1 Еще одна первостепенная задача, без решения которой все вышесказанное может так и остаться очередной «психоаналитической спекуляцией» — это создание системы специализированной подготовки и переподготовки специалистов по прикладному психоанализу.
Задача эта отнюдь не проста, поскольку аналогов ее решения пока еще нигде не существует и в этой области российским пионерам прикладного психоанализа приходится действовать наугад, методом проб и ошибок, ставя порою не вполне удачные эксперименты на ни в чем не повинных людях.
Но, к счастью, ряд форм и методик подобного рода подготовки уже были опробованы и прошли самую суровую проверку — проверку реальностью, т.е. реальным результатом и реальной востребованностью готового специалиста.
Часть таких попыток можно уже считать явно неудачными:
* Попытка организации специализированной двухгодичной подготовки специалистов прикладного профиля на факультете социальной работы питерского Института медико-психологических проблем (под таким наименованием начинал свою работу в Санкт-Петербурге Восточно-Европейский институт психоанализа, 1992-1994 гг.).
* Двухгодичная специализация по прикладному психоанализу в рамках четырехгодичной подготовки психолога-психоаналитика (ВЕИП, 1994-1996 гг.).
* Годичная (дополнительная) переподготовка по прикладному психоанализу для дипломированных психоаналитиков-клиницистов — выпускников ВЕИП (так и не реализовавшийся проект, 1999-2002 гг.).
Что означает в данном контексте слово «неудача»?
Прежде всего — неадекватность методических ожиданий реалиям современной России.
Мы все прекрасно знаем о том, что в большинстве стран мира социальный работник — это и есть прикладной психоаналитик, зона консультативной деятельности и профессиональной ответственности которого включает все наличные точки «социальной патологии». Но, к сожалению, фрейдовская мечта наполнить психоанализ сотнями тысяч социальных работников, которые перехватят эстафету у сотен врачей, пока что абсолютно не перспективна в нашей стране, где статус социального работника искусственно занижен в силу практически полной атрофированности социальной ориентации у представителей нынешней правящей элиты. Результат — те десятки психоаналитически ориентированных социальных работников, которых подготовил-таки ИМПП, практически в полном составе перешли на факультет психоанализа и в ускоренном варианте его закончили, стремясь к получению профессии, где они смогут заработать себе на кусок хлеба. А созданный для их подготовки факультет был просто-напросто расформирован.
Прикладная специализация слушателей психоаналитического института, предварительно получивших двухгодичную подготовку по основам психоаналитической теории и клинической техники и начавших собственный анализ, превратилась в нечто фарсовое и была прекращена сразу же после первого выпуска. Результатом такой «специализации» стали несколько десятков «диких психоаналитиков», с упорством маньяков начавших собственную терапевтическую практику при отсутствии даже того минимума знаний и умений, который могли бы им дать преподаватели клинического специализированного цикла. Почему же они не пошли в прикладную сферу профессиональной деятельности? А почему цыпленок, вылупившийся в утином гнезде, так бесстрашно идет в воду, хотя и не умеет плавать? Тогда мы впервые столкнулись с феноменом «клинического импринтинга», т.е. с самым печальным последствием того факта, что профессиональный психоаналитический тренинг (т.н. «персональный психоанализ») изначально выстраивался по модели психоаналитической терапии и проводился исключительно более или менее опытными специалистами по клиническому психоанализу2. После подобного рода тренинга (тем более — качественно и профессионально проведенного) даже самый прикладной по профессиональной ориентации кандидат перерождался в заядлого клинициста. Тому есть множество причин — от чисто компенсаторной реакции до последствий трансферной идентификации3. Нас же с вами в данном случае интересуют не причины, а следствия. А последствия были таковы, что на определенное время отечественный прикладной психоанализ, пытаясь спасти свои тающие ряды от полного уничтожения «чумой» клинической ориентации, выдвинул временный тезис о «непроанализированности как ценности». Можете себе представить, как это звучало в контексте психоаналитической культуры! Это все равно, что сказать во всеуслышание, что прикладной психоаналитик никогда не моется и тем должен гордиться. Но иного выхода у нас тогда просто не было.
Профессиональная же переподготовка предполагает некую базу, на которой, как на фундаменте, можно достраивать новые профессиональные возможности у уже сформировавшегося специалиста, некое общее основание для его прежних и новых видов деятельности. Прикладная же работа в психоанализе предполагает совершенно иные личные и профессиональные качества, совершенно иные способы работы с клиентом, совершенно иной тип мышления, если хотите, чем психоаналитическая психотерапия. У прикладника и клинициста в психоанализе общего не больше, чем у философа и врача (хотя врач на досуге может философствовать, а философы, как говорят, в античный период баловались своего рода «логотерапией»). Так что переподготовка подобного рода не имела под собою основания и потому не состоялась. Да и кто бы мог ее проводить? Успешный прикладник, владеющий теорией и практикой своей работы, живет и работает вне корпоративных иллюзий и конфронтационных мифов, на которых базируется довольно-таки закрытый мир клинического психоанализа как профессии. Самим своим появлением перед клинической аудиторией он начинает размывать эти групповые иллюзии, неявно подкрепляя этот процесс демонстрацией перспектив договорных проектов, связанных с процедурой организованной манипуляции индивидуальной или же групповой психикой, сама природа которой должна быть противна духу настоящего психоаналитика-клинициста. Нейтральный же специалист по коучингу, бизнесконсалтигу, организационному развитию и прочим смежным специальностям тут тоже не годится. И дело даже не в том, что, не владея психоаналитической терминологией и культурой, он не сможет органично связать полученные от очередных иностранных учителей знания с психоаналитическим каноном. Тут все еще сложнее и еще печальнее. Современные консалтингово-управленческие технологии изначально создавались в противовес психоанализу, явно или неявно подавая себя в роли его могильщиков, противопоставляя свои концептуальные и методические новации его «терапевтическому тоталитаризму». Рассуждать о психоаналитической традиции они, и то — в лучшем случае, могут только в контексте доброжелательной ностальгии, исполняя мизансцену «Бедный Йорик! Я знал его:» («О покойнике либо хорошее, либо — ничего»). И потому заводить в институте психоанализа специалиста по коучингу или же HD — значит просто признаваться в том, что производство «дипломированных психоаналитиков» стало уже избыточным и их количество явно пора подсократить, сбросив отработанный балласт в смежные области деятельности.
