Перевод с: Ezriel, Henry. Notes on Psychoanalytic Group Therapy // Psychiatry. — 1952. — 15. — C. 119-126
В этой статье я дам несколько советов для проведения экспериментальных исследований. Полученное нами новое видение группы появилось в результате опыта, заключавшегося на наш взгляд в исключительной ориентации на психоаналитический метод при работе с лечебной группой. Наши эвристические принципы имеют такую же значимость и для индивидуальный психоаналитических сеансов. Дальше читателю станет ясно, в какой степени наши идеи обусловлены работой с группой.
1. Интерпретации Здесь-и-Сейчас
Моим исходным пунктом является то развитие, которое произошло с использованием интерпретаций переноса. Сравнение техник различных психоаналитиков позволяет обратить внимание на существование больших различий. Но почти у всех аналитиков существует убеждённость в том, что в даваемых ими интерпретациях необходимо показать связи, имеющиеся между актуальными бессознательными конфликтами пациента и его прошлым, и особенно связанным с его детскими переживаниями.
Относительно этого пункта проведение психоаналитической терапии в группах показало определённые трудности. На какие инфантильные переживания мы должны указывать, когда мы интерпретируем общую бессознательную напряжённость в группе? Психотерапевтическая группа является искусственно созданным нами продуктом, которой конечно же не имеет каких-либо общих инфантильных переживаний, с которыми можно бы было связать появившуюся в группе общую бессознательную напряжённость.
Если не прослеживание актуальных паттернов поведения пациентов до их истоков в давних событиях – и особенно в детских переживаниях, то тогда что же должно быть содержанием таких «интерпретаций Здесь-и-Сейчас», о которых упоминает доктор Sutherland в своей статье? Возможно вся эта проблема станет более понятной, если я воспроизведу ход своих мыслей, когда я только начинал работать с группами в 1945 году.
Вначале Фройд придерживался мнения, что бессознательные воспоминания пациента о конфликтах, которые были связаны со значимыми персонами из его детского окружения, образуют динамический источник мыслей пациента во время сеанса, так называемых «свободных ассоциаций».
Фройд также считал, что психоанализ является методом, который помогает нам использовать такие мысли пациента для реконструкции истории возникновения его симптомов, полагая, что симптомы исчезнут после того, как пациенту будет предъявлена историческая реконструкция его прошлого.
Фройд сам изменил эту гипотезу после того как открыл два факта, описанные им как «психическая реальность» и как «перенос». Под «психической реальностью» («Лекции по введению в психоанализ», 1916/17) Фройд подразумевал тот факт, что так называемые «воспоминания» о прошлых событиях, которые всплывают на психоаналитических сеансах, не всегда оказываются воспоминаниями о реальных событиях, а очень часто являются фантазиями. И тем не менее они были психологически настолько эффективными, что проявлялись в виде воспоминаний о реальных событиях.
А это уже означает, что то, что открывал психоаналитик, было не объективной репродукцией прошлых событий из жизни пациента, а оказывалось бессознательной структурой, продолжающей быть активной в актуальный момент, хотя и была эта структура образована в давние времена из фантазий и правдивых или искажённых воспоминаний о прежних событиях.
Другим открытием, которое привело к модификации генетической теории психоаналитической терапии, был феномен переноса (Фройд, 1916/17). Это означает, что пациенты, начавшие с психоаналитиком исследовать возникновение своих симптомов, распутывая историю переживаний из своего детства, вскоре те конфликты, которые у них были со значимыми лицами из прежнего окружения, репродуцировали – или как это назвал Фройд: «переносили» ─ в ситуацию Здесь-и-Сейчас консультационного кабинета. Если вначале пациент и аналитик были в своей работе двумя дружественными археологами, занятыми раскопками прошлого пациента, то теперь они превращались в двух человеческих существ, вступавших в ситуации Здесь-и-Сейчас в интенсивные отношения. Психоаналитик представлял для пациента – в полном соответствии с бессознательными фантазиями последнего – нечто другое на каждом сеансе, то друг, то враг, то жертва, то преследователь, и много ещё другого.
