Термин «художественная антиципация» предложил Хайнц Когут, (1) (Kohut H. The Future of Psychoanalysis. The Annual of Psychoanalysis, 3: 325-340. New-York: International Universities Press, 1975, p. 337-338), еще в 1975-ом году высказав гипотезу, что настоящий художник обладает даром предвосхищения, предвидения, и, опережая свое время, он в творчестве отражает основные, нуклеарные психологические проблемы эпохи. Он является «доверенным представителем» не только публики, обывателей, но и ученых, занимающихся социально-психологическими проблемами.
Когут утверждал, что с конца девятнадцатого — начала двадцатого века в состоянии человеческой психики произошли существенные изменения, что нашло отражение и в искусстве. Искусство прошлого, в первую очередь — великие европейские романисты второй половины девятнадцатого столетия, занималось проблемами чувства вины, проблемами человека с эдиповым комплексом, со структурным конфликтом между Ид, Эго и Супер-Эго, прошедшего испытание влечениями, желаниями и — запретами. Наиболее талантливым и ярким выразителем и описателем этих проблем является, вероятно, Федор Михайлович Достоевский, царствие ему небесное — не случайно он занимает такое почетное место в мировой литературе. Хотя сам Когут определяет место Достоевского как промежуточное – между старым искусством и новым. Его сочинения соприкасаются со структурным конфликтом – эдиповым комплексом и чувством вины с одной стороны, но с этими проблемами сталкивается слабая, фрагментарная, недостаточно связанная самость индивида – с другой. Когут пишет, что изучение некоторых произведений Достоевского, таких как роман «Идиот» или поэма «Двойник», помогает лучше понять пациентов, к которым нельзя подходить как к людям, страдающим главным образом от структурного невроза или от нарушения самости, но которые требуют эмпатийного понимания одновременно присутствующих обоих форм патологии. (2) (Когут Х. Восстановление самости (1977). Москва, «Когито-Центр», 2002, стр. 270) А Когут, напомню, полагал, что в распоряжении психоаналитика есть лишь два инструмента – эмпатия и интроспекция.
Современное же искусство занимается проблемами нарциссической личности. «Подобно тому, как недостаточно стимулируемый ребенок, не получавший достаточных эмпатических ответов, дочь, лишенная идеализируемой матери, сын, лишенный идеализируемого отца, стали ныне олицетворением центральной проблемы человека в нашем западном мире, так и разрушенная, декомпенсированная, фрагментированная, ослабленная самость такого ребенка, а затем хрупкая, уязвимая, опустошенная самость взрослого человека и есть то, что изображают великие художники нашего времени — звуком и словом, на холсте и в камне — и что они пытаются исцелить. Композитор беспорядочного звука, поэт расчлененного языка, живописец и скульптор фрагментированного зримого и осязаемого мира — все они изображают распад самости и, по-новому собирая и компонуя фрагменты, пытаются создать структуры, обладающие цельностью, совершенством, новым значением». (3) (Когут Х. Восстановление самости (1977). Москва, «Когито-Центр», 2002, стр. 268)
Когут приводит в качестве примера живопись Пабло Пикассо, поэзию Эзры Паунда, прозу Марселя Пруста и музыку Игоря Стравинского. Более подробно он останавливается на творчестве Франца Кафки. Грегор Замза, герой «Превращения» Кафки — ребенок, чье существование в мире не было скрашено приятием объектами самости, его родители говорят о нем безлично, в третьем лице единственного числа — «он»; в результате Грегор и превращается в «него» — в нечеловека, в нечто (вспоминается голивудский фильм «The Thing”), в чудовище, огромное безобразное опасное насекомое даже — в собственных глазах. И гибнет он от отсутствия любви. Землемер Йозеф К. из романа «Замок» занимается бесконечным поиском смысла, он безуспешно пытается приблизиться к обличенным властью обитателям замка (взрослым, родительским фигурам). Он пытается проникнуть в замок – символ материнского лона и благополучного разрешения всех проблем и затруднений, но замка – не существует, его нет, поэтому – в него и не попасть. С самого начала романа это становится ясно: «Горы, на которой стоял Замок, словно и не бывало, туман и темнота скрывали ее, и нигде ни пятнышка света, ни малейшего намека на присутствие большого замка. Долго стоял К. на деревянном мосту, через который шла дорога от тракта к деревне, и, подняв голову, вглядывался в обманчивую пустоту», — вот первый абзац первой главы «Замка». В романе «Процесс» герой гибнет, так и не поняв, в чем смысл его существования и в чем его вина. Как наиболее выразительное отражение сути патологии самости Когут приводит слова Брауна из пьесы Юджина О’Нила «Великий Бог Браун»: «Человек рождается сломанным. Он живет, желая поправиться. Милость Бога — клей». (4) (Когут Х. Восстановление самости (1977). Москва, «Когито-Центр», 2002, стр. 269)
Суть идей Когута понять не трудно – он апеллирует к искусству двадцатого века для подтверждения своего подхода – теории самости (self-psychology), во-первых. И он призывает анализировать величайшие образцы художественного творчества, во-вторых, дабы лучше понять нуклеарные психологические проблемы эпохи, так как большие творцы, обладая даром художественной антиципации, могут предвидеть прозрения и открытия ученых психологов. Пафос этого призыва заключается в том, что анализа заслуживают лишь самые значительные, величайшие образцы художественного творчества. Мы попробуем взглянуть на проблему с иной несколько стороны.