Пафосность же группового психоаналитического мифа не позволяет человеку, им отравленному, так легко от него отказаться. Допуск новоиспеченных российских психоаналитиков к клинической практике действительно все более и более ограничивается; причем не столько корпоративными ограничениями и все более ужесточающимися количественными и качественными нормами отечественного тренингового стандарта, сколько ограниченностью (а точнее — явным сокращением) самого спроса на специалистов подобного профиля. Спрос же на специалистов прикладной ориентации уже сегодня настолько велик, что большую часть его удовлетворяют разного рода самозванцы и авантюристы. Каким образом можно выйти из подобной ситуации? Только совместными усилиями всего психоаналитического сообщества.
Мне представляется, что самой насущной сегодня является именно задача прикладной профессиональной переподготовки тех коллег (а на сегодняшний день их насчитывается уже несколько тысяч человек), которые, получив основы клинической подготовки в специализированных психоаналитических учебных заведениях Москвы, Санкт-Петербурга и региональных обучающих центрах, так и не смогли начать (по различным причинам) собственную психотерапевтическую практику. По явно заниженным данным, представленным недавно руководством Восточно-Европейского института психоанализа, количество таких клинически невостребованных выпускников составляет примерно 80% от общего их числа4. Эти люди могут утешаться тем, что «расширили свое сознание», получили довольно-таки шоковый интеллектуальный и эмоциональный опыт, что-то изменили в себе и в своей судьбе. Благодаря их деньгам были выучены 20% «избранных», которые, в свою очередь, начнут теперь борьбу за выживание, стремясь занять место повыше в нескольких выстроенных и успешно функционирующих пирамидальных структурах — клинически ориентированных психоаналитических сообществах. Но вряд ли для тех, кто остался на обочине данного процесса, это будет достаточным утешением.
Переподготовка подобного рода специалистов не может быть краткосрочной — ведь, как это ни парадоксально, прикладная и клиническая психоаналитическая подготовка (обучение + профессиональный тренинг) совпадают друг с другом лишь в 6% объема учебных часов (не говоря уже о абсолютно различном содержании лекционных и практических занятий)5. «Психоаналитик-прикладник» — это отнюдь не клиницист-неудачник, не нашедший себе клиентов и пытающийся подзаработать в некоей смежной области, применяя в ней в неизменном виде свои профессиональные навыки и накопленный опыт. Это совершенно особый специалист, знания и умения которого совершенно уникальны и, кстати говоря, также совершенно неприменимы в клинической ситуации. И потому мне приходится отказывать тем коллегам, которые, успешно закончив многолетние терапевтически ориентированные образовательные и тренинговые программы по психоанализу, приходят с намерением в ускоренном режиме пройти в нашем институте6 прикладную подготовку и стать своего рода «психоаналитическими многостаночниками». К сожалению, их качественная переподготовка займет не меньше, а больше времени, поскольку ряд личностных черт, лежащих в основании их профессиональной установки, придется поменять на почти что противоположные. И потому единственным выходом из данной ситуации мне видится сотрудничество клинического и прикладного психоаналитических сообществ и создаваемых ими образовательных структур, основанное на изначальном сращивании и взаимопроникновении обучающих и тренинговых программ при сохранении их специфичности и самодостаточности.
Я прекрасно понимаю, что, выдвигая подобного рода предложение, мы ставим наших коллег-клиницистов в щекотливую ситуацию. Ведь наличие этого 80-ти процентного «балласта» является не просто условием финансирования подготовки «избранного меньшинства» будущих клиницистов. За счет прохождения этим «жертвенным большинством» обязательной нормы часов персонального анализа существует постоянного растущее и в центре и в регионах России сословие «тренинговых аналитиков»7. Принятие нашего предложения для клинически ориентированных психоаналитических институтов будет означать потерю большого числа подобного рода «вынужденных клиентов». Игнорирование же его продемонстрирует буквально каннибалистское желание и далее питаться невинными жертвами во имя корпоративного выживания, упорное стремление и дальше исповедовать «принцип ракеты» в подготовке психоаналитиков-клиницистов, подавляющая часть которых должна, подобно разгонным ступеням ракеты-носителя, «сгореть в плотных слоях атмосферы» во имя самой возможности чьего-то прорыва к профессиональным высотам.