Но как только психоаналитик направит своё внимание на феномены переноса, ему сразу станет ясно, что перенос не является чем-то таким, что появляется постепенно, только в ходе анализа, а активно существует с самой первой встречи пациента с психотерапевтом.
С тех пор подавляющее большинство психоаналитиков – начиная с самого первого сеанса –материал, продуцируемый пациентом, частично применяет как материал переноса, то есть как проявление попыток пациента воспроизвести в ситуации Здесь-и-Сейчас определённые виды отношений с аналитиком. Частично используется «материал за пределами переноса» ─ это означает материал, в котором пациент сообщает психоаналитику о своих сегодняшних или прошлых отношениях с другими людьми (в открытой или завуалированной форме), которые потом интерпретируются психоаналитиков в качестве проявлений бессознательных конфликтов пациента с другими людьми, и прежде всего с персонами из детства пациента. Многие психоаналитики, придерживающиеся более строгой техники переноса, постоянно чувствуют в себе потребность в делаемых ими интерпретациях переноса комбинировать объяснения Здесь-и-Сейчас с замечаниями о прошлом пациента.
Мне кажется вполне логичным сделать ещё один шаг, расширяя гипотезу о переносе и весь материал рассматривать как материал переноса, и потому использовать его для интерпретации в ситуации Здесь-и-Сейчас. А это уже означает, что всё что говорит или делает пациент на сеансе, будь это движения, жесты, фантазии, сновидения, корректные воспоминания или даже осознанная ложь, можно рассматривать как специфический язык, применяющийся пациентом для того, чтобы выразить на сеансе свою потребность в специфическом отношении с психотерапевтом.
Говоря другими словами: Даже сообщения пациента о своим отношениях с другими людьми в далёком прошлом и сейчас, могут пониматься как попытка втянуть психоаналитика в качестве активного участника в отношения, которые пациент поддерживает со своими бессознательными объектами (которые по-видимому представлены в ситуации здесь и сейчас) и их представителями во внешней реальности. Если бы такое расширение гипотезы о переносе могло оправдаться, тогда наши трудности с группой могли бы разрешиться, так как в психотерапевтических группах отсутствуют общие детские переживания, на которые мы могли бы опираться интерпретируя перенос.
Возвратимся к примеру доктора Sutherland, чтобы проверить эту гипотезу. Когда я прислушиваюсь к дискуссии пациентов, я всегда ставлю перед собой вопрос: Что собственно побудило моих пациентов именно в это мгновенье сказать или сделать такое? Я делаю свои интерпретации только тогда, когда мне кажется, что я выявил в предъявленном материале три вида объект-отношений:
1. то, которое участники группы желают сформировать внутри группы и прежде всего со мной, и которое я мог бы назвать необходимым
2. то, перед которым у них существует чувство, что во внешней реальности его необходимо избегать, как бы они его не жаждали
3. то, которое представляет собой катастрофу, которая, как в этом заранее убеждён пациент, незамедлительно последует, если он позволит себе отдаться своим тайным желаниям и вступит в эти избегаемые прежде объект-отношения. Такую убеждённость можно объяснить гипотезой о том, что эта катастрофа действительно наступает в психической реальности бессознательных фантазий пациента, в его внутреннем мире, где он пытается построить избегаемое в реальности отношение.
Детальному описанию правил работы, которые позволяют понять три типа объект-отношений в манифестном материале, должна быть посвящена специальная работа. Но я бы хотел всё же указать на то, что на индивидуальных сеансах важнейшее правило заключается в абстрагировании общих черт сообщаемого материала от всего того, что пациент говорит или делает на этом сеансе. Если пациент, например, перечисляет определённое количество эпизодов, при которых каждый раз появляется мужчина, который описывается как «разочарованный», «слабый», «не настолько хороший, как я вначале подумал» или как «подлец», то это может быть типичной чертой отношения к какому-либо мужчине, по отношению к которому пациент настроен критически. Таким же образом мы пытаемся из всего манифестирующегося материала абстрагировать три общих знаменателя, соответствующих трёх уже описанным объект-отношениям – а именно, необходимому, избегаемому и катастрофическому.