«Современный психоанализ», как определяет его Хайман Спотниц, это единый подход, соответствующий терапевтическим потребностям личностей, страдающих от тяжелых доэдипальных нарушений. «Цель современного психоанализа, — пишет Спотниц — состоит в обнаружении сил, приведших пациента к эмоциональному заболеванию, и в помощи пациенту в управлении этими силами и достижении эмоционального здоровья и зрелости». (5) (Спотниц Х. Современный психоанализ шизофренического пациента. Теория техники (1969). – СПб.: Восточно-Европейский Институт Психоанализа, 2004, стр. 36) Чуть выше он отмечает, что различия между шизофреническими, пограничными и нарциссическими пациентами являются чисто количественными, а не качественными, и, следовательно, принципы «современного психоанализа» с полным правом можно применять не только к шизофреническим (несмотря на название книги), но и вообще к доэдипальным пациентам. Принципы эти заключаются в том, что наряду с техникой интерпретирования, применяются и другие виды психоаналитических интервенций. Харольд Стерн рекомендует, применительно к клиническому психоанализу: «Классический аналитик разрешает сопротивление с помощью интерпретации. Современный аналитик разрешает их путем использования многих альтернативных форм вербальной коммуникации, таких как присоединение, отзеркаливание и отражение». (6) (Стерн Х. Кушетка. Ее использование и значение в психотерапии. (1974) Санкт-Петербург: Издательство ВЕИП, 2002, стр. 204) Если распространить эти идеи на сферу культуры и художественного творчества, то можно предположить следующее: великие творцы художественно антиципируют и интерпретируют окружающую действительность и психологические проблемы современности, представители же массовой культуры, в силу коммерческой ангажированности, идут на поводу масс и – присоединяются к этим проблемам и отзеркаливают их. Поэтому не следует с презрением отворачиваться от массовой культуры, ее анализ может позволить сделать столь же важные выводы, как и анализ «высокой» культуры, а именно – помочь диагностировать социум и лучше понять отдельных пациентов.
В связи с вышесказанным, я хочу высказать несколько замечаний по поводу самой массовой области масс-культуры – по поводу телевидения. Нетрудно заметить, что все последнее время существует тенденция – сокращается время аналитических и новостных передач, интеллектуальное кино показывается изредка и далеко заполночь, телеспектакли, опера, балет, симфоническая музыка выдавлены на единственный канал «Культура», зато – растет время криминальных хроник, практически все сериалы построены на криминальных сюжетах, большинство фильмов — в жанре «экшн», большинство шоу весьма агрессивны – там всегда кто-то с кем-то ссорится, нападает, обвиняет etc. Отдельная тема – юмористически-развлекательные программы и сборные концерты. Понятно, что эта тенденция объясняется рейтингами – что «народ» больше любит, то и показывают. Как говорится, «пипл хавает».
Попробуем проанализировать, с чем связана эта «народная любовь». Хайман Спотниц, в уже упоминавшейся книге пишет, что причиной доэдипальных расстройств становятся в первую очередь агрессия и деструктивность. Ядром доэдипальных проблем личности является, структурно сложная, но психологически неуспешная стратегия защиты от деструктивного поведения. Действие шизоидной защиты предохраняет объект от высвобождения лавы агрессии, но вызывает разрушение психического аппарата и принесение себя в жертву.
