного христианина. Врач говорит: “Неизличим”; филолог говорит: “Подлог”…”[13]. Из-за этих-то самых слов Ницше мы и не извиняемся перед врачом, психологом, психоаналитиком и кем бы то ни было еще, читающим эти строки – у нас появилась возможность “спихнуть” всю вину на Ницше, который задолго до нас абсолютно однозначно сказал, что врач не может не быть антихристианином. И если найдется тот врач, или психолог, или филолог, который скажет: “нет, я не согласен с Ницше, с тем как он унижает веру перед наукой, я не считаю логический довод более ценным, чем искреннее покаяние, я солидарен с христианством и с апостолом Павлом, который утверждает, что мудрость мира сего – это безумие перед Богом, я не позволю Ницше делать обо мне подобные заключения”, то тогда конечно мы извинимся, но только за то, что слишком обобщили свои выводы, в результате чего оказались неправильно поняты тем специалистом, который вовсе не воплощает в себе ницшеанский образ и протестует против такого о себе представления.

О символе покаяния

Дейл Карнеги рекомендовал для успеха публичного выступления или печатной работы строить их содержание таким образом, чтобы в начале как можно более острее была сформулирована сама проблема, в середине – ее возможные последствия в наиболее драматизированной форме, а в конце – предлагаемые пути недопущения этих последствий. Волей-неволей эти рекомендации оказались воплощены и в нашей работе, хотя драматизация в равной мере может оказаться и наоборот — недостаточной. Так или иначе, не будем нарушать житейских правил и попробуем завершить наши рассуждения ответом на традиционный вопрос “что делать?”. Выше уже было приведено достаточно заумных мыслей, мы думаем даже – настолько, что как бы в результате нам самим где-нибудь не быть уличенными в резонерской логике. Поэтому сейчас ответная мысль прозвучит четко и лаконично, а для некоторых, возможно, даже просто банально – “надо каяться”!

Во все времена, начиная от ветхозаветных пророков, при надвигающейся трагедии люди слышали прежде всего призыв к покаянию. И чем приходилось тяжелей, тем большее покаяние требовалось. В этом смысле просто поражают силой простой метафоры слова современного поэта – православного иеромонаха Романа [17]:

Душе моя, не устрашайся ночи,

Зажги свечу и просто помолчи.

Язык огня, как и язык пророчий, –

Чем гуще тьма, тем он светлей в ночи.

Итак, остаток времени посвятим такому “примитивному” или “наивному” для современного человека слову, как покаяние. В среде психотерапевтов обычно очень популярны разного рода техники, посредством которых можно легко усваивать и применять на практике те или иные нововведения. Нельзя ли подобным образом описать и технику покаяния? Задумывая такое, мы конечно же поступаем непозволительно – уж что-что, а покаяние не может иметь никакой технической основы, хотя бы только потому, что оно не зависит от воли человека. Покаяние может быть дано, а может быть и не дано, даже несмотря на огромные молитвенные усилия. Поэтому, если кому-то нравится, то пусть будет “техника”, но вообще мы хотим сказать не о технике, а просто о сути покаяния.

Покаяться – всегда означало одно – обратиться к Богу, то есть повернуться от плоти, от себя, от своего Эго с его главным инструментом – рациональным мышлением – к по-детски живой и “наивной” вере в невидимое.

Однако, смена приоритета знания на приоритет веры невозможна усилиями сознательного ‘я’ человека. Как было показано, необходимое преобразование может произойти лишь в результате должного прохождения психического (духовного) кризиса и только при непосредственном участии нерациональных внутридушевных процессов. Говоря по-христиански, дать веру в Бога может только Сам Бог, обратиться к Богу нельзя без помощи Бога, лишь Он Сам может позволить обнаружить Себя – “Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет Его Отец, пославший Меня…”(Ин.6:44). В Библии сильное и властное проявление воли Бога обычно персонифицировано в образе Архангела Михаила (буквально – “кто как Бог”). Следующий новозаветный сюжет достаточно ярко изображает процесс кризисной утраты приоритета рационального знания, которое символически представлено здесь драконом Апокалипсиса.

“И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним. И услышал я громкий голос, говорящий на небе: ныне настало спасение и сила и царство Бога нашего и власть Христа Его, потому что низвержен клеветник братий наших, клеветавший на них пред Богом нашим день и ночь. Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего и не возлюбили души своей даже до смерти.”(Откр.12:7-11).