Следующей аналитической задачей при работе в группе является отыскивание общей групповой напряжённости. Это схоже с тем, как описывается бессознательная напряжённость на индивидуальном сеансе. То есть, общий материал, который продуцируется всеми участниками группы, обсуждается так, словно он поставляется одним единственным пациентом на индивидуальном сеансе, и объект-отношения, соответствующие общей групповой напряжённости, абстрагируются в качестве общего знаменателя материала.
Катастрофа, которой боялась группа в примере доктора Sutherland[1], относилась к ожиданию того, что он их отвергнет или даже проявит свой гнев. Из-за этого страха группа избегала возможности отдаться своему тайному и большей частью бессознательному желанию разрушить якобы близкие отношения между руководителем группы и двумя наблюдателями. Легко видеть, чего именно избегает группа, если обратить внимание на сновидение господина В, в котором он ранит двух мужчин, стоящих за аптечным прилавком, и на желание господина А построить тесное формализованное отношение (по званию) к замещающей доктора Sutherland фигуре, к офицеруSutherland, полностью игнорируя присутствие обоих наблюдателей. Стиль отношений, в котором они нуждались, чтобы утешить себя и таким образом подавить своё желание вступить в избегаемые отношения, был связан с более тесными отношениями посредством обращения друг к другу по именам. Такой стиль отношений по-видимому исключал из группы доктора Sutherland и наблюдателей. Но в действительно это означало, что в действительности они вынуждены были терпеть близость между психоаналитиком и двумя наблюдателями – ту близость, которая, как показали реплики участников на интерпретацию, имели для участников значение сексуальной близости в паре, в результате чего группа чувствовала себя брошенной и ревновала. Другой отдушиной, помогавшей им подавить проявление избегаемого отношения во внешней реальности была возможность, проявить это отношение в материале сновидений.
В более ранних работах (Ezriel 1950, 1951) c помощью материала клинического случая я пытался показать, что любая действенная интерпретация должна содержать в себе условие «потому что». Даже если интерпретация и не содержит таких слов, она должна – по моему мнению – демонстрировать пациенту, что он один способ поведения допускает, а другой – избегает, так как он по-видимому боится чреватых большими неприятностями последствий. Это тот пункт, на котором начинается проверка на реалистичность. Так, например, пациенты доктора Sutherland могли сравнить свои ожидания, что офицер Sutherland сильно разгневается, с поведением действительного доктора Sutherland, своей интерпретацией показавшего, что он знает об их желании отделить его от наблюдателей, и тем не менее от этого не приходящего в гнев.
Такая проверка на реалистичность позволяет пациентам наделить ранее избегаемое во внешней реальности поведение меньшей скрытностью и полученный на сеансе опыт объединить с переживаниями вне аналитической ситуации – как в своём актуальном окружении, так и в своём прошлом, и здесь прежде всего со своим детством.
Пациенты доктора Sutherland неожиданно поняли, что в своих сновидениях они фактически проявляли желания, направленные на него и двух наблюдателей. Следующее, о чём думали и о чём говорили пациенты, были переживания, относящиеся к сексуальным отношениям пар и ревность по отношению к ним. Как можно видеть, в этом сеансе психоаналитик использовал только интерпретации в ситуации Здесь-и-Сейчас. Как этот, так и большое количество других групповых и индивидуальных сеансов, которые мне удалось записать на магнитофон, подтверждают гипотезу о том, что – какими бы эффективными ни оказывались интерпретации, направленные на прошлое – то специфическое воздействие, которое приписывают таким интерпретациям, точно также можно получить и посредством интерпретаций, ограничивающихся идеями, которые были объяснены доктором Sutherland и мною в этой статье.