Выйти из данного затруднения можно будет только тогда, когда мы совместно посмотрим на сложившуюся в России ситуацию под совершенно иным углом зрения. В психоанализе нет случайных, а тем более — «лишних» людей. Все мы, услышавшие «зов бессознательного» и объединившиеся в группу единомышленников, одинаково ценны для самого существования отечественной психоаналитической культуры. При этом мы жертвуем двадцатью процентами своих коллег, готовых отказаться от много в этой жизни8 во имя получения и корректировки «знания о бессознательном» в клинической ситуации, традиционно являющейся нашей общей экспериментальной площадкой. За относительно небольшие деньги и во имя благородных целей врачевания чужой боли они уходят в маргинальное поле болезненных фантазий своих клиентов и замыкаются там, нарабатывая для всех остальных техники сублиминального воздействия в условиях формирования и удерживания измененного состояния сознания («невроза перенесения»). Их выход за пределы данной маргинальной позиции не нужен и нежелателен. Он не нужен потому, что очень быстро разрушит годами формируемый настрой специалиста на работу в особой реальности, в особом состоянии, в которое он вводит пациента и сам входит благодаря применению особых методик (типа методик свободного ассоциирования и рассеянного внимания). Нежелателен же подобный выход в силу того, что непосредственное приложение клинических техник к управленческим задачам не порождает ничего, кроме дискредитации психоанализа как средства разрешения социально значимых проблем. По моему личному мнению даже самый хороший специалист по клиническому психоанализу без кардинальной переподготовки, влекущей за собой практически неизбежный отказ от профессии клинициста, будет компетентен в области прикладных психоаналитических управленческих технологий не больше хирурга или же окулиста.
Но и оставшиеся на социальном поле коллеги не должны сидеть без дела. Отталкиваясь от того экспериментально полученного знания, касающегося общего характера организации системы бессознательного контроля над психикой и специфики ее реагирования на символические запросы, которое получают сегодня наши коллеги, работающие в сфере психотерапевтической практики, нам следует сосредоточить свои усилия на решении двух типов практических задач.
Во-первых, следует подробнейшим образом проанализировать те стандартные формы культурального кодирования, которые определяют собою индивидуальные и массовые реакции на любого рода сублиминальное воздействие. Речь прежде всего идет о неявном установочном содержании русского языка, традиционной и модернизированной культуры детства (детской сказки и игры), художественных произведений, формирующих наш культурных багаж в школьные годы, ритуалов, посредством которых мы подтверждаем и воспроизводим свою социальность, и пр. компонентов культурной среды.
Во вторую группу же давно назревших задач входят проекты по изучению практики применения манипуляционных и консалтинговых технологий теми российскими специалистами, которые вышли на соответствующие рынки без психоаналитической подготовки и практически сформировали применяемые ими технологии методом проб и ошибок. Опыт подобного рода буквально сверхценен, подобно природному алмазу, который теперь следует лишь огранить, т.е. пропустить через призму прикладной психоаналитической теории, а также — оправить в контекст глубинно-психологической традиции.
Но мы отвлеклись от тематики данного раздела, так что давайте продолжим линию нашего рассуждения.
Ряд проектов подготовки психоаналитиков-прикладников в настоящее время еще находятся в стадии экспериментальной проверки, но уже демонстрируют свою явную жизнеспособность.
Часть из них носит, если можно так выразится, общеаналитический характер:
* Семинары, дискуссионные клубы, публичные лекции и прочие нерегулярные формы работы с людьми, услышавшими «зов бессознательного», но еще не готовыми сделать его поводом для радикальных изменений в своей личности, своей профессии и своей судьбе.
* Краткосрочные курсы и лекционно-практические тематические циклы повышения квалификации по основам психоаналитической теории и практики.
Проведение каждым из нас в той или иной форме подобных пропагандистских и популяризационных мероприятий (сюда можно добавить и публикацию популярных материалов в газетах и журналах, тематические интервью, выступления на радио и на телевидении, и т.п.) является средством выживания психоанализа как такового, поскольку выводит его за пределы собственных корпоративных границ, создает человеческий ресурс для его дальнейшей социо-культурной экспансии. Главное здесь — не замыкаться в пределах собственной ориентации (философской, клинической или же прикладной) и всегда помнить, что подобного рода работа должна быть ориентирована на решение всех трех задач по становлению российской психоаналитической культуры:
1) вербовка потенциальных клиентов (пациентов);
2) вербовка потенциальных слушателей психоаналитических обучающих центров, ориентированных на подготовку психотерапевтов и клинических психологов психоаналитической ориентации;
3) вербовка потенциальных слушателей психоаналитических обучающих центров, ориентированных на подготовку консультантов и управленцев психоаналитической ориентации (сублиминальных менеджеров).
Главное при проведении подобного рода работы — помнить, что она должна быть (и может быть) наполнена исключительно прикладным содержанием. «Чудо, тайна и авторитет», которые заманивают сегодня в психоанализ новых его адептов и удерживают их в зоне его ментальной власти, это не чудо, тайна и авторитет врачевателя. Реакция на бодрый возглас: «И тебя вылечим!» бывает слишком амбивалентной, чтобы применять ее в ходе популяризации психоанализа. Психоанализ выкладывает сегодня перед тянущимися к нему людьми совсем иные дары — дары рационального самопознания, интеллектуального развития и коммуникативного успеха. А это и есть основы прикладного психоанализа в его, если можно так выразиться, бытовом аспекте.
Кроме традиционной популяризации сегодняшняя жизнь и сегодняшний этап существования самого прикладного психоанализа требуют от нас и проведения продуманных кампаний по рыночному его продвижению в сферу уже сформировавшейся в нашей стране новой отрасли, объем спроса на услуги которой растет буквально в геометрической прогрессии. Я имею в виду совокупность организаций и отдельных специалистов, решающих проблемы управления людьми, их органичного подчинения организующей воле властвующего субъекта того или иного уровня.