Дальше мы скажем о той мистике, которая поразила нас, и возможно, она также заинтересует читателя. Если встать возле Эрмитажа со стороны Дворцовой площади и посмотреть прямо вверх, то можно увидеть, что “произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли…”. Архангел, установленный на вершине Александрийского столпа, попирает крестом змея (“и низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную…”), победно поднимая правую руку, и одновременно указывая ею на крест, как средство победы над змеем – “они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего.”. Мистика (возможно, что она касается только нашего субъективного восприятия, но дальнейшая суть от этого не меняется) же состоит в том, что библейский сюжет, классическое представление о покаянии, все предшествующие рассуждения о лежащем в основе покаяния смещении приоритета от знания к вере и скульптурный образ совпадают! Мы не знаем сознательно ли Огюст Монферран – проектировщик Александрийского столпа, или, может быть, царь Николай, заказавший его постройку в память о своем предшественнике Александре, загадочно ушедшем с императорского поста, воплотил в скульптуре отрывок из библейского апокалипсиса. Специально или нет, но “Символ Покаяния” уже два века (с 1834 года) высится в самом центре исторической столицы России, перед самым “домом царя” и на него ежедневно “глазеют” тысячи россиян и иностранцев!

Пожалуй нет другого образа, который скрывал бы в себе столь же необъятный – по-библейски богодухновенный! – смысл и эстетическую наполненность, чем архангел в центре Святого Петербурга. Какой еще символ смог бы более ярко и полно описать путь исцеления русской нации посредством возрождения искренней веры, а проще сказать — покаяния всего народа — включая властителя (мы учитываем также обращенность архангела лицом ко дворцу императора)?! Если в России и не нужно призывать к покаянию, то только потому, что этот “призыв” уже давно звучит из самого ее центра всей силой истинно христианского образа! Какими же суетными после этого видятся всякие “разумные”, а по сути – лукавые – попытки отыскать национальную идею для спасения родины!… На этом мы остановимся, поскольку явно не хотим переходить грань и вдаваться в совершенно неведомую нам область национальной политики; мы лишь убеждены в том, в чем убеждает нас Библия, а именно, что после покаяния “нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все мы одно во Христе Иисусе.”(Гал.3:28).

О решающем выборе

Итак, мы описали, насколько это было в наших силах, общую картину взаимоотношений христианской религии и психоанализа. Мы отдаем себе отчет в том, что практически не пытались учесть многие значимые особенности различных христианских конфессий, хотя внутренне все же больше склонялись к православию; точно также мы пренебрегли теми существенными различиями, которые существуют между отдельными психоаналитическими направлениями – ортодоксальном фрейдовским, юнгианским, адлерианским и многими другими, хотя фактически большее время уделили все-таки Фрейду. Такая “неразбериха”, в принципе непозволительна, поскольку уже одно только сравнение христианства с психоанализом Фрейда или с аналитической психологией Юнга может дать очень непохожие результаты, не говоря уже о том, если сделать разбор действительно дифференцированным, то есть соотнести конкретные основополагающие психоаналитические теории с классическими представлениями католицизма, протестантизма и православия. Мы признаем эту недоработку и более того, приносим извинения за то, что в некоторых местах вообще “свалили в кучу” психоанализ, общую психологию, психотерапию и соматическую медицину; не лучше мы поступили и в плане богословия. Скорее всего, так получилось из-за того, что нам очень хотелось рассмотреть данную проблему с общечеловеческой точки зрения, ведь каждый научный специалист, верующий или богослов имеет свою сокровенную, уникальную, независящую от его внешней деятельности часть души, субличность. Мы были бы по-настоящему рады, если бы хоть что-то из сказанного затронуло именно ее.

По причине такой специфики рассуждений, мы и в конце не претендовали ни на что большее, кроме того чтобы вспомнить старую добрую и наверно правильнее сказать — просто забытую идею покаяния. Говорить о покаянии можно много, используя разные языки, подходы и точки зрения, но предлагать что-либо взамен покаяния, или взамен того, что стоит за этим понятием (если само слово покаяние кому-то кажется совсем уж устарелым) по нашему мнению не преступно – нет, а просто абсурдно. И если такого рода абсурдность стала очевидной читателю хотя бы применительно к некоторым сторонам его жизни и его профессиональной деятельности, а может быть, даже попала в резонанс с его собственным восприятием мира, то это означает, что мы приобрели единомышленника. Мы благодарны ему за это в соответствии со сказанным кем-то из “великих” – человек по-настоящему счастлив только тогда, когда чувствует, что его понимают.