2. Психоаналитический сеанс в качестве экспериментальной ситуации
Но тему применения в психоанализе метода Здесь-и-Сейчас я выбрал не потому, чтобы продемонстрировать высочайшую эффективность подобных интерпретаций. Я сделал это потому, что верю, что признание переноса в качестве побуждающей силы за всем тем, что делает пациент во время своего сеанса, имеет важные последствия для применения психоаналитического метода в качестве исследовательского инструмента. Поскольку психоаналитик направляет своё внимание на поведение пациента вне консультационного помещения – например, пытаясь прояснить то, почему пациент в своём прошлом вёл себя именно таким образом ─, такие предположения, сколь бы ни были они близки исторической истине, не могут быть проверены непосредственно на психоаналитическом сеансе и должны поэтому обращаться для научного подтверждения к другим методам, например к информации от других лиц, к бихевиористическому исследованию детей, к статистическим корреляциям между поведением в детстве и соответствующими личностными чертами взрослых людей, и т. д.
Но если психоаналитический метод позволяет исследовать взаимодействие сил, лежащих в основе взаимоотношений пациента и психоаналитика на любом сеансе, то есть, когда этот метод исследует события, происходящие Здесь и Сейчас, тогда должна существовать возможность представления динамики таких событий в форме гипотез, которые могут проверяться посредством прямого наблюдения за пациентом во время психоаналитического сеанса, или подтверждаясь, или признаваясь ложными. Другими словами: психоаналитический сеанс превращается в экспериментальную ситуацию. Мы должны быть в состоянии выставить предпосылки, которые будут необходимыми и достаточными для того, чтобы во время психоаналитического сеанса произошло событие, содержание которого мы можем предсказать. И действительно, как я показал в другом месте (Ezriel 1951), можно сформулировать закон человеческого поведения, который выводится из таких ситуаций, как это было документально показано доктором Sutherland в сообщении о сеансе (Ezriel 1951).
Если мы сформируем силовое поле, в котором мы размещаем группу нуждающихся в лечении пациентов и психотерапевта, который как предполагается способен удовлетворить эту потребность, и если при этом терапевт играет пассивную роль, не пытаясь подтолкнуть пациентов избрать какое-либо направление, то тогда пациенты своими словами и действиями начинают показывать манифестные формы поведения, которые определяются тремя видами объект-отношений: 1) избегаемое отношение, 2) катастрофа, которой пациенты боятся и 3) необходимое отношение, которое они вынуждены сформировать именно из-за этой боязни. Если теперь психоаналитик даст интерпретацию, то есть, покажет проявления всех трёх объект-отношений в ситуации Здесь и Сейчас, тогда спровоцированный интерпретацией новый материал будет содержать в менее вытесненной форме информацию о избегаемом ранее объект-отношении.
Такой закон можно даже сформулировать в количественных показателях, если мы воспользуемся топологическими методами измерения, как это делал Левин, например, в качестве нашего масштаба возьмём удалённость избегаемого объект-отношения от проявления в контактах с психоаналитиком в ситуации Здесь-и-Сейчас. Тогда результатом интерпретации офицера из сновидения пациента, которая была сделана доктором Sutherland, будет превращение офицера в доктора Sutherland. Избегаемое А объект-отношение переместилось с отнесённости к армии, в которой он служил во время войны, в лечебный кабинет доктора Sutherland.
Естественно, что психоаналитики обратят внимание на то, что этот закон ничем иным не является как хорошо известным фактом, лежащим в основе любой психоаналитической теории и практики – аналитическая интерпретация позволяет пациенту осознать неосознаваемую им раньше свою потребность. Но мы подчёркиваем тот момент, что метод Здесь-и-Сейчас позволяет количественно и экспериментально проверить воздействие интерпретации на аналитическую ситуацию.