Приманки популяризации могут (и должны) дать нам лишь одно из четырех условий выживания психоанализа как такового — человеческий ресурс, т.е. определенное количество людей, которые слышат «зов бессознательного», т.е. ощущают неодолимую потребность войти в систему организованного самопознания и отыгрывающей его результаты деятельности. Войти в нее и принять ее власть над собой. Но одного этого психоанализу мало. Кроме групп энтузиастов, готовых идти на временные и денежные затраты во имя его ментального и организационного (ритуального) воспроизведения, психоанализу необходимы:
1) особым образом структурированное «знание о бессознательном», т.е. набор объяснительных моделей предельного объяснительного уровня, организованных одновременно и в форме эзотерического прозрения (вероучения, вокруг которого можно выстраивать разного рода культовые мероприятия), и в форме квазинаучного знания, которое можно систематизировать и использовать для обоснования разного рода управленческих интервенций.
2) экспериментальная база для демонстрации «чудес», т.е. способности решать насущные задачи за счет неявных, неосознаваемых ресурсов, черпать деятельные возможности буквально из «ничего».
3) некий аппарат властвования («машина принуждения»), в рамках функционирования которого психоаналитическое знание могло быть трансформировано в набор техник и технологий, а затем — приложено к разрешению практических задач.
Первый из этих элементов у нас уже есть. Тут нам просто повезло, поскольку классические произведения основоположника психоанализа можно жанрово обозначить скорее как исповедальные провокации, чем как научные трактаты или же учебные пособия. Необходимо только создать вокруг них своего рода интерпретационный ажиотаж, перечитать их заново и наполнить новыми смыслами и ассоциативными рядами.
В качестве второго элемента традиционно использовалась клиническая практика психоаналитиков. После того, как она показала свою методологическую ограниченность (точнее сказать — специфичность) и отделилась от остальных форм приложения психоанализа к решению управленческих задач в особую отрасль, постепенно превратившуюся в одну из разновидностей психотерапии, психоаналитиками было перепробовано немало вариантов ее замены. В разное время в качестве экспериментальной площадки предлагалось использовать и методологию гуманитарного знания, и процесс обучения и воспитания ребенка, и работу по социально-психологической реабилитации жертв мировых войн, и анализ произведений художественного творчества. Задачи при этом ставились абсолютно различные, но суть подхода была едина — формирование неявного контроля и управления психическими процессами, спонтанное развитие которых в обществе или отдельной личности было по той или иной причине нежелательным.
Отрабатывая эти варианты практической работы с очередным набором факторов неосознаваемого контроля (т.е. с «бессознательным»), наши коллеги постепенно избавлялись от той платоновской ереси, которая некогда сгубила постреволюционный российский психоанализ. Идеальный контроль, т.е. идеальная власть, не может быть найдена в сфере государственного управления, в союзе с органами государственной власти, какими бы гуманистическими идеалами не был умощен путь к подобного рода союзу. Скорее наоборот — государство есть система организованного насилия над индивидами и социальными группами, возникающая именно тогда, когда перестает действовать традиционный сублиминальный контроль над их свободой. Сегодня, в начале нового тысячелетнего цикла развития нашей цивилизации, репрессивные функции государства все больше уходят на «запасные пути» системы социального контроля и применяются только в исключительных случаях (типа событий осени 1993 года). Причем речь идет не столько о силовых операциях, проводимых танковыми батальонами и элитными спецподразделениями силовых министерств, сколько о формах аппаратного, распределительного (редистрибутивного) и идеологического насилия. Само применение этих мер стало показателем того, что промедление с установлением системы сублиминального контроля над естественной агрессивностью массы, с формированием системы управления, основанной на глубинно-психологических закономерностях может быть чревато все новыми и новыми выплесками массовой деструкции, требующей силового подавления.
Мгновенные чудеса трансформации истерической симптоматики, когда-то очаровавшие Фрейда на знаменитых показах у Шарко в клинике Сальпетриер, опыты по постгипнотическому внушению, проводимые Бенргеймом в Нанси и заставившие Фрейда возверовать в реальность и действенность неявного контроля над человеческим сознанием, во вторичность этого сознания и иллюзорность его самодостаточности, сегодня могут быть заменены только практиками сублиминального контроля, организуемыми при помощи современных технических средств (и прежде всего — медиа-технологий).
Третий же элемент породила сама жизнь, сама парадоксальная задача ужесточения социального контроля в условиях расширения демократических прав и гражданских свобод. В подобных условиях контроль над субъективно замотивированной свободой (т.е. агрессивностью) индивидов и неадекватностью (мифологичностью) массовых реакций мог быть организован только неявным способом, при помощи более или менее замаскированных манипулятивных и пропагандистских приемов. В США к подобной практике пришли уже на пороге «великой депрессии» (Комитет Вудро Вильсона), в Европе — в ходе реализации послевоенной денацификации, в России — в течение последнего десятилетия, когда в условиях обвальной демократизации общественной жизни новая элита была вынуждена проводить весьма непопулярные социальные и экономические преобразования. Спрос, как водится, породил предложение. И сегодня мы имеем сотни агентств и центров, в которых работают тысячи вполне квалифицированных специалистов по организации неосознаваемого контроля над человеческой психикой при решении очень широкого спектра управленческих задач — от общенациональных политических кампаний до узкоспециализированных технологий оптимизации работы кадровой службы предприятия или же создания и продвижения торгового брэнда.
В связи с этим обстоятельством еще один вопрос требует четкого и определенного ответа: в каком качестве прикладной психоанализ («сублиминальный менеджмент») появляется сегодня на рынке управленческих, консалтинговых и манипулятивных услуг9? Найдется ли для него ниша на этом довольно-таки густонаселенном поле профессиональной деятельности и существует ли спрос на его весьма специфические возможности?