Тем не менее, такого рода счастье или несчастье есть не большее, чем производное от нашего Эго, и чтобы, насколько это вообще возможно, обойти его плотские требования, мы оставляем читателя не с нашим окончательным выводом, а с двумя цитатами, совершенно противоположными по своему содержанию. Среднюю позицию между ними занять невозможно, или она будет всего лишь временной – в этом читатель убедится сам. По нашему мнению идентичная противоположность заключена в самих основах христианства и психоанализа. Мы считаем необходимым отстаивать, и даже наверно могли бы сами отстоять Фрейда и его последователей во многих частных аспектах их медико-психологических теорий и особенно тогда, когда такая критика принимает дилетантский аффективно-агрессивный характер. Однако мы не можем согласиться с мировоззрением Фрейда в том случае, если его приходится сопоставлять с христианством. В конце концов, мы не можем вообще сравнивать не только фрейдовский, но также любой другой, пусть самый проницательный и гуманный, но все же человеческий взгляд с христианской истиной, точно также, как не можем сравнивать Адама, ослушавшегося Бога из-за соблазна, и Христа, преданного Богу до последнего крайнего страдания.

Между двумя высказываниями каждый должен сделать свой выбор сам, потому что это выбор духовного плана, и только он все решает. После того как выбор будет сделан, уже никакие нюансы ежедневного поведения и мышления, никакие конфликты и примирения, никакие ошибки и достижения не будут иметь значения, так как все перечисленное будет строиться на той или другой духовной основе. От этого невидимого фундамента, а не от человеческих рассуждений и плотских душевных переживаний теперь все и будет зависеть, поскольку, как уже говорилось во вступлении, “…наша брань не против плоти и крови, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных.”(Ефес.6:12). Все дело в том, что хотя в науке наиболее верными как правило оказываются синтетические подходы, в духовной сфере такого рода синтез или интеграция невозможны – “…да будет слово ваше “да, да”; “нет, нет”; а что сверх этого, то от лукавого.”(Мф.5:37).

Итак, две цитаты об одном и том же: первая – Ницше, на идеологии которого волей-неволей выстроено всякое “научное познание души человека”; вторая – современного православного афонского монаха архимандрита Софрония.

“Мораль: каждое слово в устах “первых христиан” – ложь, каждый их поступок – инстинктивная фальшь, все их ценности и цели вредоносны, а ценностью обладает тот, кого они ненавидят, обладает то, что они ненавидят… Христианин, особливо христианин-жрец, — это особый критерий ценности… надо ли говорить, что во всем Новом завете только одно лицо вызывает уважение к себе и что это Пилат, наместник Рима? Принимать всерьез иудейские перебранки? Нет, на это он не пойдет. Иудеем больше, иудеем меньше – что ему?.. Аристократическая насмешка римлянина, перед которым бесстыдно злоупотребляют словом “истина”, обогатила Новый завет единственно ценным высказыванием – в нем критика и уничтожение самого же христианства: “Что есть истина?”…”[13].

“Наука и философия ставят себе вопрос: ЧТО есть истина: в то время, как подлинное христианское религиозное восприятие всегда обращено к истине КТО. Представители науки и философии нередко считают христиан беспочвенными мечтателями, себя же стоящими на твердой почве, и потому именуют себя позитивистами. Странным образом не понимают они всей негативности своего ЧТО, не понимают, что истина подлинная, абсолютная может быть только КТО и никак не ЧТО, потому что Истина не есть отвлеченная формула или отвлеченная идея, то есть Саможизнь. … Зачарованное своим рассудком, человечество живет в каком-то дурмане, так что не только “позитивная” наука и философия ставят себе подобно Пилату вопрос: Что есть истина?, но даже и в религиозной жизни человечества наблюдается все тот же великий обман, и там люди постоянно сходят на путь искания истины ЧТО. Рассудок полагает, что если он познает искомую истину ЧТО, то достигнет обладания магической силой и станет свободным властелином бытия. … Истина КТО – рассудком никак не познается. Бог КТО – познается только чрез общение в бытии, то есть только Духом Святым.”[19].