Прежняя критика психоанализа часто обращалась к тому, что аналитические сеансы невозможно рассматривать в качестве экспериментов, так как собранный материал не может быть проверен другими наблюдателями. Отныне такая критика устарела. До того как психоаналитики не видели пациентов, собранных в группу, они были абсолютно убеждены в том, что присутствие ещё одного лица на эмоционально необычайно интенсивном сеансе психоанализа сделает невозможным его проведение. Но вскоре мы открыли в группе, что посредством применения истолкований в ситуации Здесь-и-Сейчас (которые позволяют нам эффективно справиться со страхами пациентов подвергнуться преследованию, страхами, провоцируемыми присутствием других пациентов) можно проводить аналитическое исследование и лечение в присутствии семи или восьми наблюдателей – других участников группы. Такая возможность привела нас к тому, что мы стали вводить в психоаналитические группы и других наблюдателей из коллег, а позднее мы стали совершенно открыто расставлять микрофоны в качестве объективных записывающих приборов, причём как на групповых, так и на индивидуальных сеансах.
У меня накопилось много магнитофонных записей сеансов, которые могут послужить хорошим средством для последующей проверки другим наблюдателем – естественно, с соблюдением необходимых мер предосторожности, чтобы сохранить анонимность пациентов. И в каждом случае они всегда подтверждали тот закон, который я описал выше.
Другая критика относится к тому, что для наблюдаемых на психоаналитических сеансах феноменов характерна уникальность и единичность, что только результаты, которые могут повторяться, могут использоваться в экспериментах. На мой взгляд такое мнение покоится на двух недоразумениях.
Одним из них является довольно живучее представление о том, что психоанализ является методом, который реконструирует уникальную историю жизни индивидуума. В этой статье я пытался доказать обратное – а именно, что психоанализ является методом для изучение событий в ситуации Здесь и Сейчас.
Второе недоразумение относится к тому, что именно необходимо повторно наблюдать, а что наблюдать не нужно, чтобы получить экспериментальный материал (для научных гипотез). Специалисты по логике скажут нам, что любое событие во Вселенной отличается своей уникальностью, достаточно только учесть все его свойства – то есть, если наши наблюдения отличаются достаточной точностью. Любой аналитик знает, что то, что мы пытаемся назвать эдиповым комплексом – здесь впрочем можно взять любое другое психоаналитическое понятие ─, на любом сеансе даже у одного и того же пациента манифестируется другим образом.
И несмотря на это мы можем сделать научно достоверные высказывания, если нам удастся общие динамически существенные черты определённого сеанса абстрагировать от динамически несущественных, исторически уникальных черт, которые на каждом сеансе будут другими. Если нам в достаточной степени удастся абстрагировать, тогда мы сможем сформулировать закон о динамике эдиповского комплекса, причём он будет иметь такое же право называться законом, как и физический закон тяготения, сформулированный по столь различным манифестациям, как движения планет, маятника или падающего камня. Физик хорошо понимает, что ни один из его экспериментов, скажем с маятником, посредством которых он доказывает закон, никогда не будет идентичным во всех своих подробностях. Всё сводится лишь не к тому, чтобы два эксперимента абсолютно во всём походили друг на друга, а чтобы в обоих экспериментах обнаруживались те черты, которые имеют динамическое значение для исследуемого феномена. История индивидуума, то, что рассказывает пациент на сеансе о своих переживаниях, о своём прошлом и настоящем, всегда уникальна. Но психодинамические элементы этой истории нельзя считать уникальными, это именно те элементы, которые позволяют сформулировать научно достоверные высказывания и наблюдать за проявляющимися феноменами.
[1] Руководитель группы ввёл в неё двух наблюдателей, которые должны были наблюдать за группой ради научных целей и своего образования. На бессознательном уровне все участники согласились с предложением руководителя группы. Но последующие сеансы показали посредством неосознаваемых участниками проявлений, включая два сновидения, что в действительности группа не согласилась с включением в неё наблюдателей. В одном из сновидений наблюдатели появились за прилавком серьёзно пострадавшей аптеки. В другом сновидении речь шла об офицере, который порицал сновидца за излишнюю доверчивость. Неожиданно группа начала обращаться друг к другу по именам (вместо обращения по фамилиям). Когда групповой процесс стал испытывать всё большие перебои, один из участников, указывая на наблюдателей, сказал, что это должно быть связано с «вот теми типами».