Как показывает исторический опыт, предыдущие попытки прикладного психоанализа выйти за пределы исключительно интеллектуальной игры и превратиться в методологию разрешения конкретных управленческих задач не удались именно потому, что не был учтен фактор профессиональной конкуренции.
В свое время, на самом пороге первой мировой войны, окончательно положившей конец просвещенческим иллюзиям «викторианской эпохи», Отто Ранк и Ганс Закс — первые редакторы «Имаго» и лидеры прикладного направления психоаналитической мысли, опубликовали совместное исследование под названием «Значение психоанализа для гуманитарных наук». В нем они попытались обосновать значимость психоанализа именно как знания об «истинной природе человека», как фундамента для систематизации исследовательских усилий ученых-гуманитариев, которые, в свою очередь, смогли бы на основе этого знания более эффективно выполнять свою роль «властителей дум», просветителей и наставников подрастающего поколения. Такова была практика уходящего в историю XIX века — именно университетские профессора формировали и озвучивали с кафедр те общественные идеалы, которые определяли собою содержание духовной жизни общества. Великая война подвела черту под этой традицией, наглядно показав ту легкость, с которой самые изящные интеллектуальные конструкции и самые прогрессивные убеждения таяли перед лицом массовой воли и коллективного аффекта. И трагическая судьба некоторых университетских профессоров (например — Милюкова), которые все же попытались встать во главе разбуженной войною массовой стихии и навязывать ей свои идеалы, была тому явным подтверждением.
Знание не смогло стать регулятором общественной жизни и гарантом стабильности социума и вынуждено было уступить эту роль убеждению, а порою и массовой вере. Идеалы были заменены иллюзиями, а университетские профессора были заменены идеологами и пропагандистами10. Исчезновение же традиции «естественного» (чаще всего — монархического) управления превратили последних в особого рода профессиональное сословие, без активной работы которого немыслимо оказалось само существование социума как управляемой (т.е. контролируемой) системы.
Пытаясь вернуться к разрешению естественных для себя задач, прикладной психоанализ вольно или невольно вторгается в это, уже давно и прочно сложившееся профессиональное сообщество, живущее по своим корпоративным законам и сформировавшее устойчивый симбиоз с институтами государственной власти.
Явное отторжение психоанализа (и как знания и как методологии), осуществленное в России и зарождающимся сообществом партийных пропагандистов 20-х годов и зарождающимся сообществом отечественных пиарщиков и политтехнологов начала 90-х, было обусловлено, как мне представляется, именно тем обстоятельством, что психоанализ являлся к ним опять же в образе университетского профессора (классическим образчиком которого являлся, например, профессор И.Ермаков), готового поучать и наставлять, но не способного сотрудничать.
Интеллектуальный патернализм, естественным образом генерируемый прикладным психоанализом по отношению к операционалистским манипулятивным практикам, типа пиара или же различного рода политтехнологий, в какой-то мере оправдан. Все они — его духовные дети, выросшие на фундаменте психоаналитического подхода к скрытому управлению людьми, сформировавшие алгоритмы своей работы на основе глубинно-психологической традиции манипулятивного контроля. Но эти детишки уже подросли, кое в чем поднаторели и не желают «знать родства», если родство это принуждает к девальвации их собственных достижений и требует от них интеллектуальной и сеттинговой дисциплины11.
И потому нам, российским психоаналитикам, пора прекратить строить свою корпоративную идентичность по образу и подобию некогда пропавшего Отца всех форм и разновидностей ненасильственного управления, некогда покинувшего своих чад, а теперь возвращающегося обратно. Мы уже вдоволь наигрались в «блудного Отца», мы уже отработали все варианты его возвращения:
1) возвращение из заключения в качестве «репрессированной науки»;
2) возвращение из эмиграции в качестве «запрещенного знания»;
3) возвращение из другой семьи в качестве «клинического опыта»; и пр.
Все эти попытки красиво «возвратиться» и занять оставленный некогда трон интеллектуального доминирования, все эти попытки институализироваться в качестве концептуального и методологического основания современных управленческих технологий порождали и порождают ситуацию, наглядно описанную в репинской картине «Не ждали!». Свято место пусто не бывает! И прикладному психоанализу («сублиминальному менеджменту») так же невозможно сегодня вернуть себе доминантную роль в сфере управленческих технологий, как и клиническому психоанализу — стать, как и прежде, ведущей формой психотерапии12.
И тем не менее даже в данной ситуации российский прикладной психоанализ способен вполне органично интегрироваться в исторически сложившуюся практику психолого-манипулятивного обслуживания властвующих персон и организаций, стать элементом системы проведения в жизнь решений и планов субъектов властвующей воли. Для этого нам всего лишь нужно продемонстрировать свои нижеперечисленные возможности, нехватка которых делает современные управленческие психотехнологии менее эффективными, а достигаемые ими результаты менее предсказуемыми:
1) Прикладной психоанализ готов выступить в роли медиатора, способного подключить современные манипулятивные технологии и стратегии к многотысячелетней глубинно-психологической традиции, а также — к более чем столетнему опыту клинического исследования суггестивной податливости человеческой психики, введенной во внегипнотическое измененное состояние сознания.
2) Прикладной психоанализ способен решить одно из главных затруднений, стоящих на пути бурного прогресса управленческих психотехнологий; за десятилетия своей собственной эволюции он смог создать арсенал алгоритмизированной креативности, т.е. ввести принцип технологичности в сферу регулирования уникальных и постоянно изменяющихся проявлений психической активности индивида и массы людей.