 

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

1. Авдеев Д.А. Беседы с православным психиатром. Вопросы и ответы. Святые отцы о болезнях и здоровье. – М.: Русскiй Хронографъ, 1998. С.27-28.

2. Библия. — “Российское библейское общество”, М., 1999.

3. Гринсон Ральф Р. Практика и техника психоанализа. Новочеркасск: Агентство Сагуна, 1994.

4. Каргель И.В. Христос. Освящение наше. – Изд-во “Христианское слово”, М., 1991.

5. Кривошеин Василий, архиепископ Преподобный Симеон Новый Богослов. — Изд-во Братства во имя князя Александра Невского, Нижний Новгород, 1996.

6. Кураев А. Оккультизм в православии. — Фонд “Благовест”, М., 1998.

7. Леви Элифас Великий Аркан или разоблаченный оккультизм. — М.: Присцельс, 1997. — 208 с.

8. Лосский В.Н. Очерк мистического богословия восточной церкви. Догматическое богословие. — М., 1991. С.230-231.

9. Льюис К.С. Сущность христианства. – Издание второе, 1985. С.117.

10. Медведев В.А. Лекции. — ВЕИП, СПб., 1997, 1999.

11. Мейендорф Иоанн, протоиерей Введение в святоотеческое богословие. – Фонд “Христианская жизнь”, Клин, 2001.

12. Мюллер Йорг Бог – Он Иной. — Независимая психиатрическая ассоциация, М., 1998.

13. Ницше Ф. Антихристианин в сб. Сумерки богов. — М.: Политиздат, 1990. С.17-93.

14. Ничипоров Б.Н. Введение в христианскую психологию, М.: Школа-Пресс, 1994.

15. Новый Завет Восстановительный перевод. – “Живой Поток”, Анахайм, 1998.

16. Отцы-пустынники смеются. — Изд-во Францисканцев, М., 1996.

17. Роман, иеромонах Внимая Божьему веленью. Стихи. Духовные песнопения. – Минск, Изд-во Белорусского экзархата, 1998. – С.99.

18. Святогорец Никодим преподобный Невидимая брань. – Изд-во им. свт. Игнатия Ставропольского, изд-во “Знамение” (СПб.), М., 2000. С.26-27.

19. Софроний, иеромонах Старец Силуан. — Международный издательский центр православной литературы, 1994.

20. Стоун Ирвинг Страсти ума или жизнь Фрейда. — М.: Мысль, 1994. – 749 с.

21. Сурожский Антоний Беседы о вере и церкви. – М.: СП Интербук, 1991. – 308 с.

22. Талуер Иоханн, проповеди Царство Божие внутри нас. – Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, СПб., 2000. С.267-268.

23. Толковый молитвослов на русском и церковно-славянском языках. – М.: Сретенский монастырь; Новая книга, “Ковчег”, 1998. С.95.

24. Фромм Э. Догмат о Христе. – М.: Олимп, 1998. – 416 с.

25. Фрейд З. Конечный и бесконечный анализ. – В кн.: Психоанализ в развитиии. Сборник переводов. – Екатеринбург: Деловая книга, 1998. – 176с.

26. Фрейд З. Толкование сновидений. – Киев: Здоровья, 1991.

27. Фрейд З. Будущее одной иллюзии в сб. Сумерки богов. — М.: Политиздат, 1990. С.131-132.

28. Экхарт Мейстер Духовные проповеди и рассуждения. — СПб.: Азбука, 2000. С.83-84.

29. Юнг К.Г. Ответ Иову. — М.: Канон, 1995. — 352с.

30. Юнг К.Г. Сознание, бессознательное и индивидуация. — В кн.: Бог и бессознательное. – М.: Олимп, 1998. С.440-442.

31. Юнг К.Г. Об отношении психотерапии к спасению души. – В кн.: Бог и бессознательное. – М.: Олимп, 1998. С.69-70.

 

1 Страстная чувственность – это ни в коем случае не то искреннее чувство, о котором говорилось прежде как о божественной интуиции, благодати Святого Духа которая является основой христианской веры и истинно духовного познания Бога!!!

2 Мы приводим здесь такую объемную цитату еще и для того, чтобы показать, что стиль изложения заключенного в ней смысла неизмеримо ценнее, чем наш и подобные ему наукообразные стили.