Руководитель группы понял содержание сновидений, сближение участников друг с другом и перебои группового процесса в смысле тезиса Sutherland ─ как проявление конфликта группы, который возник после введения в неё наблюдателей. В принципе участники группы не хотели присутствий в ней наблюдателей, и согласились они с предложением руководителя группы только на поверхности, а бессознательно они почувствовали себя пострадавшими, как это говорит сновидение (это соответствует бессознательному желанию первого фантазируемого объект-отношения). Но одновременно группа боялась катастрофы в форме выговора от руководителя группы, что проявилось в содержании другого сна в форме попрекающего офицера, в котором соответствующий участник группы после сделанной интерпретации узнал руководителя группы (второе объект-отношение пугающей катастрофы). Поэтому группа объединяется ради того, чтобы избегать конфликта и щекотливых тем, связанных с присутствием наблюдателей (третье избегаемое объект-отношение), что сильнее сближает участников друг с другом и заставляет их говорить на другие темы. Правильность интерпретации подтверждается смехом, приводящим к разрядке напряжённости и новым прогрессивным развитием группового процесса.
Всё это возможно покажется оправдание экспериментальных исследований воздействий интерпретаций ─ интересным только для психоаналитика и больше ни для кого. Но если мы поймём, что за желанием вылечиться скрывается жизненно важная потребность, которую индивидуум не может удовлетворить, тогда мы сможем увидеть, что за словами психоаналитика, сказанными в аналитической ситуации, за его корректными или ошибочными интерпретациями для пациента стоят реакции людей, занимающих по отношению к пациенту различные позиции и роли, ─ в зависимости от его собственного поведения, когда он пытается удовлетворять свои главные потребности. Говоря другими словами: психоаналитическая ситуация является прототипом того, что в принципе лежит в основе человеческого поведения; это ситуация проявления потребности, и потому экспериментальное исследование поведение человека в этой ситуации позволяет сформулировать законы, которые лежат в основе любого поведения человека.
3. Психотерапевтическая группа как средство научного исследования
Наша современная техника интерпретации оказывается намного более тонкой и точной в индивидуальной психотерапии, чем в групповом психоанализе. Поэтому я пытаюсь исследовать главные виды бессознательных объект-отношений и их роль в структуре личности не только на групповых сеанса, но и по записям, сделанным на индивидуальных сеансах. Научные исследования такого рода должны помочь нам сформулировать основные законы поведения человека. Но, конечно, существуют и специфические проблемы, которые можно исследовать только в группах.
Возможно, мне будет позволительно теперь на недолго обратиться к записям одного из сеансов. На предшествующем сеансе член группы, господин Х, пытался избежать бессознательных трудностей самого разного рода посредством того, что он предпринимал многочисленные попытки изгнать меня, признанного лидера группы, и очаровать всех женщин. И каждый раз группа его отвергала. Вся группа начала всё в большей степени осознавать свою сексуальную ревность и пробуждаемые в результате этого агрессивные импульсы. Участникам группы удалось проявить эти импульсы как внутри, так и за пределами психоаналитической ситуации (по высказываниям самих участников группы).
Сеанс, о котором я хочу рассказать, начался с короткого молчания; за этим молчанием последовало несколько фраз, которые свидетельствовали о тревоге группы за то, что произойдёт дальше. Вводный период закончился тем, что одна из женщин сказала, что она хотела бы продолжать обсуждать проблему предыдущего сеанса, но на более реалистическом уровне.
Опять последовала тишина. Прервала её другая женщина, пожелавшая привести отношения в группе на более реалистический уровень. Женщина эта обратилась к очень практичной проблеме, спросив у меня: «Доктор Э., не думаете ли Вы, что было бы неплохо выключить отопительные батареи?» Когда я попытался ответить на вопрос моей обычной фразой: «А как думаете Вы?», в группе началось проявляться истинное возмущение. Некоторые нескрываемо проявляли по отношению ко мне свою злобу. А один из членов группы, беременная женщина, столь сильно налилась краской и возбудилась, что я стал испытывать страх, как бы с ней чего не случилось. Поэтому я вынужден был уступить просьбам группы отключить отопление, не точно понимая, что же означало столь сильное возмущение группы. Вскоре после этого проявление враждебности в мой адрес ушло, и группа начала говорить о проблемах между школьниками и учителем. Особенно много шутили по поводу учителя, которые постоянно смотрел из окна на зелень площадки для игр, хотя своим ученикам запрещал наслаждаться таким зрелищем.