3) Прикладной психоанализ способен предоставить в распоряжение своих адептов единое интерпретационное основание для оценки (скорее даже — понимания) получаемых результатов и накопления опыта практической работы; самим своим наличием в инструментарии психотехнолога он предохраняет последнего от «изобретения велосипеда» и позволяет ему отличать в профессиональной деятельности желаемое от возможного.
Все это позволяет сделать вывод о том, что в сложившихся сегодня условиях прикладной психоанализ наиболее адекватен как основание для подготовки и переподготовки специалистов-психотехнологов, а также — для экспертной оценки результатов их практической деятельности.
И потому основной и долговременно перспективной нашей задачей является все же не расширение профессионального потенциала наших коллег-клиницистов, а организация системы первичной специализированной подготовки специалистов по прикладным психоаналитическим технологиям управления и консультирования (сублиминального менеджмента и психоаналитического консалтинга). И российская реальность, где-то даже в противоположность западному опыту, накопленному за десятилетия работы «applied schools», востребовала весьма специфичные и, как мне кажется, перспективные формы ее разрешения:
* Интеграция психоаналитической методологии решения профессиональных задач с программами обучения специалистов по профильным стандартам высшего профессионального образования.
* Профессиональная переподготовка по прикладному психоанализу лиц, уже имеющих психологическое, педагогическое или управленческое образование и уже реально работающих (или же собирающихся работать) в области консалтинговых и манипулятивных технологий — политике, рекламе, СМИ, психолого-организационном сопровождении первых лиц в бизнесе и государственном управлении, и пр.
В чем суть организации такой подготовки? Не возвращаемся ли мы к истокам своего пути, т.е. давно к разбитому корыту надежд и амбиций, связанных со специализированной подготовкой «социальных работников — психоаналитиков»?
Нет, не возвращаемся. Более того — речь идет о совершенно новой форме работы, основанной на симбиозе психоаналитических учебных центров и учреждений высшего профессионального образования.
Симбиоз подобного рода рожден самой сегодняшней жизнью. Отечественная система образования в течение всего постперестроечного десятилетия в муках пытается породить новый тип специалиста, чередуя спазматические схватки аппаратного реформирования с относительно спокойными периодами естественной эволюции. Судя по тем попыткам ограничения дальнейшего развития негосударственного образовательного сектора, которые предпринимают нынешние генералы от образования, плод уже созрел и право принять и вынянчить его предоставляется исключительно государственным учреждениям.
Главная проблема, которую пыталось разрешить российское образование, заключалось в том, чтобы органично совместить друг с другом две казалось бы противоположные тенденции — коммерциализацию образования и его социальную значимость. Отсутствие государственной финансовой поддержки породило контрактную систему обучения, что позволило потенциальному потребителю образовательных услуг самому выбирать их форму и их содержание. При частичном сохранении традиционного для России силового аппаратного контроля над образованием (система государственных образовательных стандартов, навязывающая учебным заведениям тенденциозно скомпонованные наборы учебных дисциплин13; лицензионная практика, по закону носящая исключительно уведомительный характер, а на практике, благодаря навязываемой системе бесчисленных согласований в УМО, советах ректоров ВУЗов, в местных органах управления образованием, превращающаяся в удавку на шее любого оригинального образовательного проекта, и пр.) контрактный характер обучения позволил выявить направленность реального спроса на образовательные услуги. Оказалось, что спрос этот сконцентрирован именно на проблеме приобретения знаний и умений в области управления собою и другими людьми. Более трети обучающихся избирали для себя специальности либо напрямую связанные с управлением (психология, связи с общественностью, менеджмент организации, государственное и муниципальное управление, и пр.), либо же косвенно связанные с оптимизацией исполнения управленческих решений (специальности экономического и правового циклов профессионального образования)14.
Подобного рода образование, опять же по традиции, всегда носило в России (а особенно — в период ее советской истории) сугубо закрытый и идеологизированный характер. И потому в ответ на проявившийся спрос появились многочисленные формы его удовлетворения, в том числе — с использованием потенциала психоаналитического подхода к человеческой психике и человеческой деятельности.
Сегодня уже можно сказать, что опыт подобного рода подготовки и переподготовки накоплен, программы составлены и апробированы, постепенно растет кадровый потенциал тех учебных заведений, которые развертывают психоаналитически ориентированные образовательные проекты. Дело только за малым — объединить усилия в этом направлении и сделать такие проекты максимально качественными и востребованными.
Система подготовки психоаналитически ориентированного, т.е. нацеленного на применение неявных форм контроля над психикой людей, управленца может быть условно разбита на несколько последовательно реализуемых этапов:
Первый этап: Привлечение прикладного психоанализа для программного и кадрового наполнения блоков дисциплин по выбору и факультативных дисциплин15 по специальностям высшего профессионального образования: «Психология» (020400), «Педагогика и психология» (031000), «Социальная работа» (022100), «Связи с общественностью» (350400), «Государственное и муниципальное управление» (061000), «Менеджмент» (061100), «Менеджмент в социальной сфере» (061200) и т.п.
Восьмилетний опыт подобного рода работы позволил прийти к следующему выводу: наиболее эффективна она в группах ускоренного обучения (на базе среднего специального образования), обучающихся на коммерческой (контрактной) основе. У таких студентов, как правило, имеется достаточный жизненный опыт и высокий уровень мотивации к обучению.