Примерно те же корни доэдипальных проблем личности находит и Отто Кернберг. Он пишет в монографии «Агрессия при расстройствах личности и перверсиях»: «Чрезмерная активация агрессии как влечения, в которое важнейший вклад вносит патологически фиксированная ненависть, препятствует нормальной интеграции диссоциированных друг от друга абсолютно хороших и абсолютно плохих интернализованных объектных отношений на исходе фазы сепарации-индивидуации и, следовательно, в начале периода константности объекта и на продвинутой стадии эдипова развития. При повреждении этих процессов чрезмерная агрессия ведет к фиксации на точке, когда абсолютно хорошие и абсолютно плохие интернализованные объектные отношения еще не интегрированы, в то время как репрезентации «Я» и объектов внутри каждого из этих абсолютно хороших и абсолютно плохих объектных отношений дифференцировались друг от друга. Это создает психоструктурные условия для пограничной организации личности, характерной для тяжелых расстройств личности, при которых преобладает преэдипова и эдипова агрессия». (7) (Кернберг О. Ф. Агрессия при расстройствах личности и перверсиях (1992). Москва, «Класс», 2001, стр. 45)
Таким образом, Отто Кернберг так же, как и Хайман Спотниц, увязывает чрезмерную агрессию, ненависть, ярость с доэдипальными, нарциссическими расстройствами личности. И тогда можно понять к чему присоединяются и что отзеркаливают средства массовой информации в своей склонности к криминальной тематике — к примитивной агрессии, ненависти и ярости нарциссического общества, отщепленной и не всегда осознаваемой.
Как я уже упомянул, отдельную обширную нишу в сетке телевещания занимают юмористические передачи, которые, казалось бы, не вписываются в предложенную выше концепцию. Но, во-первых, юмор, как известно, является также проявлением агрессии. В основе остроты, сатиры, пишет Мартин Гротьян в работе «По ту сторону смеха», лежат агрессия, враждебность и садизм, в основе юмора — депрессия, нарциссизм и мазохизм, то есть аутоагрессия. (8) (Grotjahn M. Beyond Laughter. New York: McGraw Hill, 1957) Во-вторых, Отто Кернберг отмечает в той же монографии, что ярость, ненависть и нетерпимость к психической реальности приводят к «направленной на себя атаке пациента на собственные когнитивные функции, так что пациент больше не способен использовать обычные способы рассуждения или прислушиваться к аналогичным рассуждениям терапевта. Под влиянием интенсивной ненависти пациент может проявлять сочетание сфокусированного любопытства, высокомерия и псевдотупости, описанные Бионом (Bion, 1957) (курсив мой)». (9) (Кернберг О. Ф. Агрессия при расстройствах личности и перверсиях (1992). Москва, «Класс», 2001, стр. 257) А предлагаемые нашим телевидением юмористические программы и сборные концерты «звезд» иных слов, как нарушение способности «обычным способом рассуждать» и «псевдотупость», явно не достойны. И это еще мягко сказано.
Таким образом, краткий обзор телевещания, предлагаемого нашему зрителю, приводит к малоутешительным выводам. Во-первых, современное российское общество в целом можно диагностировать как доэдипальное, нарциссическое, с тяжелым расстройством совокупной, массовой личности. Во-вторых, в основе этих расстройств лежит неспособность осознавать и канализировать примитивную агрессию, ярость, ненависть и деструктивность. О чем следует задуматься всем нам.
Но в то же время, Когут отмечал и психотерапевтическое значения «высокого» искусства. Так может быть нам следует не плеваться в сторону масс-культуры, а предположить, что оно то же осуществляет психотерапевтические функции, но не «демонстрируя, конфронтируя, интерпретируя и проясняя», как рекомендовал Ральф Гринсон, (10) (Гринсон Р. Р. Техника и практика психоанализа (1967). Москва, «Когито-Центр», 2003) и как это делает «высокое» искусство, а присоединяясь, отражая и отзеркаливая – к примитивной агрессии и «псевдотупости» доэдипальных масс, как рекомендует «современный психоанализ».
Доклад, прочитанный на конференции «ГЛУБИННАЯ ПСИХОЛОГИЯ РУССКОЙ ДУШИ» в рамках Международного конгресса «Профессиональная психотерапия и профессиональное консультирование: прошлое, настоящее и будущее»
23 июня 2005 г., Москва