Вскоре после этого вспыхнула дискуссия о том, какие выгоды может дать участие в группе, и каким образом здесь можно оказать наиболее эффективную помощь. Теперь группа раскололась. До этого была более или менее дружеская дискуссия, в которой участвовали различные члены группы; и вдруг уже упоминавшийся господин Х становится центром критических нападок группы. Казалось, что остальная группы пытается объединиться посредством этого.
Стоявший на обсуждении вопрос был довольно запутанным. Хотя господин Х отстаивал полезность психоанализа и выступил против начинающихся сомнений у другой участницы группы, которая считала, что групповое лечение не сможет ей помочь дальше того, чего она уже достигла, остальные члены группы отреагировали на господина Х так, словно бы он нападал на психоанализ. Потом дискуссия перешла на семантику. И здесь опять стали считать, что господин Х нападал на психоаналитическую терапию, а другие её защищали; хотя на самом деле всё было совсем не так. Группа утверждала, что он эмоциональную дискуссию превратил в интеллектуальную, семантическую демагогию, хотя господин Х говорил только о том, что невозможно искусственно разделить интеллектуальное содержание дискуссии и её эмоциональный тон.
Здесь я должен сказать, что по самым различным поводам на предшествующих сеансах я говорил приблизительно то же, когда пытался показать группе, что её с виду интеллектуальная дискуссия на самом деле является проявлением эмоциональных конфликтов внутри группы. На этот раз господин Х полностью принял фундамент интерпретаций в ситуации Здесь-и-Сейчас и стал заступаться за то, на что он на предыдущих сеансах нападал под влиянием чувств соперничества и ревности в отношении меня.
Кульминационный пункт в дискуссии был достигнут тогда, когда господин Y, обычно раболепствующий пациент, игравший в группе роль «утешителя» и миротворца, мгновенно превратился в главное орудие нападения на господина Х и настоял на том, чтобы последний ввязался с ним в спор по проблеме интеллектуализации эмоционального содержания психоаналитических сеансов. Когда это произошло, стала понятной вся ирония сложившейся в группе ситуации; фактически эта попытка напасть на господина Х в вопросе интеллектуализации чувств в принципе привела всю группу к интеллектуальной демагогической дискуссии, за которую теперь был ответственен не господин Х, а остальная группа. Господин Х ещё в начале своей борьбы с другими привлёк внимание группы к своим словам, когда он подтрунивающе сказал господину Y: «Вы что прямо сейчас и начнёте интеллектуальную дискуссию?», вызвав этим хохот всей группы. Хотя все члены группы утверждали, что они против такого ведения группы, ни господин Х, ни остальная группа не удержались от того, чтобы не вступить в интеллектуальную демагогическую дискуссию.
Если мы вновь обратимся к вопросу о том, чем же являлись подпороговые силы, определявшие направление дискуссии на этом сеансе, мне кажется вполне ясным, что группа с того момента, когда я отключил отопление, начала повторять паттерн поведения, которые она пыталась реализовать по отношению ко мне. Очевидно, что причиной для повторения была моё согласие на требование членов группы отключить отопление. В этом спорном вопросе группа конечно не была фрустрирована, хотя она бы с удовольствием воспользовалась реальной причиной для проявления фрустрации и своего желания напасть на меня. Поэтому моё поведение лишь отодвинуло проблему группы в долгий ящик. Я отобрал у группы тот канал, посредством которого она желала разрядить своё накопившееся раздражение в адрес фрустрировавшей её персоны. Но мне не удалось (посредством интерпретации подпороговых мотивов) справиться с потребностью группы сформировать по отношению ко мне агрессивное объект-отношение. А результатом было то, что группа продолжала ощущать прежнее навязчивое желание (нападение на лидирующую фигуру из-за совершенно другой проблемы), скрывая действительную причину своего раздражения и гнева, свою сексуальную фрустрацию. Отключив отопление, я сделал то, что обычно делает успокаивающая терапия – я на время отобрал у пациентов возможность переносить на меня, психотерапевта, свои бессознательные объект-отношения. В то время как между нами на какое-то время воцарился мир, у группы стала проявляться не ослабевшая потребность отыскать другого лидера, чтобы напасть на него.