На выходе мы имеем специалиста, не только профессионально ориентированного на решение специализированных управленческих задач с привлечением ресурсного потенциала глубинной психологии, но и личностно подключенного к особого типа мировоззрению и потенциально готового к дальнейшему продвижению по линии прикладной психоаналитической подготовки и персонального тренинга.
Второй этап: Двухгодичный курс профессиональной переподготовки подобного рода специалистов по программе «Основы теории и практики прикладного психоанализа» (1020 часов, диплом о профессиональной переподготовке)16.
Этот этап осуществляется любым психоаналитически ориентированным учебным заведением (или его филиалом) на основании собственных лицензионных прав, а также — программ и учебных планов, рекомендованных Всероссийской ассоциацией прикладного психоанализа. Подобного рода обучение сочетает в своей структуре теоретические занятия с групповыми и индивидуальными формами профессионального тренинга.
Обладатели такого диплома (а их первый выпуск состоялся в 2003 году) представляют собою носителей уже вполне сформировавшейся психоаналитической личностной установки, прошедших начальный этап персонального тренинга и готовых к решению весьма широкого спектра управленческих задач, связанных с работой с неосознаваемыми воздействиями и их результатами.
Третий этап: Специализированные циклы повышения квалификации по программам «Сублиминальный менеджмент в конкретной сфере деятельности».
Например: «Сублиминальный коммуникативный менеджмент» (повышение квалификации специалистов по связям с общественностью, 144 часа, свидетельство). Подобного рода циклы могут проводиться только в едином (базовом) учебном центре профессионального сообщества психоаналитиков-прикладников (в настоящее время — в организуемом Центре прикладных психоаналитических исследований ВАПП) на основе накопленного банка технологий и практических методик, апробированный в ходе реализации реальных кампаний.
Четвертый этап: Присвоение Сертификата специалиста в области прикладных психоаналитических технологий с условной пока квалификацией «Психоаналитик-консультант». Сертификат подобного рода скорее всего следует выдавать по совокупности предшествующей профессиональной подготовки и опыта практической работы на основании решения сертификационной комиссии профессионального сообщества, т.е. Всероссийской ассоциации прикладного психоанализа)17.
Обладатель подобного Сертификата получает право получать от сообщества право на руководство договорными проектами, привлекается для проведения экспертиз и «прикладных супервизий», а также — выступает от имени прикладной психоаналитической корпорации при презентации своих профессиональных возможностей на рынке манипулятивных и консалтинговых услуг. Только специалисты подобного уровня профессиональной подготовки, как мне кажется, смогут впоследствии организовывать обучающие центры по прикладному психоанализу и входить в сертификационную комиссию, а также — в руководящие органы профессиональной корпорации.
1 В данном разделе я вынужденно опирался на тот опыт организации обучения и профессионального тренинга психоаналитически ориентированных специалистов, который был получен на протяжении моей собственной деятельности в качестве первого проректора Восточно-Европейского института психоанализа (Санкт-Петербург), декана факультета глубинной психологии Института психологии и сексологии (Санкт-Петербург) и соучредителя (или консультанта) ряда психоаналитических учебных заведений в Новосибирске, Хабаровске, Великом Новгороде, а также — Международного института глубинной психологии (г.Киев). Естественным образом я не претендую на то, что все озвучиваемые мною выводы в полной мере соответствуют опыту подготовки психоаналитиков, накопленному московскими институтами психоанализа и обучающими центрами психоаналитической ориентации. Но поскольку полноценной и специализированной подготовки психоаналитиков-прикладников нет сегодня и в Москве, я надеюсь, что и коллегам-москвичам будут небезынтересны мои нижеследующие размышления и выводы.
2 Подобного рода традиция не была изначально заложена в условия проведения психоаналитического тренинга. Напоминаю, что «отцом» тренингового анализа («психоаналитиком психоаналитиков» — Ф.Александера, К.Хорни, Э.Фромма и многих других) традиционно считается Ганс Закс, юрист по образованию и блестящий преподаватель Берлинского института психоанализа (а после 1933 года — Гарвардского университета).
3 Все мы, уже много лет профессионально работатающие в психоанализе, прекрасно осознаем, что качественно проведенная психоаналитическая процедура (какую бы цель изначально не ставили перед собою ее стороны) представляет собою особого рода коммуникацию, результатом которой чаще всего становится не расширение границ самопознания у клиента, а донорская пересадка ему целей и ценностей личности его психоаналитика. В этом эффекте, кстати говоря, таится главная привлекательность клинического психоанализа — он дарует своим адептам уникальную возможность личного бессмертия, передает практически в неизменном виде их личность по цепочке аналитиков и их анализандов. И потому клинический психоанализ как профессия дарует не расширение собственного Я аналитика (как иногда пишут в профессиональной литературе), скорее умножение этого Я, его проективное клонирование. Отсюда — давнее корпоративное требование проходить свой анализ исключительно у тех специалистов, «психоаналитическая родословная» которых производна от родоначальников движения. Ведь любой разрыв этой цепочки будет означать окончательную смерть последних, виртуально и доминантно живущих в душе каждого «правильно проанализированного» психоаналитика.
4 С учетом же тех слушателей, которые прервали свое обучение по той или иной причине, получив основы психоаналитической личностной ориентации, данная цифра вырастает до 95-96%.
5 Скажем, к примеру, что для клиницистов «История глубинной психологии» — это опыты Бернхайма, Шарко и Бройера, это ранние, периода «Исследования истерии», и классические клинические случаи Фрейда, это терапевтические новации Абрахама, Ференци и Ранка, и пр. А для прикладников более значимо знание древних шаманских практик, мистерий античности и сублиминальных храмовых действ, учений Платона и Гераклита, Шопенгауэра и Ницше, Брентано и Вундта, анализ внеклинических работ все тех же Фрейда, Абрахама, Ференци и Ранка вкупе с Юнгом и Адлером, Заксом и Райком, и пр. Здесь речь идет даже не о различиях, а о дихотомии противоположностей.