То, что потом разыгралось между господином Х и группой, может послужить хорошим примером для демонстрации того, что именно подразумевается под бессознательной коллизией (столкновением, конфликтом) в межличностных отношениях; это одна из тех проблем, которую можно изучить только в группе. Все члены группы были втянуты в то, что они считали бесполезной дискуссией, силой, находящейся вне их контроля. По причинам, не сознаваемым группой, она нуждалась в лидере, на которого можно было напасть. Такого козла отпущения группа нашла в господине Х. Тем что господин Х подставился вместо меня в качестве козла отпущения, он достиг своей такой же бессознательной цели – стать центральной фигурой группы, вокруг которой вращается всё. Ради достижения этой цели господин Х был готов не только разбазарить целый сеанс, но даже стать самым нелюбимым членом группы.
Этот сеанс показывает, каким образом различные бессознательные потребности двух или большего количества членов группы воздействуют друг на друга, дополняя и приводя к особому виду межличностных отношений, которыми они якобы недовольны. Видно и то, каким образом бессознательная напряжённость группы препятствует терапевтической работе. (В этой психоаналитической группе такая кажущаяся невозможность продолжения работы естественно стала предметом интерпретаций).
Описанный мной сеанс может послужить и как пример формирования групповой структуры с различными ролями, такими как лидер, козёл отпущения, конфронтатор («сталкиватель») и т. д., и ролями, представляющими собой попытку справиться с бессознательным напряжением.
Мы можем здесь также исследовать ещё одну проблему: какой тип личности на какую особую роль выдвигается, в которой группа нуждается именно в этот момент из-за своей потребности в определённой групповой структуре. Мы можем изучать симпатию и антипатию, появляющуюся между определёнными членами группы, которым жёстко навязываются определённые групповые роли, а потому члены и вынуждены с ними идентифицироваться.
Польза психотерапевтической группы по сравнению с обычным типом рабочих групп для исследования проблем такого рода состоит в том, что групповая структура в психотерапевтических группах – хотя и она тоже наделена определённой заранее сформированной структурой – имеет сравнительно малое влияние, если сравнивать его с бессознательными силами внутри отдельных членов группы. Это позволяет нам изучать особый вид интерперсональных отношений, развивающихся под влиянием таких бессознательных факторов. Но в принципе эти бессознательные факторы не отличаются от подобных сил внутри сознательной сферы. Конфликты интересов в реальном внешнем мире и методы, применяемые индивидами и группами, чтобы их разрешить, мало чем отличаются от конфликтов с бессознательными объектами, которые можно наблюдать внутри конкретной личности или внутри терапевтической группы, в которой такие интерперсональные конфликты выражаются в межличностных отношениях.
Да и в рабочих группах, как например на фабрике, в бюро или школе, реальные конфликты интересов внутри группы и конфликты, порождаемые бессознательной сферой, которые мы изучаем в наших терапевтических группах, безнадёжно переплетены друг с другом, воздействуя друг на друга. Поэтому психотерапевтическая группа является превосходной возможностью изучить эту проблему в сравнительно простом поле.
Кропотливое исследование каждого высказывания, которые делают пациент и аналитик, посредством того, что можно было бы назвать «микроанализом» сеансов, далее – создание целого ряда динамических понятий по-видимому являются многообещающими методами для формулировки и проверки гипотез о динамике человеческого поведения.
Литература:
|
|
|
|
|