6 На факультете глубинной психологии Института психологии и сексологии (Санкт-Петербург) — www.psysex.spb.ru
7 Пирамидальный принцип организации профессиональной деятельности современных российских психоаналитических корпораций приводит к тому, что каждый специалист, идущий по длительному пути персонального тренинга, стремится стать «тренинговым аналитиком», чтобы получить доступ к гарантированной клиентуре в виде все новых и новых волн «кандидатов в психоаналитики». Так, к примеру, в т.н. «Национальной федерации психоанализа» на сегодняшний день число «тренинговых аналитиков» уже превысило число сертифицированных «специалистов», из числа которых они рекрутируются. Кстати, чтобы не обижались коллеги из родной для меня питерской психоаналитической школы, хочу заметить, что пирамидальное построение корпоративности московских коллег, ориентированных на стандарты Международной психоаналитической ассоциации (МПА), не менее забавно. Вот как примерно выглядит такая пирамида (по нисходящей линии): действительный авторизированный член МПА — закончивший обучение в МПА — кандидат МПА — аппликант МПА — далее следуют простые рядовые специалисты, под которыми расположена масса студентов и кандидатов в специалисты.
8 Я здесь абсолютно далек от какой-либо иронии. Жесткая сеттинговая организация психоаналитической клинической практики и высочайший уровень ответственности за тех, кого ты приручаешь, практически полностью исключает право психоаналитика на свободу распоряжения своим временем, накладывает на его жизнь множество различного рода ограничений и прямых запретов.
9 Под термином «манипулятивные услуги» я подразумеваю разработку и реализацию управленческих моделей разового применения, ориентированных на формирование предсказуемой массовой или групповой реакции в ситуации выбора между равнозначными возможностями (например — в ситуации политического или же потребительского выбора). Область манипулятивных услуг — это, прежде всего, реклама, связи с общественностью, имиджмейкерство и т.п. формы целенаправленного и организованного «обмана глаз». Данная деятельность отличается от чисто управленческой (менеджерской) работы исключительной ориентацией на мотивацию (организованную иллюзию), а не на технологичность реализации замотивированной реакции.
10 В истории российского марксизма, например, подобного рода перелом ознаменовался сменой фигуры лидера: Г.Плеханов, насмешливо поучающий оппонентов и предваряющий свои труды уничижительными эпиграфами типа «Буки-аз, буки-аз, счастье в азбуке для вас!», сменился В..Лениным — яростным полемистом пропагандистского толка.
11 Данная ситуация напоминает известный анекдот, когда возвратившийся лесник прогоняет из леса и партизан и немцев, с переменным успехом гоняющихся друг за другом. Вряд ли этот лесник будет любезен и тем, и другим.
12 Лучшее подтверждение тому — та совокупная протестная реакция психологов, психиатров и психотерапевтов, которая последовала за появлением пресловутого Указа Президента России «О возрождении и развитии философского, клинического и прикладного психоанализа». Даже намек на возможность доминирования психоанализа и на его прямой выход на уровень принятия управленческих решений вызывает стойкий и солидарный отпор. Это реальность, которую следует принять, отбросив ряд корпоративных иллюзий. Принять, но не пасовать перед нею, как это делают коллеги, пытающиеся отступить на прежние позиции и возродить былой статус интеллектуального (профессорского) доминирования психоанализа. Любого рода попытки такого возрождения (вроде сомнительной инициативы по созданию подсекции психоанализа в УМО по психологии) означают отречение от психоанализа как реальной практики и замыкание его в пределах вторичных образовательных ритуалов, где столь проблемные ныне отношения «лидер — масса» подменяются более простой управленческой моделью «профессор — студенты».
13 Так, к примеру, на сегодняшний день исключительно государственный стандарт обучения по специальности высшего профессионального образования «020400 — Психология» продолжает навязывать отечественному психологическому сообществу ту психофизиологическую парадигму, которая в течение стольких десятилетий стойко ограждала российских психологов от интеграции в мировое психологическое сообщество и принятия накопленных в нем концептуальных и методических достижений.
14 Одновременно на несколько пунктов снизился спрос на профессии, связанные со вторичными (суррогатными) манипулятивными технологиями, т.е. с возможностью манипулировать когнитивными моделями (гуманитарное университетское образование) или же управлять искусственно сконструированными системами и природными процессами (естественнонаучное и техническое образование). Несколько упал спрос и на приобретение самой массовой управленческой специальности — педагогической, поскольку «медленное чудо» формирования новой человеческой личности несколько девальвировалось по сравнению с возможностями мгновенного целевого контроля над людьми.
15 Речь, прежде всего, идет о следующих дисциплинах: «Основы глубинной психологии», «Основы прикладного психоанализа», «Психоаналитические теории развития», «Глубинная психология власти и управления», «Общая теория интерпретации», «Глубинная психология личности» («Психоаналитическая персонология»), «Психоаналитическая антропология», и пр.
16 С вариантом программы подобного рода переподготовки можно ознакомиться на сайте Института психологии и сексологии (Санкт-Петербург), на факультете глубинной психологии которого она проводится уже третий год — www.psysex.spb.ru
17 Подобного рода Сертификат может получить и международный статус. По крайней мере, сейчас идут переговоры об этом с Европейской школой менеджмента и финансов (Лондон).